В объятьях зверя

atranquility

Кэролайн, увидев его искреннюю, какую-то живую и очень добродушную улыбку, и сама не смогла от нее удержаться.

— Договорились, — сказала она.

— Выздоравливайте, — на прощание пожелал Стефан и вскоре уехал домой.

Несмотря на усталость, он нисколько не жалел, что домой, несмотря на свои планы, вернулся лишь немногим раньше обычного.

Как Деймон и предполагал, вернуться в Нью-Йорк в воскресенье у него не получилось: состояние оставляло желать лучшего, и он, уступив свои полномочия на несколько дней генеральному директору, сконцентрировался на лечении. Порой ему казалось, что он лежит в больнице: Елена строго, чуть ли не по часам, следила за тем, как он принимает лекарства, советовала, что ему можно поесть, а чем желудок лучше не нагружать, даже несколько раз делала ему уколы. Деймон думал, что в таком режиме, даже не имея возможности выйти из дома, за эти несколько дней от

скуки он просто возненавидит этот дом, Вест-Вилледж и все, что с ним связано, однако оказалось все с точностью до наоборот: спокойствие и безмятежность, окутывавшие город, размеренные тихие вечера, которые они с Еленой проводили вместе, порой болтая о пустяках и иногда коротая время за просмотром любимых комедий, словно бы дали ему перевести дыхание, остановиться в бешеной суете будней, немного отдохнуть. Это пошло ему на пользу, и вскоре организм отреагировал: постепенно симптомы начали ослабевать. Деймон словно бы возвращался к жизни: на щеках проступал привычный румянец, наконец-то отступила жуткая одышка, которая пугала его сильнее всего, исчезла сонливость. Температура держалась еще пару дней, но теперь до таких цифр, как в первую ночь, не поднималась, а вскоре и вовсе сп`aла до нормальных. Елена не могла объяснить это чувство, но когда она поняла, что Деймону уже гораздо лучше, внутри она ощутила невероятное спокойствие и поймала себя на мысли, что очень рада его выздоровлению, хотя привыкнуть к нему за то время, что они провели вместе, так и не смогла. Он казался совершенно иным, нежели тогда, когда она познакомилась с ним: он был совершенно смешливый, простой, хоть и со своим излюбленным сарказмом, который теперь уже не представлялся злой усмешкой. На какие-то мгновения страх уходил далеко, но в конце концов возвращался вновь. Елена словно бы одергивала себя, постоянно напоминая себе, что Деймон — далеко не такой человек, каким она его сейчас видит. Об этом говорили даже сами их отношения — какие-то нездоровые, странные, вряд ли способные привести к чему-то хорошему, но, тем не менее, начавшиеся — именно по его прихоти.

С утра, в среду, когда Деймон собирался вернуться в город, он встал чуть раньше обычного. Обычно Елена просыпалась вместе с ним или даже раньше, чтобы приготовить завтрак, но в этот раз она, по всей видимости, крепко спала, в чем он убедился, мельком заглянув в гостевую. Деймон хотел, чтобы Елена спала в его комнате, но на время болезни не препятствовал ее «переезду» в другую: заболеть еще и ей сейчас было совершенно ни к чему.

Деймон уже закончил с завтраком и хотел выходить из дома, когда увидел на пороге кухни Елену. По всей видимости, она сначала не поняла, что Деймон уже встал, и пошла умываться в том, в чем она спала, но за счет открытого пространства скрываться от него или, что казалось еще более бредовым, бежать переодеваться, было бессмысленно. На ней была надета лишь коротенькая черная ночнушка из тонкого, кажущегося почти невесомым шелка. Мягкие каштановые локоны рассыпались по оголенным плечам, а нежный шелк смог скрыть от глаз совсем немногое. Но все же этого было достаточно для того, чтобы она выглядела не вульгарно, не вызывающе и не пошло, но вместе с этим — невообразимо сексуально. Кажется, за это время она немного набрала в весе, и это только украсило ее: наконец-то постепенно начала исчезать болезненная худоба. Деймон не сводил взгляд с ее четко очерченных ключиц. Сальваторе был из тех мужчин, которые в первую очередь «любят глазами», и во внешности каждой его спутницы обязательно находилась какая-то деталь, привлекавшая его больше всего. В случае с Еленой это стали именно ключицы, которые в сознании Деймона делали ее образ еще более хрупким. В Елене не оказалось животной хищности, присущей почти всем девушкам, которые были рядом с Деймоном: она была удивительно покладистой, кроткой, немного наивной, и ее истинная сущность контрастировала с внешностью, чтобы подчеркнуть которую, совсем необязательно было надевать изящный пеньюар или платье с декольте поглубже. Ее образ, который, кажется, в одну секунду был способен разжечь внутри настоящий огонь, удивительно уживался в ней с ее застенчивостью и скромностью. С такой девушкой Деймон был впервые: ему всегда больше нравились те, которых сложно подчинить, которые могут дать ответ и быть с ним на равных. Но это привлекало еще сильнее.

Елена прикусила губу, увидев на кухне Деймона, убиравшего со стола посуду. Он вновь вернулся к своему деловому стилю, и Елена даже как-то незаметно для себя самой, увидев его, подметила, что вкус у него точно есть: надетая на нем голубая рубашка, две верхние пуговицы которой были расстегнуты, и темно-синие брюки, севшие точно по фигуре, с темно-коричневым ремнем и такого же цвета туфлями, отлично сочетались по и стилю, но при этом не напоминали о какой-нибудь строгой школьной форме, как это часто бывает в случае с деловыми костюмами. Деймон вовсе не был похож на чопорных аристократов, которыми,

по крайней мере, по своему внешнему виду представлялись Елене все, кто имел отношение к бизнесу и занимал руководящие посты в крупных компаниях наподобие той, которой управлял Сальваторе, но при этом выглядел выдержанно и элегантно.

