В гостях у турок
Шрифт:
— Да сунь ты имъ что нибудь въ руку. Видишь, у нихъ просящіе глаза, сказала Глафира Семеновна, изнывая около подмостокъ.
— Э, матушка! За деньги-то меня всякій полюбитъ даже и не въ сербской земл, а въ эфіопской, но здсь сербская земля. Неужели-же они забыли, что мы, русскіе, ихъ освобождали? Я и по сейчасъ въ славянскій комитетъ вношу. Однако, что-же это таможенный-то чиновникъ? Да и нашего большого сундука нтъ, который мы въ багажъ сдали.
Наконецъ черноназыя бараньи шапки въ бараньихъ курткахъ
— Вотъ нашъ сундукъ у краснаго носа! указала Глафира Семеновна и стала манить носильщика:- Красный носъ! Сюда, сюда! Николай Иванычъ! Дай ему на чай. Ты увидишь, что сейчасъ перемна въ разговорахъ будетъ.
— И далъ-бы, да сербскихъ денегъ нтъ.
— Дай австрійскія. Возьмутъ.
Сундукъ поставленъ на подмостки. Николай Ивановичъ сунулъ въ руку красному носу крону. Красный носъ взглянулъ на монету и просіялъ:
— Препоручуемъ-се, господине! Препоручуемъ-се… заговорилъ онъ, кланяясь.
Вообще монета произвела магическое дйствіе на присутствующихъ. «Войникъ», спрашивавшій о ча, подошелъ къ Николаю Ивановичу и сталъ чистить своимъ рукавомъ его пальто, слегка замаранное известкой о стну, другой войникъ началъ помогать Глафир Семеновн развязывать ремни, которыми были связаны подушки.
— Не надо, не надо… Оставьте пожалуйста, сказала она.
Войникъ отошелъ, но увидя, что у Николая Ивановича потухла папироска, тотчасъ-же досталъ спички, чиркнулъ о коробку и бросился къ нему съ зажженной спичкой.
— Давно-бы такъ, братушка, проговорилъ Николай Ивановичъ, улыбаясь, и закурилъ окурокъ папиросы, прибавивъ:- Ну, спасибо.
Но тутъ показался таможенный чиновникъ въ. статскомъ плать и въ фуражк съ зеленымъ околышемъ. Это былъ маленькій, жиденькій, тоже, какъ почти вс сербы, носатый человкъ, но держащій себя необычайно важно. Его сопровождалъ. человкъ тоже въ форменной фуражк съ зеленымъ околышкомъ, но въ овчинной куртк и съ фонаремъ. Таможенный чиновникъ, молча, подошелъ къ багажу Глафиры Семеновны, открылъ первую кардонку со шляпкой и сталъ туда смотрть, запустивъ руку подъ шляпку.
— Моя шляпка, а подъ ней мой кружевной шарфъ и вуали, сказала она. — Пожалуйста, только не мните.
Чиновникъ открылъ вторую кардонку тоже со шляпкой и спросилъ по русски:
— А зачмъ дв?
— Одна лтняя, а другая зимняя, фетровая. У меня еще есть третья. Не могу же я быть объ одной! Мы демъ изъ Петербурга въ Константинополь. Въ Петербург зима, а въ Константинопол будетъ весна. Здсь тоже ни весна, ни зима. Каждая шляпка по сезону.
— Три. Гм… глубокомысленно улыбнулся чиновникъ. — А зачмъ он куплены въ Вн? Вотъ на короб стоитъ: «Wien». Новыя шляпы.
— Да зачмъ-же ихъ изъ Россіи-то везти и къ тому-же старыя? возражала Глафира Семеновна. — Мы демъ гулять, я не привыкла отрепанная
— Гмъ… Три много.
— А вы женаты? У вашей жены меньше трехъ?
На поддержку жены выступилъ Николай Ивановичъ и опять заговорилъ:
— Мы, милостивый государь, господинъ братъ-славянинъ, русскіе, такіе-же славяне, какъ и вы, а не жиды, стало быть, хоть и съ новыми вещами демъ, но веземъ ихъ не на продажу. Да-съ… Если у насъ много хорошихъ вещей, такъ отъ того, что мы люди съ достаткомъ, а не прощалыги.
Чиновникъ ничего не отвтилъ, сдлалъ лицо еще серьезне, веллъ сопровождавшему его солдату налпить на три коробки ярлычки, удостовряющіе, что вещи досмотрны, и приступилъ къ осмотру подушекъ и пледовъ, спрашивая мрачно:
— Табакъ? Чай? Папиросы?
— Смотрите, смотрите, уклончиво отвчала Глафира Семеновна, ибо въ багаж имлись и чай, и папиросы.
Чиновникъ рылся, нашелъ жестяную бомбоньерку съ шоколадомъ, открылъ ее и понюхалъ.
— Нтъ, ужъ я васъ прошу не нюхать! вспыхнула Глафира Семеновна. — Я посл чужихъ носовъ сть не желаю. Скажите на милость, нюхать начали!
Чиновникъ вспыхнулъ и принялся за осмотръ сундука, запускалъ руку на дно его, вытащилъ грязное блье, завернутое въ газеты, и началъ развертывать.
— Грязное блье это, грязное блье. Оставьте. Впрочемъ, можетъ быть тоже хотите понюхать, такъ понюхайте, отчеканила ему Глафира Семеновна.
Николай Ивановичъ только вздохнулъ и говорилъ;
— А еще братъ-славянинъ! Эхъ, братья! Русскимъ людямъ не врите! Пріхали мы къ вамъ въ гости, какъ къ соплеменнымъ роднымъ, а вы насъ за контрабандистовъ считаете!
Окончивъ осмотръ сундука, чиновникъ ткнулъ пальцемъ въ коробокъ и спросилъ:
— Тутъ что?
— да и больше ничего. Сыръ есть, ветчина, колбаса, булки, апельсины, отвчалъ Николай Ивановичъ.
— Молимъ показать.
— Только ду не нюхать! Только не нюхать! А то все побросаю, опять воскликнула Глафира Семеновна, открывая коробокъ. — Не хочу я и посл славянскаго носа сть.
— Чай? Кружева? снова задалъ вопросъ чиновникъ и сталъ развертывать завернутую въ бумагу и аккуратно уложенную ду.
— Ветчина тутъ, ветчина.
Чиновникъ развернулъ изъ бумаги нарзанную ломтиками ветчину и опять поднесъ къ носу. Глафира Семеновна не вытерпла, вырвала у него ветчину и швырнула ему ее черезъ голову, прибавивъ:
— Понюхали и можете сами състь!
Чиновника покоробило. Онъ засунулъ еще разъ въ коробъ руку и налпилъ на него пропускной ярлыкъ. Съ нимъ заговорилъ по сербски брюнетъ въ очкахъ и, очевидно, тоже протестовалъ и усовщевалъ бросить такой придирчивый осмотръ. Оставалось досмотрть еще сакъ-вояжъ Глафиры Семеновны. Чиновникъ махнулъ рукой и налпилъ на него ярлыкъ безъ досмотра.