Въ огонь и въ воду
Шрифт:
— Это былъ наврное онъ, шепталъ онъ, никто такъ не кричитъ: Громъ и молнія! я слышалъ это разъ въ Тестер и никогда не забуду…. Точно вызовъ бросаетъ небо…. Но вдь ушелъ же отъ меня!… У его лошади были крылья! Можетъ быть, и лучше, что моя-то отстала!… Мудрецы вдь учатъ же, что всегда надо смотрть на вещи съ хорошей стороны… Можетъ статься, я былъ-бы теперь мертвъ, покойникъ Коклико, сорванный съ втки цвтокъ!… Но зачмъ Бриктайлъ здсь? — какъ бы онъ тамъ ни назывался, разбойникъ, для меня онъ все-же будетъ Бриктайль, исчадіе сатаны. Наврное ужь, не для хорошаго дла. И если онъ напустилъ свою шайку на графиню де Монлюсонъ, то что онъ — голова или только рука? правда, он не прочь пограбить; но изъ-за того, чтобъ очистить карету, сталъ ли бы онъ соваться, когда графиню провожаютъ такіе бойцы, какъ графъ де Шиври и кавалеръ де Лудеакъ!… Вотъ это ужь просто непонятно.
Пока Коклико разсуждалъ самъ съ собой, люди графини де Монлюсонъ приводили въ порядокъ упряжь и экипажъ. Солдаты епископа рыли въ сторон могилы, куда спшили опустить тла убитыхъ разбойниковъ, выворотивши однакожь прежде у нихъ карманы. А что касается до раненыхъ, то ихъ вязали по рукамъ и по ногамъ и клали на земл, пока сдадутъ ихъ на руки конвойнымъ, которые сведутъ ихъ въ Зальцбургъ, гд вислица окончательно вылечить ихъ отъ всякихъ болзнй.
Одна изъ горничныхъ старалась всми силами принести въ чувства старую маркизу д'Юрсель, поливая ее усердно свжей водой посл того какъ вс душистыя воды были перепробованы безъ успха. Укладывали въ сундуки разбросанные по трав платья и драгоцнныя вещи, прилаживали порванныя постромки. Кавалеръ де Лудеакъ поправилъ свой туалетъ и, притворясь, что хромаетъ, клялся, что не успокоится ни днемъ, ни ночью, пока не обрубитъ ушей разбойнику, который такъ жестоко повалилъ его съ лошади.
Коклико опять призадумался, находя, что за это, право, не стоило бы такъ сильно сердиться.
Когда поздъ тронулся снова въ путь, съ нсколькими всадниками впереди, графъ де Шиври сдлалъ знакъ Монтестрюку и немного отсталъ. Этого никто не замтилъ, такъ какъ при вызд изъ долины опять въхали въ тсное ущелье. Какъ только Гуго подъхалъ къ нему, Цезарь сказалъ:
— Не угодно ли вамъ, графъ, поговоритъ о серьезныхъ вещахъ шутя, чтобъ графиня де Монлюсонъ, если взглянетъ случайно въ нашу сторону, не была ни удивлена, ни обезпокоена?
— Охотно, графъ.
Лицо графа де Шиври озарилось веселой улыбкой.
— Вы не врите, надюсь, всмъ этимъ знакамъ дружбы, что я вамъ такъ часто оказывалъ, чтобъ угодить прихоти моей прекрасной кузины, но прихоти для меня весьма даже обидной? На самомъ дл, я васъ ненавижу и вы, должно быть, питаете ко мн тоже самое чувство.
— Отъ всего сердца, дйствительно; особенно теперь.
— Кром того, вы сейчасъ произнесли такіе слова, что я хоть и сдлалъ видъ, будто не обратилъ на нихъ вниманіе, какъ-бы слдовало, но тмъ не мене не могъ не разслышать, потому что я вдь не глухъ.
— Ни одного изъ нихъ я не возьму назадъ и не измню ни за что.
— Слдовательно, любезный графъ, продолжалъ де Шиври, притворно смясь, потому что въ эту самую минуту головка кузины выглянула изъ окна кареты, — вы не удивитесь, если когда-нибудь я у васъ попрошу начисто и поближе объясненія.
— Когда угодно! завтра, если хотите, или сегодня же вечеромъ.
— Нтъ, ни сегодня и не завтра. Вы позволите мн самому выбрать часъ, который для меня будетъ удобнй. Не ужели вы забыли, что графиня де Монлюсонъ наложила на насъ перемиріе на три года?
