В объятьях зверя

atranquility

— Нет, спасибо, — Елена мотнула головой. — Я не хочу есть.

— Оставайся тогда здесь, я скоро вернусь.

Деймон вышел из машины, захлопнул дверь и пошел по направлению к кафе при заправке, а Елена, подперев рукой голову, даже сама того не заметив, на автомате, протянула ноги на торпедо: недавние привычки из той, «прошлой» жизни все еще давали о себе знать, хотя теперь Елена действительно делила свою жизнь на две части, потому что-то, что она переживала сейчас, еще совсем недавно она в своей судьбе не могла и представить. Деймон, быть может, до конца сам того не осознавая, менял каждую грань ее жизни, не оставляя ничего, что было бы ей знакомо, — начиная с их отношений и заканчивая мельчайшими деталями — например, тем, что Елена начала замечать, что стала пить кофе по утрам

гораздо чаще — как и он. Она понимала, что такие перемены неизбежны, когда согласилась на такую сделку с Деймоном, и мысли об этом пугали ее. Но ее представления разошлись с реальностью. Все происходило как-то… Безболезненно. Елена думала, что ей придется сдерживать свое отвращение к этому человеку, принуждать себя исполнять его требования, но все обернулось иначе. Его шутки и даже извечный сарказм вызывали не оскомину, а улыбку. Когда он заболел, Елене действительно было тяжело видеть, насколько ему плохо. Ее по-прежнему пугало чувство неизвестности, но рядом с ним она почему-то чувствовала себя защищенной. И это было поистине удивительно. Но самое главное — рядом с ним Елене, пусть ненадолго, но удавалось забыть о том, что ей пришлось пережить. Деймон был подобен ярчайшей вспышке, которая ослепляла настолько, что все вокруг становилось расплывчатым темным пятном, и в конечном итоге становилось возможным увидеть лишь одно: ее саму. К чему это приведет, Елена знать не могла. Но она следовала за ним. И постепенно ее шаги на этом пути становились чуть увереннее.

Деймон и правда не задержался, вернувшись уже минут через десять с картонным стаканчиком кофе и небольшим пакетом, из которого виднелись две бутылки минеральной воды, пара сэндвичей и какой-то небольшой бумажный сверток, от которого исходил приятный сладковатый аромат.

— Если верить навигатору, в ближайшие миль двести нас снова ждут только деревья, дорога и, может быть, изредка дома, так что я взял тебе перекусить, — сказал Деймон, кинув пакет на заднее сиденье. — Есть рано или поздно все равно захочется. На заправках этой сети готовят классные булочки с корицей. Попробуй, когда проголодаешься. Они действительно очень вкусные.

Елена невольно повернулась, бросив взгляд на пакет, и пересохшими губами пролепетала несмелое «спасибо».

— Да, кстати, — словно бы невзначай пробормотал Сальваторе, застегнув ремень безопасности и взглянув на девушку, — не советую тебе класть ноги на торпедо. Если вдруг раскроется подушка безопасности, у тебя они переломанными в нескольких местах и запрокинутыми на шею окажутся. Оно надо?

Деймон говорил так беззаботно и даже весело, будто обсуждал какие-то бытовые вопросы. Гилберт смотрела на него в упор, не моргая, совершенно ошеломленным взглядом, и не могла произнести ни слова.

— Прости, — спустя несколько секунд тихо пролепетала она, поспешно убрав ноги с торпедо.

Такая совершенно детская реакция вызвала на губах Деймона улыбку, но на это он не ответил ничего.

— К вечеру мы будем в Иллинойсе, — наконец сказал он, когда они выехали с заправки и через несколько минут завернули на трассу, которая открывала потрясающий вид на зеленевшие внизу и казавшиеся бесконечными безмятежные долины и горы впереди.

Елена вдруг встрепенулась, повернулась к Деймону и с неподдельным интересом спросила:

— Мы едем в Чикаго?

Деймон удивленно взглянул на брюнетку и как-то добродушно рассмеялся.

— В Елене Гилберт проснулся дух авантюризма?

Елена осеклась: она и сама не понимала, почему подумала именно о Чикаго — Иллинойс, конечно, не ограничивался лишь одним этим городом, пусть он и был самым популярным. Но она поймала себя на мысли, что ей было бы очень интересно там побывать. Поэтому ее вопрос звучал не только с энтузиазмом, но и даже с какой-то ребяческой надеждой.

— Оу… Нет, — с улыбкой выдохнула девушка. — До авантюризма мне еще далеко. Просто Иллинойс ассоциируется в первую очередь с Чикаго.

