В годы большой войны
Шрифт:
Но теперь в кармане Гиринга лежало письмо коменданта города генерал-лейтенанта фон Штумпа с предписанием — предъявителям настоящего письма оказывать содействие… Чиновник снова заполнил анкету, снова, просил их подождать, но «промышленники» потребовали, чтобы он немедленно о них доложил. Чиновник неуверенно пошел к кабинету гауптштурмфюрера. Гиринг и Берг двинулись за ним следом. В дверях кабинета грубовато оттеснили чиновника. Берг успел поставить ногу перед неприкрытой дверью, и все трое ввалились в комнату офицера связи.
Хозяин кабинета был одет в эсэсовскую
Гиринг начал с того, что потребовал от Николаи слова, что все сказанное здесь гауптштурмфюрер сохранит в тайне. Потом он показал фотографию и спросил — знает ли он этого человека.
— Да это мосье Грамм!.. Знаю! — воскликнул Николаи.
Криминал-советник попросил дать ему подробную характеристику Грамма.
— С мосье Граммом мы поддерживаем уже целый год деловые отношения. Повторяю — чудеснейший человек. Лояльно работает с оккупационными войсками…
— Мы хотели бы с ним встретиться, — сказал Гиринг. — Можно это устроить?
— Почему же нет?! Это очень просто! Как раз на днях кончается его пропуск в закрытую зону северного побережья. Он должен у меня быть.
Условились, что Николаи сообщит Гирингу, когда состоится встреча. Криминал-советник оставил телефон, и гестаповцы покинули управление.
Но гауптштурмфюрер Николаи допустил оплошность. Он сам позвонил на фирму и попросил передать мосье Грамму, что срок пропусков на днях истекает и ему следует заехать, чтобы обменять документы.
Грамм не приехал и не давал о себе знать…
А Гиммлер требовал, чтобы ему доносили, как идут дела. Гиринг ломал голову, как бы похитрее составить донесение в Берлин, чтобы не вызвать гнев всемогущего начальника имперского управления безопасности. Гиринг чувствовал, что подпольщики ускользают из рук, как кусок влажного мыла.
«Может быть, надо проникнуть в контору фирмы, — раздумывал Гиринг, — заинтересовать их какой-то сделкой. Встретиться и накрыть…» Снова пошли к Николаи и сообща разработали новый план. На этот раз Гиринг и Берг представятся владельцами немецкого завода твердых сплавов, которые хотят купить партию промышленных алмазов. Николаи подсказал: в их управлении работает женщина с очень странной фамилией — мадам Хихонэ. Она связана с фирмой, и все заказы обычно идут через нее.
Искатели промышленных алмазов встретились с мадам Хихонэ, объяснили, что речь идет о крупном заказе.
— Наша фирма намерена вложить в эту операцию большие средства, — сказал Берг. — Если мы потеряем деньги, нам грозит банкротство. Поэтому мы должны иметь гарантию, что наш заказ будет выполнен. Пусть контракт подпишет директор. Второстепенные лица нас не устроят… Что касается вас, мадам Хихонэ, — добавил Берг, — вы получите куртаж со всей суммы. На это мы денег не пожалеем.
Мадам заинтересовалась предложением немецких промышленников и обещала связаться с фирмой.
Отношения с фирмой поставщица заказов поддерживала через секретаршу Сюзан Бельвю, которая была облечена большими правами и занималась не только техническими делами.
До войны она жила в Безансоне, близ швейцарской границы, гордилась своим земляком Виктором Гюго, часовыми мастерами, не уступающими в искусстве прославленным швейцарцам, была неистовой патриоткой и уважала превыше всего свой трехцветный национальный флаг. Сюзан воспитывалась в семье отставного генерала, преклонявшегося перед Наполеоном Бонапартом, и на многое смотрела глазами отца. Еще в то время, когда шла «странная война», отец метал громы и молнии по поводу нерешительности командования во главе с Гамеленом. «Чего они ждут? — раздраженно вопрошал стареющий генерал. — Предатели! Дождутся, что проклятые боши первыми нападут на нас… Если немцы придут в Безансон, я запрусь в своем доме и скорее взорву себя и детей, нежели сдамся!..»
Отставной генерал оказался пророком. Немцы пришли в Безансон, но генералу не пришлось запираться в доме-крепости, чтобы защищать семью. Противник занял город без боя. Страна капитулировала. В то время Сюзан жила с отцом, занималась музыкой. В семье разразилась драма — дочь не скрывала своих взглядов, решительно осуждала индифферентное поведение обывателей, эту «самодовольную часть французского народа», как определял их ее великий земляк Гюго. Сюзан никогда не была коммунисткой, но, внимая их призывам начать борьбу с оккупантами, вступила в группу Сопротивления на соседнем заводе. Там произошел провал, и она переселилась в Голландию.
После разговора с Сюзан Хихонэ сообщила «промышленникам», что фирма, вероятно, сможет выполнить заказ на промышленные алмазы, но директор фирмы сам подписать контракт сейчас не может. Он уехал лечиться, вернется через две недели. Слова Хихонэ подтвердил Николаи: мосье Грамм действительно страдает болезнью сердца и время от времени уезжает на курорт.
«Может быть, поэтому никто и не явился за пропуском, — думал Гиринг. — Не все еще потеряно! На курорте его лучше всего и накрыть». Криминал-советник отрядил целую военную экспедицию. Команда гестапо обшарила весь курорт, где предположительно мог быть директор фирмы, но все напрасно…
«Промышленники» снова пришли к Хихонэ, предупредили, что ждать не могут и вынуждены обратиться к другой фирме. Она просила их повременить хотя бы один день.
— Все в порядке, господа, — сказала она на другой день веселым голосом. — Послезавтра директор может приехать в Амстердам и там подпишет контракт. Это даже удобнее. Алмазы находятся в Антверпене — здесь всего час езды. В тот же день вы сможете получить заказ. — Хихонэ назвала даже гранильную фабрику, через которую можно получить алмазную крошку.