Въ огонь и въ воду
Шрифт:
— Это я… хочу вамъ сказать два слова… У меня сердце растаяло отъ того, что вы для меня сдлали… а растрогать Пемпренеля — это штука, право, нелегкая… Мн сильно хочется стать вамъ другомъ, если только останусь живъ… Значитъ, вамъ когда случится надобность въ человк съ добрыми ногами и зоркими глазами, лишь бы только у него голова тогда была цла, — вспомните обо мн…. Для васъ я сдлаю то, чего никогда ни для кого не длалъ…
— Доброе дло, что-ли?
— Ну, да, хоть и доброе дло, особенно, если отъ него будетъ вредъ кое-кому!
— Но, разставаясь въ Тирол, гд же мы можемъ сойдтись опять?
— А хоть бы въ Париж: я вернусь туда прямехонько, какъ только
Онъ притянулъ одяло подъ бороду и, сдлавъ знакъ Коклико чтобъ тотъ подошелъ поближе, продолжалъ:
— Вы знаете, что меня зовутъ Пемпренель…. Значитъ, если вамъ встртится надобность въ моихъ услугахъ, походите только по Медвжьей улиц и поищите тамъ плохенькій трактиръ подъ вывской Крысы Прядильницы. Тамъ меня и найдете.
Онъ глубоко вздохнулъ и продолжалъ:
— Крыса-то-вдь я самъ, увы! а ужь и бгалъ-то я сколько на своемъ вку!… [4] Держитъ этотъ трактирчикъ женщина, которую зовутъ Кокоттой…. Она такая же жирная, какъ я худой, и живемъ мы съ ней ладно. Я скромно прячусь у ней отъ людскаго любопытства…. Когда вспомните обо мн, дайте ей въ руки только клочокъ бумажки съ тремя словами: Пемпренель, Зальцбургъ и Коклико, вдь васъ такъ зовутъ, кажется? да напишите ихъ не сряду, а одно подъ другимъ. Я пойму и буду ждать васъ.
4
Тутъ непереводимая игра словъ, основанная на двойномъ значеніи французскаго глагола filer- бжать, убгать и прясть.
— Хорошо, вспомнимъ, сказалъ Угренокъ,
— А теперь спите себ покойно, продолжалъ Коклико; время бжитъ и намъ пора вернуться къ своимъ.
Онъ высыпалъ на руку дровоску, что еще оставалось у него въ кошельк и, свъ на коней съ маленькимъ товарищемъ, поскакалъ назадъ въ долину, гд Монтестрюкъ бесдовалъ съ Орфизой де Монлюсонъ.
XXXII
Тишина посл бури
Посл сказанныхъ принцессой графин де Монлюсонъ нсколькихъ словъ, участники въ кровопролитной схватк въ долин, гд встртились Гуго и Цезарь, ршились повидимому, избгать всего, что могло бы навести ихъ на скользкій путь объясненій. Внимательный и безпристрастный наблюдатель легко могъ бы, по одному выраженію ихъ лицъ, вывести врное заключеніе объ одушевляющихъ каждаго чувствахъ: такъ разнообразно и даже противоположно было это выраженіе.
Поведеніе Гуго совершенно успокоило маркиза де Сент-Эллиса: еслибъ у него и оставалось еще сомнніе посл разговора съ принцессой, то по одному голосу своего друга онъ бы могъ теперь убдиться, каковы именно его чувства. Маркизъ былъ счастливъ, что можетъ любить его по прежнему и особенно отказаться отъ вражды, которая и самому ему была бы и тяжела, и непріятна. Эта новая весна его сердца отразилась въ горячихъ объятіяхъ, которыя Гуго, ничего не подозрвая, могъ приписать только радости маркиза отъ неожиданной встрчи. Теперь, не видя больше въ Гуго соперника, маркизъ чувствовалъ себя способнымъ на самыя великодушныя жертвы; къ этому пробужденію прежней преданности примшивалась впрочемъ и смутная надежда побдить наконецъ своимъ постоянствомъ упрямое сердце Леоноры, которая не могла же вчно вздыхать о томъ, кто не любилъ ея вовсе.