— Привет, — несмело произнесла она. — Почему ты так рано встал?

— Не хотел попасть в пробку, — ответил Деймон. — Да и просто боялся проспать. Я привык здесь дрыхнуть до двенадцати, — улыбнулся он.

Елена чувствовала себя некомфортно под изучающим, словно бы прожигающим взглядом Деймона. Но он, даже видя, как она покраснела, прекращать эту пытку не собирался. Наоборот, ему нравилось наблюдать за тем, как она прячет от него глаза, как робеет и смущается, чувствуя себя кем-то наподобие загнанного зверька в клетке. И ему было безумно интересно, как она будет вести себя дальше.

— Почему ты не разбудил меня? — спросила Елена, но пройти в кухню так и не осмелилась. — Я могла бы приготовить тебе…

— Я и сам могу сделать себе завтрак, — перебил ее Сальваторе. — Ладно, если ты сама встаешь, но будить тебя специально ради этого в пять утра — чистейшей воды садизм.

Кажется, диалог был исчерпан, и Елена хотела было выйти, но услышала, как Деймон усмехнулся.

— Елена, ты, клянусь, хочешь, чтобы я опоздал на работу…

Она обернулась. Деймон по-прежнему смотрел на нее, немного прищурившись, с невероятной хитростью во взгляде, а на его губах играла лукавая улыбка.

— Вовсе нет, — робко пробормотала Гилберт, и ее такое, совершенно детское, неумелое, может быть, даже неуместное, но очень искреннее оправдание позабавило его.

Он подошел к девушке и коснулся ее голого плеча своей ладонью. Елена снова почувствовала его тепло, но от этого по телу побежали мурашки, словно бы она в этой же самой ночнушке, в которой стояла перед ним сейчас, оказалась на улице зимой.

— Знаешь, Елена, — негромко произнес Деймон, немного склонив голову набок и посмотрев ей в глаза, — а я хочу этим утром опоздать на работу.

С этими словами он взял в ладони ее лицо, и в следующее мгновение Елена ощутила, как перехватило дыхание, а во рту появился приятный, кажется, лаймовый привкус. К его прикосновениям невозможно привыкнуть: они неизменно вызывают страх, хотя уже и знакомы ей. Но вместе со страхом, едва ей стоит ощутить на себе его разгоряченное дыхание, услышать, как бьется его сердце, напряжение внутри мгновенно доходит до той точки, когда она превращается в кого-то наподобие тряпичной куклы: из нее будто бы достают стержень, который поддерживает ее тело. Контролировать мысли становится все труднее, они сливаются в единый мощный поток обрывками каких-то фраз и имен, но теперь все они кажутся не значащими совершенно ничего.

Елена сделала рваный вдох и положила одну ладони ему на плечи. Он ждал, что сейчас она попытается оттолкнуть его и высвободиться, но этого не происходит. Прятаться бесполезно, и Елена прекрасно это понимает, но… Не только осознание этого подчиняет ее ему. По крови разносится приятное тепло, хотя руки, наоборот, почему-то леденеют, а внутри завязывается тугой узел, и ее наполняет лишь одно желание: избавиться от этой сладкой истомы чем-то более резким, еще более ярким, тем, в чем она может сгореть дотла.

Деймон отстраняется и внимательно смотрит ей в глаза.

— Ты уже не боишься меня? — хрипло, с такой знакомой и привычной усмешкой в голосе спрашивает он, но ответ ему не нужен: он читает его во взгляде ее карих, сейчас кажущихся почти черными, глаз.

— Я… Я не знаю, — растерянно лепечет она.

— Ты забудешь об этом, — шепчет Деймон, прильнув к ее шее.

Его прикосновения сначала до невозможности томящие, мягкие, какие-то…осторожные. Лишь спустя какое-то время Елена начинает чувствовать, как он слегка покусывает ее кожу, отчего на шее остаются красные следы. У Елены низкий болевой порог, и она лишь усилием воли удерживается от того, чтобы вскрикнуть, но неприятные ощущения уходят на второй план, когда к своим же отметинам он прикасается теплыми губами. Кусок тонкого шелка в его ладони превращается в нечто-то смятое и небрежное, но снимать рубашку с Елены он не спешил: пока оставался этот, не значащий совершенно ничего, но все-таки барьер, она казалась ему недоступной, и это странное ощущение запретности невообразимо хотелось растянуть.

Рука Елены скользнула к тугому ремню на его брюках. Даже сквозь плотную ткань рубашки, которая пропитана запахом его одеколона настолько, что в этом пьянящем аромате начинает растворяться сам воздух, Деймон отлично чувствует касания ее холодных пальцев в области пупка и чуть ниже, и от этого непроизвольно напрягаются мышцы живота. Елена не может этого не заметить, и в этот момент Деймон видится ей еще более сильным и…каким-то надежным. Его ощущения передаются и ей. С каждым вдохом, с каждым прикосновением они как будто отдают друг другу частичку себя, хотя на самом деле ничего друг о друге не знают. Сейчас это и неважно.