В августе 41-го. Когда горела броня
Шрифт:
— Спасибо!
Комбат стоял рядом с комиссаром и в ночной уже тьме сумел разглядеть, что Беляков улыбается.
— Вот и хорошо, — подвел итог старший лейтенант. — Всем, кроме часовых, — отбой. Завтра силы понадобятся.
Он слышал, как в темноте экипажи расходились по машинам, одни молчали, другие обсуждали речь комиссара. Петров прислонился к танку рядом с Беляковым и, достав из кармана кисет, принялся сворачивать козью ногу.
— А махорка, значит, не паршивая? — спросил комиссар.
— Хороша речь, — невпопад ответил комбат. — Правда, очень хорошая.
— Ты знаешь, — хмыкнул Беляков, — я уже сейчас не могу вспомнить, что же я только что говорил.
— Значит, от сердца шло, — уверенно сказал старший лейтенант. — Эй, кого там нелегкая несет?
Из темноты вышел невысокий, узкоплечий танкист.
— Товарищ старший лейтенант, — Даншичев стоял, опустив голову, — товарищ старший лейтенант, я… Я прошу разрешения искупить свою… Трусость.
Видно было, что слова даются ему нелегко. Комбат затянулся козьей ногой — крепкий, забористый самосад ел глаза.
— Это ты не у меня спрашивай, — выпустив струю дыма, ответил Петров. — Если комиссар тебя в экипаж принять согласится — искупай на здоровье.
— Товарищ комиссар… — начал водитель.
— Иди спать, Петя, — мягко ответил комиссар.
— Товарищ комиссар, так я… — казалось, Даншичев вот-вот расплачется.
— Иди спать, говорю. Ты мне завтра нужен будешь свежий, чтобы танк порхал, — комиссар затушил окурок о броню. — Рад, что не пришлось тебя перечеркивать.
— Я… Есть!
Четко развернувшись, водитель зашагал туда, где в темноте угадывалась громада КВ.
— «И пламенная речь зажгла в горячих сердцах красноармейцев неугасимый костер», — пробормотал Петров. — Помню, что-то такое я писал в стенгазету в училище.
Беляков хмыкнул и вдруг невесело рассмеялся:
— Знаешь, Ваня, ты все больше напоминаешь мне Шелепина.
Комбат вздохнул и затушил окурок о броню:
— Пойдемте спать, Михаил Владимирович. Завтра тяжелый день.
Асланишвили проводил взглядом взлетевшую ракету и вздохнул:
— Валентин Иосифович, дорогой, я с ними с ума сойду. Ну нельзя же так — каждые пять минут, хоть часы по ним проверяй.
— В данном случае эта аккуратность им выйдет боком, — хмыкнул комиссар и поправил фуражку.
Лицо и руки Гольдберга были вымазаны сажей так, что видны были только белки глаз. Точно так же выглядели комбат, командир саперной роты, присланной Тихомировым, и каждый из четырехсот двадцати шести бойцов и командиров, что затаились сейчас за избами, заборами, сараями, готовясь к броску через нейтральную полосу.
— Кстати, о часах, сколько там сейчас? — поинтересовался лейтенант-сапер.
Капитан посмотрел на часы — ракета давала столько света, что вполне можно было разглядеть циферблат.
— Бэз дэсаты, — как всегда, волнуясь, комбат начинал говорить с акцентом.
— Скорее бы, — вздохнул сапер.
— Патэрпы нэмнога, — сказал Асланишвили.
— Переживаешь, Георгий? — комиссар усмехнулся, показав неровные белые зубы.
— Есть такое, — спохватился капитан. — Слушай, лейтенант, а ты нас своими примусами не поджаришь, часом?
В роте помимо стандартного вооружения было четыре ранцевых огнемета, на которые Тихомиров возлагал большие надежды. Асланишвили до сих пор не приходилось воевать этим оружием, и сейчас он немного нервничал.
— Все нормально будет, товарищ капитан, — успокоил его командир саперов, вглядываясь в темноту.
— Нормально, говоришь? — вздохнул комбат. — Ну, хрен с ними. Ты там разведку не видишь?
— Не-а, — мотнул головой лейтенант. — Как уползли — так с концами, как в воду канули. И ведь, главное, — там и спрятаться-то негде!
В голосе сапера сквозило восхищение.
— Ну, не зря их Павел Алексеевич гонял все эти два месяца, — сказал Гольдберг.
— Интересно, где он сам такого набрался? — продолжал удивляться лейтенант.
— Где надо, там и набрался, — спокойно оборвал его капитан. — Слишком громко говорим, товарищи.
— Есть, — шепотом ответил сапер. — Товарищ капитан, а сейчас сколько времени?
Асланишвили посмотрел на часы и осторожно, чтобы не брякнул, взял с лавки ППД.
— Пятиминутная готовность, товарищи. Следующая ракета — наша…
Петров проснулся внезапно. Стояла глубокая ночь, в первые секунды он не мог понять, что его разбудило. Внезапно где-то вдалеке полыхнуло, и старший лейтенант понял, что слышит отдаленные звуки боя. Грохотало где-то на западе; выскочив из-под брезента, комбат подбежал к часовому.
— В чем дело? — спросил он вполголоса.
Танкист с карабином обернулся и ткнул стволом в сторону опушки.
— Точно не знаем, товарищ старший лейтенант, — ответил он. — Но, кажется, в Ребятине идет бой.
— Какого… — прошептал Петров.
Разбуженные стрельбой и вспышками, вокруг собирались танкисты, и комбат понял, что нужно срочно что-то делать.
— Что столпились? — крикнул он. — По машинам, пока не заводить!
Он отыскал глазами своего радиста и махнул ему рукой:
— Безуглый, быстро свяжись со штабом дивизии, я должен знать, что у них там за побоище.
Москвич кивнул и бросился к машине.
— Ночью, значит, решили. На кинжалах. Спорим на бинокль — это осетин там сейчас буйствует?
Комиссар был абсолютно спокоен.
— Не буду спорить, — сквозь зубы процедил Петров. — Без нас, значит, решили.
— А что нам там делать? — удивился Беляков. — Еще, чего доброго, своих потопчем. Думаю, до утра никто дергать не будет, комдив знает, что мы и днем-то слепые, что твои кроты.