В финале Джон умрет
Шрифт:
Пауза. Несколько секунд он молчал, глядя в камеру.
«Просто скажи «привет»».
[Еще одна пауза.]
«Да, я знаю, последние две недели выдались очень тяжелыми. Малыш, я сделал большую глупость — ввязался в такое дело, которое ты и представить себе не можешь».
— Очень странно, — заметил Джон. — Похоже на половину телефонного разговора.
«Если бы я сообщил тебе все подробности, ты бы пожалела об этом, — продолжал Векслер. — Но ты должна знать, что сейчас я — уже не я. Я то появляюсь, то исчезаю. Сейчас у меня все нормально, но
Векслер разрыдался, потом продолжил что–то бормотать, время от времени надолго умолкая.
— Значит, он сидел на «соусе»? — спросил я?
— В какой–то момент — да. Может, он решил, что «соус» поможет ему стать более хорошим спортивным комментатором. И, если подумать, то так оно и вышло.
— А может, он и не принимал «соус». Может, «соус» сам захватил его — так же, как меня. Репортерша получает конверт, выбрасывает его в мусорку, решив, что его прислал какой–то псих…
— Но тут появляется этот любопытный осел Векслер, — подхватил Джон. — Он говорит: «Что это?» — и выуживает конверт из мусорного ведра. После чего начинается ужас.
— Перемотай ленту в конец. Посмотрим, не сказалли он, куда отправился.
Джон не успел это сделать: на экране Векслер вздрогнул и поднял глаза. Комнату заполнили звуки песни «Don’t Know What You’ve Got ‘til it’s Gone» группы «Cinderella».
Векслер вскочил с дивана и вышел из кадра, а через пару минут мы увидели на экране самих себя, врывающихся в комнату.
Мы подпрыгнули, словно у нас пружина в заднице.
— Он ушел! — завопил Джон. — Черт, мы упустили его!
На экране мы с Джоном прошли мимо камеры, принялись обыскивать квартиру.
На экране над нами появилась какая–то фигура.
Существо, сидящее на потолке.
Векслер.
Он — невесомый, размытый силуэт, двигавшийся с нечеловеческой скоростью, — сполз по стене, ухватился за верхнюю часть дверной коробки и прыгнул в коридор.
Джон поднял «гетто–бластер» и включил воспроизведение. Загрохотала песня «Sweet Child O’Mine». Мой друг поднял стерео над головой, словно Джон Кьюсак в фильме «Скажи что–нибудь…», и бросился в коридор.
Под звуки рок–баллады мы помчались вниз по лестнице, в глупой надежде на то, что Векслер еще где–то рядом.
Минутой позже на автостоянке Джон повернулся вокруг своей оси, разгоняя мрак «гетто–бластером». Никаких следов Векслера.
Песня закончилась, и мы, как идиоты, стояли на пустой автостоянке, тяжело дыша. Холодный воздух превращал капельки пота на моем лбу в ледышки.
— Может, он поехал на телестанцию? — спросил Джон.
Я пожал плечами.
— Или к дому Кена. Или к дому Крисси. Или в больницу. Или в круглосуточный тату–салон. Или в аэропорт, чтобы успеть на рейс в Таиланд. Знаешь, где нужно проверить прежде всего? В ближайшей круглосуточной булочной.
Мы побродили вокруг здания и пробрались сквозь кусты, отделявшие парковку для гостей от стоянки для жильцов. Темнота, хоть глаз выколи. Я посмотрел наверх и заметил, что на парковке выключен свет…
…ну разумеется…
…и что луны на небе нет. Темно, как в аду. На улице холодно, — стоял промозглый дождливый осенний день, — но я знал, что отчасти холод идет изнутри. Страх, зародившийся у меня в животе, поднимался на поверхность.
Иди домой, парень. Просто иди домой, туда, где тепло и свет. Ты сделал все, что в твоих силах. А теперь все кончено. Его ты не найдешь. А эта тьма, настоящая тьма, принадлежит летучим мышам и насильникам.
Мне показалось, что все идет не так, совсем не так. Я двинулся дальше, сжимая в кармане ключи от машины, словно четки. Под ботинками хрустели сухие листья.
Хрусть… хрусть… хрусть…
Я поморгал, пытаясь освоиться в темноте, но тщетно. Глаза слезились от холода, колени ныли, по лодыжкам бежали мурашки. Каждый нерв пришел в полную боевую готовность и стоял по стойке «смирно».
Я еще раз моргнул, и на этот раз сумел кое–что разглядеть. Моя «хёндай» — одна из двух машин на стоянке — была от меня всего в двадцати футах. Во мраке синий автомобиль казался гораздо темнее, чем на самом деле.
Внезапно в моем мозгу возникла картинка — мы подъезжаем к парковке, по ней ползет свет моих фар. Ровный асфальт в кругах света фонарей. Это воспоминание завязалось узлом у меня в животе, и я не мог понять почему. Мы пошли дальше.
Хрусть… хрусть… хрусть…
Что–то не так.
Я снова увидел картинку: фары выхватывают из темноты стоянку — темный, недавно уложенный асфальт, четкие желтые линии разметки…
Хрусть… хру–усть…
…и никаких опавших листьев.
Хру–у–усть…
По лодыжкам снова побежали мурашки. Я остановился и посмотрел вниз.
За спиной завопил Джон.
Земля под ногами бурлила.
Пузырилась, словно во время ливня.
Подергивалась.
Тараканы.
Мои ноги покрыты слоем тараканов. Я завизжал, захлопал по штанинам, словно сумасшедший, пытаясь стряхнуть с себя этих тварей, уронил сумку и ключи от машины. Мощная галлюцинация, фантасмагория для пяти органов чувств, накрыла меня с головой. Однажды, когда я почти спал, таракан прополз по моей шее — это особое ощущение ни с чем не спутаешь.
Это была суровая реальность, такая щекочущая и зудящая реальность. Сердце колотилось в груди, а по коже — буквально — бежали мурашки. В тот момент я верил в то, что насекомые не только у меня на коже, но и под ней, что они зарываются в мои мышцы и щекочут лапками нервные окончания.
Все мысли из головы словно ветром сдуло.
Казалось бы, удивляться после этого уже нечему. Но это не так. Я ошалело посмотрел вниз и увидел, что ключи убегают от меня, уплывают, словно по течению.
Они украли ключи! Тараканы украли мои ключи!