В битвах под водой
Шрифт:
– Есть, товарищ командир!
– отчеканил матрос.
Наступившую тишину нарушил доклад из центрального поста:
– Лодка провентилирована, трюмы осушены, мусор выброшен. Разрешите остановить вентилятор.
– Добро... Остановить вентилятор!
– приказал вахтенный офицер.
– Пойдем попьем чайку, помощник, - предложил Станкеев.
– Да, правильно, - охотно согласился я, - скоро мне на вахту...
Мы направились к люку, но задержались из-за нового доклада сигнальщика.
– Курсовой левого борта сорок, показался
– Вы точно видели проблеск?
– спросил командир.
– Так точно, товарищ командир, вот он: курсовой сорок, слева, на воде! Не так далеко.
– Боевая тревога! Торпедная атака!
– увидел и Вербовский тусклый огонек двигавшегося вдоль берега судна.
– Лево на борт!
Я бросился на свой командный пункт.
"Камбала" легла на курс атаки. Боевые посты тотчас же доложили о готовности.
Подводная лодка полным ходом неслась к вражескому кораблю.
Я сверял расчеты с данными о противнике, которые поступали с мостика, и убеждался, что все идет хорошо. Все мы были возбуждены, однако каждый делал свое дело четко, быстро и точно.
– Аппа-ра-ты!
– понеслась грозная команда в торпедный отсек, на боевой пост. И вслед за ней: - Отставить!
Но нервы у торпедистов были настолько напряжены, что команду "Отставить!" они приняли за "Пли!" Торпеды выскочили из аппаратов и устремились в заданном направлении.
– Срочное погружение!
– услышали мы следующую команду Вербовского.
Люди, буквально друг у друга на плечах, посыпались в люк центрального поста.
Потребовались считанные минуты, чтобы "Камбала" оказалась на глубине и начала отход в сторону моря.
– По ошибке атаковали дозорный катерок; будь он проклят! Понятно? шепотом сказал мне Вербовский.
– Бывает...
– успокоил командира Иван Акимович, стоявший рядом.
– Еще хорошо, что он оказался... слепым. Если бы он видел, как по нему торпедами швыряют, мог бы еще нас погонять...
– Эх, если бы знать. Установить бы глубину хода торпед поменьше и залепить в борт этому дозорному, - досадовал я.
– Но почему же он несет огонь?
– Не знаю, не спрашивал, - сухо бросил Вербовский.
– По-моему, иллюминатор приоткрыт или плохо затемнен, - предположил Станкеев.
Несмотря на неудачу, первая атака принесла известную пользу. На боевых постах и командных пунктах были выявлены ошибки и неточности. Устранение их, несомненно, многому научило и подняло боевую выучку экипажа.
Всеобщее разочарование было, конечно, велико, но оно очень скоро прошло.
На следующий день меня подозвал к перископу вахтенный командир лейтенант Глотов.
– Как вы думаете, стоит доложить командиру: какие-то подозрительные дымы вот в этом направлении, посмотрите сами.
Я с трудом различил на фоне облаков еле видимые клубы дыма.
– Нужно доложить. Дымы судов, - заявил я. Вербовский приказал сыграть боевую тревогу и бросился в центральный пост.
В нашем соединении Вербовсиий был единственный убеленный сединами командир подводной лодки. Он имел большой опыт работы с людьми, но возраст брал свое. Бывали случаи, когда он настолько уставал, что даже не мог вращать перископ, и мне приходилось помогать ему. Состояние нервной системы Вербовского также оставляло желать много лучшего. Он быстро раздражался.
– Что - конвой?
– ворвался Вербовский в центральный пост.
– Дымы судов, товарищ командир!
– доложил Глотов, уступая Вербовскому место у перископа.
– Только и всего?
– Вербовский был явно разочарован.
– Дыма без огня не бывает, - ввернул Иван Акимович, прибежавший в центральный пост вслед за командиром.
Командир смотрел в перископ минут десять, но никаких команд не подавал. Подводная лодка шла прежним курсом и с прежней скоростью. Курс же наш был таков, что если бы дымы принадлежали конвою, то с каждой минутой мы все больше и больше упускали бы возможность атаковать врага. Я отчетливо видел это по карте и шепотом сообщил Ивану Акимовичу.
– Надо бы доложить ему, - ответил он, - но... с его самолюбием прямо беда... Как бы хуже не было.
– Я тоже так думаю, - согласился я с комиссаром, - может быть хуже.
Вербовский обладал одним крупным недостатком: он считал, что никто из подчиненных не способен подсказать ему что-либо дельное.
– Однако, - Станкеев будто читал мои мысли, - сейчас не до шуток. Доложи командиру свои расчеты.
– Есть, - с готовностью ответил я и обратился к Вербовскому: - Товарищ командир, следует ложиться на курс двести восемьдесят градусов. В противном случае, если конвой идет вблизи берега, мы можем к моменту его визуального открытия оказаться вне предельного угла атаки.
– Молчать!
– раздалось в ответ.
– Не мешайте работать!
– Я только доложил свои расчеты, товарищ командир!
– Ваша обязанность - иметь расчеты наготове! Когда потребуется, вас спросят!
– В мои обязанности входит также докладывать свои соображения командиру, обиделся я.
– Молчать!
– повторил Вербовский, не отрываясь от перископа.
– Еще одно слово, и я вас выгоню из отсека.
– Есть!
– недовольно буркнул я, глянув на озадаченного Станкеева.
В отсеке водворилось молчание.
Паузу прервал Вербовский, вдруг обнаруживший фашистский конвой. Он произносил данные о движении врага с таким волнением, что я с трудом улавливал смысл его слов. И тут мне стало ясно, что возможность атаки упущена вследствие неправильного предварительного маневрирования.
– Мы находимся за предельным углом атаки, - немедленно доложил я командиру, - следует? лечь на боевой курс и попытаться...
Вербовский оборвал меня и приказал рулевому ложиться на совершенно другой курс, решив, видимо, уточнить данные о конвое, хотя времени для этого явно не оставалось.