— Я планировал остановиться где-нибудь в пригороде — в Плейнфилде или Гленвью — и там заночевать. Если глаза не будут совсем слипаться, можно будет продвинуться в глубь штата. Посмотрим по состоянию, в общем, — объяснил Деймон. — Ты не была в Чикаго?

Елена

мотнула головой.

— Но было бы интересно посмотреть на этот город.

— А не испугалась бы, если бы оказалась там? — улыбнувшись, спросил Сальваторе. — Криминал и все такое…

— Я слышала, на севере спокойно…

Деймон кивнул, поджав губы.

— Это правда.

— Ты уже бывал в Иллинойсе, да?

— Раз шесть или семь, может, больше.

— Ты любишь путешествовать? — вдруг спросила Елена.

— Грейсон с самого детства приучал меня к такому ритму жизни и постоянно брал с собой в командировки, — Деймон пожал плечами. — Думаю, я не мог вырасти другим. Благодаря работе я обогнул США трижды. Хотя рабочие поездки называть путешествиями — это слишком громко. Тебе со всех сторон трахают мозг с кучами бумажек, текст которых составлен через такую жопу, что его можно понять только после бутылки, ты в аэропорт не успеешь приехать — начинают звонить из офиса с вопросами, тупость которых иногда близится к уровню «а как включить кулер?», а осмотр достопримечательностей заканчивается на поиске ближайшего бара, когда после всех этих деловых встреч хочется только одного — выть и пить. Много пить. А вот когда отпуск или хотя бы выходные, — другое дело. Несколько раз было так, что я приезжал в аэропорт — один или с парой друзей — и просто брал билеты на ближайший рейс. Неважно, был ли он внутренний или международный. Так я побывал в Оттаве, Ницце, Римини и Гонолулу. И знаешь что? Это были самые крутые поездки. Потому что это было непредсказуемо и поэтому вдвойне интересно.

— Ты так много где был… — задумчиво произнесла Елена, и в ее голосе послышалось какое-то уважение и даже благоговение, словно бы это был разговор ученика с его учителем. — А где тебе больше всего нравится?

По губам Деймона скользнула его привычная кривоватая улыбка. Он помолчал несколько секунд, а затем ответил:

— В Нью-Йорке. Городе, который никогда не спит.

Елена не смогла скрыть удивление во взгляде: она думала, что Деймон назовет Лас-Вегас, Сан-Франциско или, может быть, Рим — она помнила, что он рассказывал, что влюблен в этот город уже давно и очень часто ездит туда ранней весной. Однако в двух его коротких фразах звучала такая теплота, что на душе стало как-то светлее.

— Нью-Йорк… — задумчиво повторила она, словно бы пробуя название этого загадочного города на вкус. Оно таило в себе огни вечернего Манхэттена и алые закаты над Гудзоном, аристократизм Метрополитена и шумную суету Таймс-Сквэр… Все это было знакомо ей уже давно. Но это никогда не стало бы ей настолько близким, как Деймону.

— Это единственный город, в котором я не чувствую себя гостем, — ответил Деймон. — Я вырос здесь. И здесь вырастут и будут жить мои дети.

Елена внимательно слушала его, и в этот момент ей казалось, что он снова стал чуть ближе, потому что она понимала, что он чувствует: она точно так же любила Сент-Огастин.

Разговор прервал звук входящего вызова. Деймон потянулся к смартфону и, бросив беглый взгляд на его экран, в следующее мгновение разблокировал его.

— Привет, мам.

Деймон разговаривал с Изабеллой около десяти минут. Судя по его ответам, она беспокоилась о его самочувствии, спрашивала о работе и о планах на выходные. Они обсуждали какие-то мелочи, Деймон тоже спрашивал ее о последних новостях. Казалось бы, обычный разговор сына с матерью, но Деймон вел себя очень сдержанно и, было видно, был напряжен. Разговоры с родителями для Елены были совсем не такими. Судя по всему, мать Деймона даже не знала о том, что у него начался отпуск, а на все ее вопросы по этому поводу он ответил расплывчатой фразой о том, что, наверное, полетит с друзьями в Майами. Елена списала его нежелание рассказывать что-то Изабелле на стремление скрыть свое местоположение от семьи, чтобы Стефан ни о чем не узнал, но в глубине души все равно осталось какое-то странное ощущение дискомфорта. Это чувство лишь усилилось, когда Елена услышала сухой вопрос Деймона: «Как Грейсон?», и она даже не знала, что для нее было более странно: то, что Деймон называет отца по имени или что заданный им вопрос прозвучал настолько холодно, что со стороны понять, что он спрашивает об отце, было невозможно.