В духе Агаты Кристи

Спасский Святослав

Я напряженно вглядывался вперед: важно первому их увидеть. Если они меня засекут, инициатива перейдет к ним. Тогда держись, инспектор Лососев!..

Увидел я их ранним утром. На пригорке стояла нарядная ярко-оранжевая палатка, скорее всего польского производства. Дрожал дымок костерка. Двое на байдарке шли поперек плеса на противоположную сторону реки, вероятно, на утреннюю зорьку. Один, стало быть, остался в лагере. Удача!

И снова я оставил свою лодку метрах в двухстах, леском прокрался к их стоянке и неторопливо,

обленившимся дачником, вышел к палатке.

Мужчина в плавках сидел на крутом берегу, свесив ноги. Меня он не замечал, старательно чистил рыбу. Нож маленький, перочинный. Это хорошо. У костра валялся туристский топорик. Я отодвинул его ногой в траву.

— Здравствуйте, — сказал я.

Мужчина — а вернее парень лет двадцати — встрепенулся, настороженно взглянул на меня. Вьюн? Не Вьюн? Черт его знает, действительно, оброс щетиной, как морж, поди разберись там.

— Здравствуйте, — вопросительно ответил он.

— Прикурить не найдется? — спросил я.

Он пружинисто вскочил, держа в руке раскрытый нож.

— Без эмоций! — скомандовал я. — В чем дело?

— Прикурить тебе? — язвительно сказал он. — Ах, ты… Другого не в силах придумать? Мало тебе костра, что ли, если и вправду прикурить требуется?

— Чокнутый? — спокойно спросил я, демонстративно усаживаясь на изумрудную травку. — Из вежливости я спросил. Сам вижу, что костер. А, по-твоему, как надо: не спрашиваясь, к чужому костру лезть?

Парень неуверенно улыбнулся.

— Ладно, — примирительно сказал он. — Прикуривай.

Я встал, прикурил от костра и сел снова, но уже так, чтобы топорик был под рукой. Так все-таки спокойнее. Теперь можно спросить, не таясь. Я и спросил:

— Вьюн?

— Чего Вьюн? — переспросил он немного растерянно. — Рыба, что ли? Окунь это, сам не видишь? Вьюн, надо же… Ты что, рыбинспектор?

— Нет, — сказал я. — Не рыбинспектор. Инспектор милиции. Лососев. Я — инспектор. А ты — Вьюн?

Он молчал.

Те двое уплыли далеко, я видел стрекозиное трепыхание их весел на солнце. Этот остался один, сомнений не было. И тем не менее я вдруг услышал какой-то посторонний металлический звук, позвякивание, как будто кто-то взбирался на крутой берег, звеня связкой ключей. Или шпорами. Последнее, впрочем, маловероятно.

Парень, видно, услышал это звяканье одновременно со мной. Он напрягся и молниеносно метнулся к обрыву.

Ногами я успел зацепить его, он упал, а я сел на него верхом, отобрав в первую очередь ножик. Ножик я сложил и забросил в открытую дверь палатки.

— Пусти, гад! — забился подо мною парень. — Ну чего тебе, чего надо?

— Вот ты и выдал себя, Вьюн, — тяжело дыша, сказал я и,

не слезая с него, внимательно осмотрел берег. Нет, никого не было, пусто.

— Ну, куда понесся? — продолжил я разговор. — Вплавь решил уйти? Так не уйдешь, у меня разряд по водному поло.

— Поло! — закричал он. — Дурак! Какое еще поло? Донка у меня там налажена, слышишь колокольчик?

И еще раз я порадовался, что не взял с собой Колю. Он бы посмеялся вдвоем с этим — как его, Денисом?

Я слез с парня.

— Документы.

— Сам предъяви.

Резонно. Я достал удостоверение. Он внимательно прочел, вернул:

— Извините, товарищ Лососев.

— За что извинить?

— За «дурака».

Из кармана палатки он вынул свой документ. Коноплев Никита Анатольевич, конструктор. Какой-то мудреный трест: «Главтехмехмонтаж…». Я и не стал вчитываться. Зачем? Если документ подделан, то какая разница? Впрочем, едва ли. Такое название не придумаешь.

На фотографии Никита все равно не был похож на себя. Действительно, гладкий, без щетины. Прическа на косой пробор. А сейчас вообще никакой прически. Лохматый, как шотландский терьер.

Но и Вьюн на моем фото другой. Может быть, один из тех, в лодке?

— А те двое?

— Наши же ребята, из треста. Мы уж третий сезон вместе ходим. Хорошие тут у вас места.

— Так, — сказал я. — Места-то тут хорошие. А есть и другие места, чуете? Кстати, не столь отдаленные.

— Сошла, — грустно сказал он, прислушиваясь.

— Что?

— Рыба сошла. С донки. Не звонит больше. Крупная, наверное, была. Эх!

— Давно на этой стоянке? — спросил я, приглядываясь к полянке перед костром.

— Да уж третий день. Места тут хорошие.

— Есть и другие места… — начал я, но вспомнил, что уже говорил об этом.

— Куришь? — прервал я сам себя.

— Курю.

— А дружки?

— И они курят. Не марихуану, не бойтесь.

— Так… И где же окурки?

Он непонимающе взглянул на меня. Я объяснил:

— Три человека, все курят. Третий день уж на одном месте. А ни одного окурка не вижу. Где?

— А мы их в костер.

— Понятно. Питаетесь чем?

— Как чем? Вот, рыбу ловим. Ну, концентраты еще есть у нас. Консервы.

— Выпиваете?

— А что, нельзя?

— Пока я задаю вопросы. Вчера выпивали?

— Вечерком, под уху, было. Пару чекушек употребили. Не вижу особого греха.

— Греха-то и я не вижу, — согласился я, — если все в рамках. И где же эти чекушки?

— Как это где? — удивился он. — Я же говорю — употребили мы их.

— Посуда, — терпеливо разъяснил я. — Пустые бутылки где?

— А я их сегодня закопал. И банки консервные тоже.

— Ну, вот и выяснилось, гражданин — как вас там по документу — Коноплев? Пусть Коноплев. Значит, окурки — в костер, бутылки — в землю. А концы — в воду. Интересно.