Что-то гордое и вмст покорное судьб виднлось на лиц принцессы. Она испытывала то внутреннее и глубокое счастье высокой души, которое проявляется вслдствіе принесенной
Рядомъ съ ней, опираясь на ея руку, сидла гордо графиня де Монлюсонъ, еще взволнованная минувшей опасностью, но тронутая чувствомъ, чистый источникъ котораго изливался прямо въ ея сердце. Она рада была и тому, что любила, и тому, что въ себ самой чувствовала отзывъ на эту любовь. Восхищенный Гуго опять видлъ въ глазахъ ея тотъ же взглядъ, какъ въ тотъ день, когда она отмтила ногтемъ знаменитый стихъ Корнеля:
Sors vainquer d'un combat dont Chim`ene est lepris,но этотъ взглядъ былъ теперь еще теплй и еще нжнй.
Цезарь и кавалеръ держались немного въ сторон, оба взволнованные одинаково мрачными мыслями: ненависть и ревность въ нихъ были отравлены еще сознаніемъ, что они унижены, побждены. Весь такъ искусно составленный планъ ихъ, смлое похищеніе, дерзкая попытка сдлать изъ графа де Шиври герцога д'Авранша и обладателя одной изъ самыхъ прелестныхъ женщинъ во всей Франціи, — все это обратилось въ прахъ, пропало, рушилось отъ простой случайности, въ ту самую минуту, когда удача уже казалась такъ врною и такъ близкою. Зми грызли сердце Цезаря. Какая месть можетъ быть достойна его злобы и его гнва?
У Лудеака этотъ пожаръ страстей раздувался еще бурей зависти. Онъ видлъ передъ собой Монтестрюка, противъ котораго онъ ковалъ уже столько замысловъ и который уничтожалъ ихъ вс одинъ за другимъ, какъ будто-бы какой-то добрый геній шелъ съ нимъ рядомъ; подл этого соперника, молодаго, прекраснаго, съ незапятнаннымъ именемъ, съ непобдимой шпагой, — онъ видлъ итальянку рдкой красоты, родственницу самыхъ древнихъ семействъ Венеціи и Флоренціи, которая охотно бы отдала свою княжескую руку бдному дворянину изъ Арманьяка и которая не удостоивала замтить любви его самого и даже не заботилась объ его существованіи.
Кавалеръ смутно чувствовалъ ея руку въ позорной неудач такъ ловко однакожь составленныхъ плановъ. Онъ не могъ разобрать только, что именно побудило ее вмшаться. Его душа не въ состояніи была понять преданности; но ему довольно ужь было понять, что Монтестрюкъ былъ главной причиной той радости, которая свтилась въ ея чертахъ.
Еще одинъ человкъ стоялъ тутъ же поодаль. То былъ Кадурь.
Арабъ въ первый разъ видлъ графиню де Монлюсонъ. По странному стеченію обстоятельствъ, онъ никогда не встрчалъ ея въ Париж, а въ замк Мельеръ, когда тамъ былъ Гуго, его также не было. Не двигаясь съ мста, съ дрожащими ноздрями, съ сверкающими глазами, напоминая собою конную статую, онъ смотрлъ теперь на нее. Онъ былъ ослпленъ, какъ правоврный, которому внезапно является божество есо въ святилищ храма. Лицо его дышало восторгомъ; кром графини, онъ ничего не замчалъ; душа его была очарована и вся горла на огн, зажженномъ одной искрою.
Въ эту минуту Орфиза взглянула съ нжностью на Монтестрюка. Глаза араба вдругъ озарились мрачнымъ огнемъ и блые зубы показались изъ-за дрожащихъ губъ, какъ у тигра, когда онъ облизывается,
Что-то такое, чего сейчасъ не было, зажглось въ глубин души Кадура и сдлало изъ него новаго, незнакомаго намъ человка.
Въ это самое время показался въ долин Коклико, объ которомъ никто теперь и не думалъ. Онъ повсилъ носъ и едва держалъ въ рук поводья, висвшіе по ше коня, который тяжело дышалъ. Онъ спасъ Пемпренеля, но не догналъ Бриктайля.