В гостях у турок
Шрифт:
— Какъ ты въ Турціи-то будешь сть что-нибудь? покачалъ головой мужъ.
— Совсмъ ничего подозрительнаго сть не буду.
— Да вдь все можетъ быть подозрительно.
— Ну, ужъ это мое дло.
Со станціи Сцабатка стали попадаться славянскія названія станцій: Тополія, Вербацъ.
На станціи Вербацъ Николай Ивановичъ сказалъ жен:
— Глаша! Теперь ты можешь хать безъ опаски. Мы пріхали въ славянскую землю. Братья-славяне, а не венгерскіе цыгане… Давеча была станція Тополія, а теперь Вербацъ… Тополія
— Нтъ, нтъ, не надуешь. Вонъ черномазыя рожи стоятъ.
— Рожи тутъ не причемъ. Вдь и у насъ русскихъ могутъ такія рожи попасться, что съ ребенкомъ родимчикъ сдлается. Позволь, позволь… Да вотъ даже попъ стоитъ и въ такой-же точно ряс, какъ у насъ, указалъ Николай Ивановичъ.
— Гд попъ? быстро спросила Глафира Семеновна, смотря въ окно.
— Да вотъ… Въ черной ряс съ широкими рукавами и въ черной камилавк…
— И въ самомъ дл попъ. Только онъ больше на французскаго адвоката смахиваетъ.
— У французскаго адвоката долженъ быть блый язычекъ подъ бородой, на груди, да и камилавка не такая.
— Да и тутъ не такая, какъ у нашихъ священниковъ. Наверху края дна закруглены и наконецъ черная, а не фіолетовая. Нтъ, это долженъ быть венгерскій адвокатъ.
— Священникъ, священникъ… Неужели ты не видала ихъ на картинкахъ въ такихъ камилавкахъ? Да вонъ у него и наперсный крестъ на груди. Смотри, смотри, провожаетъ кого-то и цлуется, какъ наши попы цлуются — со щеки на щеку.
— Ну, если наперсный крестъ на груди, такъ твоя правда: попъ.
— Попъ, славянскія названія станцій, такъ чего-жъ теб еще? Стало быть, мы изъ венгерской земли выхали. Да вонъ и блокурая двочка въ ноздр ковыряетъ. Совсмъ славянка. Славянскій типъ.
— А не говорилъ-ли ты давеча, что блокурая двочка можетъ уродиться не въ мать, не въ отца, а въ прозжаго молодца? напомнила мужу Глафира Семеновна.
Поздъ въ это время отходилъ отъ станціи. Глафира Семеновна достала съ веревочной полки корзинку съ провизіей, открыла ее и стала длать себ бутербродъ съ ветчиной.
— Своей-то ды пошь, въ настоящемъ мст купленной, такъ куда лучше, сказала она и принялась кушать.
Дйствительно, поздъ ужъ мчался по полямъ, такъ называемой, Старой Сербіи. Черезъ полчаса кондукторъ заглянулъ въ купэ и объявилъ, что сейчасъ будетъ станція Нейзацъ.
— Нови Садъ… прибавилъ онъ тутъ-же и славянское названіе.
— Глаша! Слышишь, это ужъ совсмъ славянское названіе! обратился Николай Ивановичъ къ жен. — Славянска земля? спросилъ онъ кондуктора.
— Словенска, словенска, кивнулъ тотъ, наклонился къ Николаю Ивановичу и сталъ объяснять ему по нмецки, что когда-то это все принадлежало Сербіи, а теперь принадлежитъ Венгріи. Николай Ивановичъ слушалъ и ничего не понималъ/
— Чортъ знаетъ, что онъ бормочетъ! пожалъ плечами Николай Ивановичъ и воскликнулъ:-
Кондукторъ понялъ и заговорилъ по сербски. Николай Ивановичъ слушалъ его рчь и все равно ничего не понималъ.
— Не понимаю, братъ-славянинъ… развелъ онъ руками. — Слова какъ-будто-бы и наши русскія, а ничего не понимаю. Ну, уходи! Уходи! махнулъ онъ рукой. — Спасибо. Мерси…
— Съ Богомъ, господине! поклонился кондукторъ и закрылъ дверь купэ.
Вотъ и станція Новый Садъ. На станціонномъ зданіи написано названіе станціи на трехъ языкахъ: по венгерски — Уй-Видекъ, по нмецки — Нейзацъ и по сербски: Нови Садъ. Глафира Семеновна тотчасъ-же замтила венгерскую надпись и сказала мужу:
— Что ты меня надуваешь! Вдь все еще по венгерской земл мы демъ. Вонъ названіе-то станціи какъ: Уй-Видекъ… Вдь это-же по венгерски.
— Позволь… А кондукторъ-то какъ-же? Вдь и онъ теб сказалъ, что это ужъ славянская земля, возразилъ Николай Ивановичъ.
— Вретъ твой кондукторъ.
— Какой-же ему расчетъ врать? И наконецъ, ты сама видишь надпись: «Нови Садъ».
— Ты посмотри на лица, что на станціи стоятъ. Одинъ другого черномазе. Батюшки! Да тутъ одинъ какой-то венгерецъ даже въ блой юбк.
— Гд въ юбк? Это не въ юбк… Впрочемъ, одинъ-то какой-нибудь можетъ быть и затесался. А что до черномазія, то вдь и сербы черномазые.
По корридору вагона ходилъ мальчикъ съ двумя кофейниками и чашками на поднос и предлагалъ кофе желающимъ.
— Хочешь кофейку? предложилъ Николай Ивановичъ супруг.
— Ни Боже мой, покачала та головой. — Я сказала теб, что пока мы на венгерской земл, крошки въ ротъ ни съ одной станціи не возьму.
— Да вдь пила-же ты кофе въ Буда-Пешт. Такой-же венгерскій городъ.
— Въ Буда-Пешт! Въ Буда-Пешт великолпный внскій ресторанъ, лакеи во фракахъ, съ капулемъ. И разв въ Буда-Пешт были вотъ такіе черномазые въ юбкахъ или въ овчинныхъ нагольныхъ салопахъ?..
Поздъ помчался. Справа начались то тамъ, то сямъ возвышенности. Мстность становилась гористая. Вотъ и опять станція.
— Петервердейнъ! кричитъ кондукторъ.
— Петроверединъ! Изволите видть, опять совсмъ славянскій городъ, указываетъ Николай Ивановичъ жен на надиись на станціонномъ дом.
Глафира Семеновна лежитъ съ закрытыми глазами и говоритъ:
— Не буди ты меня. Дай ты мн засвтло выспаться, чтобы я могла ночь не спать и быть на караул. Ты посмотри, какія подозрительныя рожи повсюду. Долго-ли до грха? Съ нами много денегъ. У меня брилліанты съ собой.
— По Италіи здили, такъ и не такія подозрительныя рожи намъ по дорог попадались, даже можно сказать настоящія бандиты попадались, однако, ничего не случилось. Богъ миловалъ.