В чём измеряется нежность?
Шрифт:
— Мари? Что случилось? Почему ты…
Не успел договорить — усталые ручонки шустро обвили его стан, холодная щека прижалась к животу. Коннор на мгновение замер, но моментально пришёл в себя; опустившись на корточки перед Мари, обхватил её дрожащую фигурку обеими руками — укрыл спасительными крыльями — и уткнулся носом в паутинку пушистых светлых волос. Она позволила себе зарыдать в его плечо: громко и отчаянно, словно теперь могла наконец-то очиститься от страха и стыда.
— Он бы вот-вот схватил, — лепетала она, шмыгая и еле дыша, — схватил и сожрал бы меня!
—
— Прости, что я опять убежала, — виновато завыла Мари, намочив слезами и слюной ткань его футболки. — Я обещала тебе, что больше не буду, но, значит, соврала тогда…
— Тише, всё хорошо. Я не злюсь, я совершенно не злюсь.
И прижался щекой к её щеке.
Минули несколько безмолвных минут, прежде чем детское дыхание стало выравниваться, пульс нормализовался и дрожь отступила. Коннору показалось, что Мари вот-вот обмякнет и заснёт в его руках, убаюканная тёплым ночным ветром. За его спиной раздалось шумное прерывистое дыхание, а следом влажное чавканье.
— Это Сумо? — радостно прогнусавила Мари, утерев нос ладошкой.
— Собственной персоной, — с облегчением отозвался Коннор, отстранившись от неё. — Зайдёшь познакомиться? — кивнул в сторону пса.
— Такой жирнючка, хочу его погладить!
Её печальные глаза радостно засияли под мокрыми слипшимися ресницами.
— Я отправлю Роджеру сообщение, что ты здесь останешься, иначе он будет волноваться… Ты ведь останешься?
— Домой не хочу всё равно, — ответила она чуть охрипшим голосом. — Добавь ещё там, чтобы Кларисса прихватила мою одежду. У неё завтра выходной, наверняка она и приедет.
Пока Коннор набирал сообщение мистеру Эвансу (пришлось впервые за долгое время воспользоваться смартфоном), Мари неуверенно перетаптывалась в прихожей, оттягивая подол своей безразмерной футболки. Сумо мягко подошёл к ребёнку и облизнул её колено шершавым языком, Мари плюхнулась на пол и прильнула к псу, игриво начав мять густую жестковатую шерсть. Животное разбаловалось и принялось неуклюже покатываться из стороны в сторону, с удовольствием подставляя нечёсаные бочка. Она захихикала, впав в умиротворение, и этот смех успокоил Коннора. Когда он обернулся, Мари резво вытянула в его сторону ногу:
— Смотри, какие лапы грязнущие! Как у бомжа!
— И правда, даже у Сумо лапы чище твоих будут.
— А можно полотенце какое-нибудь, пожалуйста? Я их хоть вымою.
— Да, подожди секундочку. — Он улыбнулся и направился в ванную, но остановился на полпути. — Ты голодная?
— Папа обычно говорит «нечего на ночь жрать», — простодушно отозвалась Мари, продолжая чесать массивную шею Сумо, — да мне что-то и не хочется: в желудке будто змеи ползают…
Пожал плечами и скрылся в ванной комнате. Хлопнула дверь спальни Хэнка, и лейтенант, зевая и почёсывая поясницу, прошёл в гостиную.
— Иисусе, что это ещё за сюрпризы? Мелочь, ты чего здесь делаешь в такой час? Да ещё и раздетая. —
— Я от паука убежала. Опять, — промямлила она не без смущения, догадываясь, что Андерсон отреагирует так же, как и большинство взрослых — с равнодушием и неверием.
— Оу, — не нашёлся, как внятно ответить. — Твоему папаше следует быть внимательнее к этому твоему страху. Он ведь до сих пор беспокоит тебя. И не на шутку, раз ты здесь.
— Простите, что потревожила вас. Знаю, что это глупый поступок, но мне больше не к кому идти. Ни с кем так не безопасно, как… — Она обернулась на звук шагов.
Коннор вернулся в гостиную и принёс ей огромное махровое полотенце с атласным узором, местами полинявшее, но похожее на ворсистое облако, и свою рубашку, пахнущую стиральным порошком и свежестью. Мария потянулась, чтобы взять чистое бельё, и Коннор заметил странные покраснения, опоясывающие тонкой сеточкой её запястья.
— Что это такое? — тревожно спросил он её, прикоснувшись к повреждённой коже.
— Ой, я даже не обратила внимания…
— Похоже на следы от… верёвки, — он с отвращением поморщился.
Проанализировав увиденное, Коннор пришёл к выводу, что ребёнка связали чем-то эластичным: неволокнистый состав, на кожном покрове не осталось никаких фрагментов материала. След необычный, плохо идентифицируемый: как будто был оставлен либо около девяти часов назад, либо между верёвкой и кожей в момент связывания был барьер, и всё случилось не более пары часов назад.
— Мари, ты помнишь хотя бы приблизительно, как могла получить эти отметины?
— Ну, вообще мы сегодня с девочками в школе фигнёй занимались. — Очевидно, она стеснялась рассказывать о таком пустяке. — Вешали на руки резинки для волос: типа, у кого больше поместится. Это очень тупо, я знаю! — Мари зажмурилась и рассмеялась. — Ладно, пойду ноги помою.
Ей хотелось сбросить градус возникшего напряжения.
Хэнк прошёл за Мари и поставил у двери ванной свои вторые домашние тапки, затем неловко почесал затылок:
— Они, конечно, не совсем твоего размера и рваненькие, но очень удобные.
— Я люблю дурацкие тапки, мистер Андерсон, — весело ответила она, — мне сгодятся.
— Ну что ж, эм… располагайся. Мыло или гели можешь любые брать. Вот.
Прикрыв за собой дверь, он вернулся к Коннору. Тот стоял перед окном и разглядывал пустую улицу, погрузившись в тяжёлые раздумья.
— Задницей чую, ты строишь теории насчёт этой херни у неё на руках. — Хэнк присел на диван, упёршись ладонями в колени. — Она вроде всё объяснила: занималась с подружками ерундой всякой. В подростковом возрасте такое нормально. Это ещё цветочки! Я помню, мы со школьными приятелями соревновались на заброшенном заводе, кто струёй больше пустых пластиковых бутылок собьёт, — тихонько гоготнул.
— Знаешь, быть может, паук — это действительно лишь игра детского воображения, едва ли он реален. — Казалось, Коннор слушал Хэнка вполуха, пытаясь воссоздать собственную картину произошедшего с нуля. — Но человек, сделавший с ней это, — реален.