В объятьях зверя
Шрифт:
Сальваторе задумчиво посмотрел куда-то вдаль, а когда перевел взгляд на Елену, то по ее глазам понял: она хочет, чтобы он рассказал ей обо всем. Это казалось невозможным, но Елена была единственной, кому он доверял свою боль, рассказывал о том, что не давало ему покоя, без утайки, совершенно искренно. Елена дорожила этим и знала о том, что ему нужно.
— Грейсон всегда хотел видеть во мне себя, — объяснил Деймон. — Знаешь, отчасти я понимаю, почему так происходило. Я четвертый ребенок в семье. До моего рождения они с мамой потеряли троих детей, поэтому, наверное, неудивительно, что с моим появлением Грейсон связывал много надежд. В детстве он проводил со мной все свободное время: постоянно чему-то учил, о чем-то рассказывал, брал с собой в командировки. Только на мой характер это нисколько не повлияло. Как они с матерью ни старались воспитать во мне усидчивость, сделать более выдержанным и спокойным,
Деймон замолчал на какое-то время.
— Грейсон всегда мечтал о таком сыне, как Стефан, — задумчиво произнес он. — Каким бы уродом он ни был, сыном он был идеальным. Стефан боготворил родителей и всегда прислушивался к их мнению. Джузеппе всегда хотел, чтобы он продолжил свое обучение в Колумбийском университете после школы, и он окончил его. Он три года ходил в музыкальную школу и занимался этим гребаным фортепиано, ненавидя его всей душой, просто потому, что об этом мечтала Лили. Стефан с самого начала понимал, что в какой-то день он должен будет возглавить компанию отца, и его эта мысль действительно воодушевляла. Он рано заинтересовался бизнесом, постоянно спрашивал у Джузеппе об особенностях работы его фирмы, в то время как я заявил Грейсону, что на пушечный выстрел к его компании не приближусь. Им с матерью часто приходилось краснеть за меня на родительских собраниях, постоянно допрашивать, когда я по несколько дней подряд пропускал занятия и как результат — тянул за собой огромные хвосты по учебе. Дома они со мной проводили серьезные беседы, наказывали, но меня это никогда не останавливало. Когда я стал взрослее, родители стали бояться даже не того, что я женюсь на неподходящей девушке, а того, что таковая однажды появится на пороге их дома и заявит, что беременна от меня и начнет претендовать не только на известную в городе фамилию хотя бы для ребенка, но и на неплохой такой кусок алиментов. Когда родители куда-то уезжали на несколько дней, я закатывал в их доме вечеринки, которые нередко кончались вызовом полиции из-за того, что грохочущую на всю округу музыку в три часа ночи соседи терпеть намерены не были. Грейсон никогда не мог принять мой образ жизни и мои ценности. В свои тридцать три я по-прежнему часто наведываюсь в ночные клубы и возвращаюсь домой в шестом часу утра. Я могу переспать со своей секретаршей, и в этом для меня нет ничего предосудительного. Я веду бизнес так, как считаю правильным, и мне совершенно плевать на то, что эта политика в корне расходится с той, которой придерживался Грейсон, когда управлял компанией. Для него все это немыслимо, и он до последнего упорно пытался переделать меня, подмять под себя. Но Грейсон никогда не был для меня авторитетом. И смириться с этим он не может. Он перестал интересоваться моей жизнью в тот момент, когда понял, что не увидит во мне того, кого хотел увидеть. Он чем-то напоминает мне капризного ребенка, которому очень быстро наскучила какая-то игрушка.
— Поэтому ты не называешь его отцом, да? — с грустью спросила Елена.
— Знаешь, я даже не могу сказать, когда именно перестал называть его отцом, — признался Деймон. — Наверное, это страшно. Но это произошло как-то незаметно, как закономерный результат чего-то. Грейсон далеко не самый плохой отец, — мотнул головой он. — Он много вкладывал в меня в детстве. У меня всегда были самые лучшие игрушки, я по несколько раз в год ездил за границу, когда я ходил в школу, он нанимал мне очень профессиональных репетиторов. Я ни в чем никогда не нуждался. В конце концов, благодаря ему после университета мне даже не нужно было искать работу — должность для меня была готова с того самого дня, когда я родился. Но назвать его папой я, наверное, не смогу. После того, как я вернулся из университета, наши отношения более-менее наладились, но все равно это было мало похоже на то, что себе представляешь ты.
Елена слушала Деймона и понимала, как на самом деле бывает обманчиво первое впечатление. Она нечасто пересекалась с семьей Деймона, но ей всегда казалось, что у них очень теплые отношения. Грейсон, в противовес своему сыну, виделся ей благородным человеком старой закалки. Но все оказалось иначе.
Вдруг в тишине Деймон услышал хриплый робкий голос Елены.
— Деймон, прости меня.
— За что? — искренне удивился он.
— То, что произошло сегодня… Этого бы не было, если бы не я и эта история со Стефаном.
— Елена, — Деймон закатил глаза. — Твоей вины здесь нет. Просто Стефан паскуда и Грейсон придурок, вот и все. К тому же, я сам знал, на что шел. Такое могло произойти, и, зная Стефана, этого нужно было ожидать.