— Разумется, не забылъ; я даже, нсколько времени, имлъ наивность думать, сознаюсь въ этомъ, что можно остаться друзьями, будучи соперниками.
— Вы тогда только что пріхали изъ провинціи, графъ.
— Боже мой, да, графъ! но съ того времени я перемнилъ мысли и думаю, что теперь мои чувства совершенно согласны съ вашими.
— Вотъ это самое вамъ поможетъ понять, что я нарушу перемиріе только въ удобную для меня минуту, когда мн ужь нечего будетъ щадить.
— Это только доказываетъ, что вы ставите осторожность выше другихъ добродтелей.
— Вы очень тонко насмхаетесь, любезный другъ; да, именно, я люблю осторожность, особенно когда она мн позволяетъ пользоваться всми моими преимуществами, а мое родство съ графиней де Монлюсонъ даетъ мн кое-какія, вотъ хоть бы право провожать ее повсюду, даже и въ тотъ городъ, куда вы дете. Но будьте покойны, вы ничего не проиграете отъ того, что подождете.
— Вы дадите мн въ этомъ клятву?
— Вамъ бы и не пришлось требовать отъ меня этой клятвы, еслибъ у графини де Монлюсонъ не былъ такой характеръ, что она никогда не проститъ мн, если я васъ вызову; но ежели это вамъ можетъ доставить удовольствіе, я даю вамъ слово, что одинъ изъ насъ убьетъ другаго и что я ничего не пожалю, чтобъ этимъ другимъ были вы.
— Посмотримъ; но пока я вамъ все-таки благодаренъ за это слово. Оно мн такъ пріятно, что наканун того дня, когда графиня де Монлюсонъ сдлается графиней де Шаржполь, я непремнно вамъ напомню объ немъ, еслибы вамъ самимъ измнила память!
— Вы — герцогъ д'Авраншъ! вскричалъ Цезарь съ рзкимъ смхомъ; чтобъ это сбылось, надо прежде, чтобъ у меня не осталось ни одной капли крови въ жилахъ!
— Пожалуй и такъ! возразилъ Гуго холодно.
Читателю можетъ показаться удивительнымъ, что съхавшись съ Орфизой, принцесса Маміани не объяснилась съ ней тотчасъ же на счетъ счастія графа де Шиври въ сдланномъ на нее покушеніи. Ей помшало слдующее разсужденіе: какое матерьяльное доказательство его сообщничества въ этомъ покушеніи могла она представить? Онъ былъ такой человкъ, что прямо отрекся бы, положивъ руку на распятіе и стоя одной ногой въ могил! Разорванное платье, нсколько капелекъ крови на галунахъ, удары, которые онъ наносилъ и получалъ — не доказывало-ли все это напротивъ, что онъ бросился на разбойниковъ, чтобъ разогнать ихъ? Его другъ Лудеакъ лишился даже лошади въ этой схватк,
Сверхъ того, какъ уврить, что дворянинъ съ его положеніемъ при двор, пользующійся такими милостями короля, можетъ быть способенъ на подобную низость? А что касается до графини де Суассонъ, которой первой эта мысль пришла въ голову, то нечего было и думать даже говорить объ ней: ея сила служила ей недосягаемымъ оплотомъ; притомъ же, и солгать ей также ничего не стоило.
Всего благоразумнй было, значитъ, молчать и ожидать, наблюдая за всми происками Цезаря, лучшаго случая изобличить его: этого требовала осторожность и на это именно принцесса и ршилась.
Когда все было исправлено и приведено въ порядокъ, путешествіе продолжалось и окончилось безъ приключеній; кареты хали подъ охраной нсколькихъ человкъ, выбранныхъ принцессой изъ числа солдатъ епископа и взятыхъ ею къ себ на службу, и подъ двойнымъ покровительствомъ Монтестрюка и маркиза де Сент-Эллиса, у котораго камень спалъ съ сердца съ той минуты, какъ онъ отрекся отъ недавней злобы противъ своего молодаго друга.
Не встртилось больше ни воровъ, ни разбойниковъ; гостинницы, въ которыхъ останавливались на ночлегъ, были тихи и спокойны, какъ женскіе монастыри; дороги — мирны и безопасны, какъ аллеи парка, и когда графиня де Монлюсонъ пріхала въ Вну со своимъ милымъ и любезнымъ обществомъ, древняя столица Австріи готовилось встртить графа де Колиньи и его войска празднествами и увеселеніями. Это была интермедія, которую дворъ и городъ давали себ съ общаго согласія, между вчерашнимъ страхомъ и завтрашними опасеніями.