В духе Агаты Кристи

Спасский Святослав

— Какие еще концы?

— А такие, что на бутылках отпечатки пальцев лучше всего проявляются, начинающему правонарушителю известно. Вот поэтому вы их и закапываете.

— А куда их девать? Тут сдавать некуда, в город, что ли, везти?

— Вот-вот, — сказал я. — Никакие вы не туристы. У меня, простите, опыт имеется по этой части. Турист бутылки не закопает, вы уж мне поверьте.

— Это почему?

— Потому. Турист, если он лишку принял, он обязательно всю посуду побьет, такая уж традиция. А некоторые на ветки ее насаживают. Обломают ветку и на сучок бутылку наденут. Для оживления

пейзажа. На худой конец просто разбросают бутылки по местности. А в землю никто не закопает, нет уж. И банки тоже. Вот и выходит — следы заметали, не иначе. Или я не прав?

— В каком-то смысле — да, заметали, — согласился Коноплев. — Чтобы, значит, чисто после нас было.

— Природу, выходит, лелеете? А природе это, между прочим, боком выходит, лелеянье ваше. Сообразите сами: вот вы порыбачили, потом оставили после себя чистое место. Так? Тут же сюда же следующий турист прискочит, снова ловить. А устроите барахолку — набьете вокруг стекла, переломаете кусты, банок понашвыряете — никто на вашу стоянку больше не сунется. Выходит, и рыба, и другая живность на этом месте будет себя вольготнее чувствовать. И, трава новая быстрее нарастет.

Коноплев замолчал, видимо, сраженный моей логикой.

Я не стал ждать его приятелей, поскольку незаметно для Коноплева сделал вывод — не того он поля ягода, не Вьюн и не сообщник его. Вьюн два дня на одном месте рыбачить не станет. Ему бежать надо.

Сохраняя достоинство, я поднялся.

— Ну, счастливо оставаться, гражданин Коноплев. Спецзадание у меня, вашими правонарушениями недосуг заниматься. Но крепко подумайте о том, что я сказал. Вы все вот они — на ладони у нас, так что… А что немного помял вас — извините. Служба. Так что — подумайте.

— Да уж подумаю, — ответил Коноплев не совсем, как мне показалось, доброжелательно.

6.

…Совхозная машина подбросила меня вместе с байдаркой обратно в Большие Еноты.

— А мы уж шукать вас бросились, — широко улыбаясь, встретил меня Колотун. — Спасибо, директор совхоза позвонил: везем, говорит, коллегу вашего.

— Да, — сказал я. — Пока неудачно. Не было Вьюна на речке, Я все прочесал. Ну, ничего, круг сужается.

— Не было, — согласился Колотун. — А круг сузился до точки. Мы его застукали тут, под боком. За углом закусочная есть, на улице Скло-довской-Кюри, так вот он в этой закусочной и гулял. Без передыху. А как начал дебоширить — стекла побил, оформление в витрине переставил, — мы и прихватили. Бачу — знакомый. Сверил по фотке — он!

— Тогда я на самолет, — сказал я. — Как с билетом — возможно?

— Забронировали уж. Нет проблем. Спасибо за помощь, за ласку. Так я и не понял: с иронией он произнес эти слова или так, по простоте душевной?

7.

Деду я рассказал все честно, как было. Скрывать ничего не стал: все равно вызнает.

И он за этот поиск влепил мне строгача.

ТОЛЬКО

ШЕВЕЛЬНУТЬ ПАЛЬЦЕМ

Это мне Жанна Гиталова посоветовала — написать

обо всем. А так, сам по себе, я бы ни в жизнь не взялся. Дико трудно — уж я знаю, два раза пробовал дневник написать. И все впустую. Потому что одно дело — рассказывать, и совсем другое — записывать. Тут нужна особая честность, искренность перед самим собой. А не получается. Ну, просто вопреки своему желанию начинаешь выпендриваться, выставлять себя поинтереснее, позначительнее, чем оно есть на самом-то деле. А один раз приврешь — дальше уж не остановишься.

Поэтому я зверски отбрыкивался: не могу, и все тут. Но Жанна настояла. Я ее, кстати, и уважаю за твердость и настойчивость. Потом — гордость еще в ней какая-то особенная, независимость, не как у других девчонок… Ну, не в этом дело. В общем, она сказала, что я обязан это записать, что, может быть, мои записи в дальнейшем пригодятся научным сферам страны. Она так и сказала, правда: «Научным сферам страны». Я еще спросил: «А, может быть, земного шара?» «А, может быть, земного шара», — подтвердила она очень серьезно.

Ну, не знаю…

Ладно, значит так: начнем сначала. От печки. В роли печки выступает телевизор «Каскад-230», черно-белый.

1.

Я люблю телевизор. В этом нет ничего особенного, все любят телевизор, громадное большинство, во всяком случае. Я знаю только одного человека — дядю Геру с четвертого этажа, он принципиально не желает иметь телевизор. Он говорит, что хочет остаться свободным человеком, а что мы все — рабы голубого экрана. Или многоцветного.

Дядя Гера, по-моему, говорит искренне. Он вообще человек особенный, непохожий на других. В сорок два года вдруг стал изучать каратэ, причем совершенно серьезно, тренируясь каждую свободную минуту. И спокойно, к примеру, сейчас садится на шпагат, а ногой выше себя достает запросто. А в прошлом году он отциклевал паркет в своей двухкомнатной квартире — чем бы вы думали? Да можете не думать, не отгадаете! Бритвенными лезвиями, вот. Это вместо цикли-то. Затратил вагон и маленькую тележку времени, зато, мол, ровнее получается…

Ну, вот я и отвлекся. Говорил ведь Жанне — не получится у меня с писаниной. Дядя Гера вовсе тут ни при чем. Я только хотел сказать, что он искренне против телевизора, а вот многие родители — они тоже вроде не одобряют, когда, ах, дети торчат у экрана. Подчеркиваю — дети. А не они сами. Им можно. Понимаете ли, дети не учатся, дети не дышат свежим воздухом, и все этот телевизор, ах, этот телевизор…

Моего-то мнения не спрашивают. А оно, между прочим, имеется. Вот: с телевизором я расту. Я получаю такую информацию, какую не жди ни от одного учебника. Где я еще столько узнаю о науке, о политике, об экономике, о природе, о заграничных народах и путешествиях? Нигде. Все, чем живет мир, все отражается в телевизоре. Хватай только и переваривай. Причем бесплатно и не выходя, из дому. А мне, что ци вечер, выпевают: «А уроки? А уроки?»…