— А Изабелла? У тебя же с ней хорошие отношения… — пробормотала Елена. — Может быть, мне поговорить с ней и все объяснить? Неизвестно, что теперь может сделать Стефан…
— Елена,
В этот момент Елена почувствовала нестерпимое желание сесть поближе к Деймону и прижаться к нему, почувствовать тепло его тела. Она чуть наклонилась и коснулась щекой его предплечья. Когда Деймон почувствовал это мягкое робкое прикосновение, ему показалось, что внутри кто-то натянул тугие струны. Они так сидели, не шелохнувшись и почти не дыша, но не отпуская друг друга, будто бы боясь потерять эти прикосновения, совершенно потеряв счет времени. Помощи и поддержки ждать было неоткуда. Они остались одни в мире, где теперь их презирали самые близкие люди. Но в какое-то мгновение на это становится абсолютно наплевать. Елена вдруг поняла, что страх, который она еще несколько минут назад испытывала за себя, исчез совсем, а вот страх за Деймона только усиливался. Как никогда, ей сейчас хотелось показать, что она всегда будет на его стороне, что она верит ему. Что она просто рядом. Но, кажется, он и сам это понимал. Иначе бы он не приехал к ней этим поздним вечером.
— Что нам теперь делать? — едва слышно произнесла Елена.
Да, именно «нам». Только «нам» и никак иначе.
— В одном ты права на сто процентов, — сказал Деймон. — Неизвестно, каким будет следующий шаг Стефана, так что нам стоит его опередить.
Он сделал небольшую паузу, задумавшись, а затем произнес фразу, которая очень удивила Елену. Даже его голос начал звучать как-то бодрее.
— Поэтому, думаю, придется ненадолго отвлечь Лорензо от его итальянских каникул.
Деймон остался с Еленой на ночь. Несмотря на усталость, они оба вдруг почувствовали, что не хотели спать. Они посмотрели еще два фильма, а после полуночи, не сговариваясь, встретились на кухне, захотев попить чаю. И снова разговаривали. Вспоминали о детстве, рассказывали друг другу, какой видят свою семью в будущем. Раньше Елена не могла представить, как Деймон рассуждает о семье и детях, а сейчас это оказалось очень просто. Когда они заговорили о Никки, совершенно неожиданным оказался вопрос Деймона о том, кого Елена больше хотела — мальчика или девочку, и она призналась ему, что всегда мечтала о дочери. Время текло словно бы параллельно им, и они уже не вспоминали о том, из-за чего приехал Деймон, не думали о том, что будет дальше. Это было немыслимо, но они проговорили до самого рассвета, заснув лишь к утру. Будильник, сработавший на мобильном Деймона, не потревожил Елену, и он, сонный, но успокоившийся, уехал в Нью-Йорк.
Вечер следующего дня он проводил в компании бурбона и чувствовал, как хандра возвращается.
«Хоть пристегивай Елену к себе, чтобы всегда рядом ходила», — мысленно усмехнулся он.
Вечер не предвещал никаких изменений, пока в какой-то момент Деймон не услышал звонок в дверь и не увидел на пороге Изабеллу.
— Ты опять пьешь виски? — с грустью покачала головой она, когда Деймон впустил ее, и она прошла в гостиную.
— Мама, за прошедший месяц ничего не изменилось, — разведя руками, с едкой усмешкой ответил Деймон. — Да, я по-прежнему пью виски, вожу в дом девушек, хожу в ночные клубы, а там, опять же, бухаю. И нет, я не собираюсь умереть от алкоголизма.
— Прекрати, — попросила женщина, проведя ладонью по лицу. — Послушай, Деймон, нам нужно поговорить.
Изабелла взглянула на сына. На секунду их глаза встретились, но Деймон быстро отвел взгляд.
— О чем? — сделав вид, что не понимает, чего от него хочет мать, спросил он, отпив из стакана бурбон и, отставив его на журнальный столик, присел на диван.
— Деймон, милый, умоляю, — Изабелла взяла в ладони лицо сына и вновь взглянула ему в глаза. Ее пронзительные ярко-голубые были полны слез, голос дрожал, а взгляд умолял ничего не скрывать от нее. На мгновение Деймон почувствовал, как сердце дрогнуло. — Расскажи, что происходит между вами со Стефаном и Еленой?
Деймон на секунду отвернулся и отстранился от матери.
— Грейсон тебе разве не рассказал? — в его голосе зазвучало искреннее изумление.
Изабелла опустила взгляд. Она молчала несколько секунд, а затем тихо, будто бы не веря в то, что сама говорит, произнесла:
— Он сказал, что это ты забрал Елену из больницы, потому что вы… Вы вместе.
По реакции Изабеллы Деймон понял, что отец не рассказал ей ничего из того, что он говорил ему про Стефана, по всей видимости, сочтя это за попытки оправдаться. И в этот момент в Деймоне взяла верх то ли гордость, то ли обида, то ли нежелание впутывать в эту историю мать, и он решил не пытаться рассказать правду о Стефане ей, уже пожалев, что сделал это в запале ссоры с Грейсоном. Доказать свои слова он все равно сейчас не смог бы.