В ожидании счастливой встречи
Шрифт:
— Что напрасно? Платья штабелями в магазине висят, запутаться в них можно.
Заглянули еще в комнату, третью, — ведра, банки с краской, обшарпанные кисти.
— Хорошо бы морса по стаканчику, сбить привкус краски.
— А мне мороженого две порции, — заявила Натка.
Но в буфете, кроме конфет и папирос, ничего не оказалось.
— Пошли потанцуем, — махнул рукой Валерий.
— Вы топайте, а я конфеток прихвачу, — потянулся к буфету Семен.
— Ну, где вы есть, — укоризненно встретил Петро Валерия с Наткой, когда, они вошли в зал. — Наши призы рвут. Вот, видал, — помахал он мочалкой, — Оля моя знаешь как читает стихи…
Валерий протиснулся на круг: за столом жюри, на столе — куколки, петушки, медведь, надувной гусь. Георгий, стиснутый толпой, читал басню про непьющего воробья.
— Мне вот тот плюшевый медвежонок нравится, — приподнявшись на цыпочках, шепнула Валерию Натка.
— Эт мы сейчас!
— Погоди, Валера, читает человек, послушаем.
Георгий читал сбивчиво, перевирал слова, и ребята от души хохотали. Он закончил и потянулся за плюшевым медведем, но жюри ему выдало зайца из серии «Ну, погоди». Георгий заспорил, запротестовал:
— На черта мне ваш заяц многосерийный. Тоже нашли, чем завлекать, лучше бы организовали как следует буфет.
Георгий распаренный, с прилипшими на лоб волосами подошел к Валерию, одной рукой застегивал пуговицу на пиджаке, в другой держал зайца.
— А что, в самом деле, Валер, — все никак не мог успокоиться Георгий. Он сунул зайца Натке, — ситра бы?
— Тебя из пожарной кишки сейчас не зальешь, — сказал, смеясь Валерий.
Георгий состроил такую рожу, что Натка не удержалась, звонко рассмеялась.
— Ну, заяц, погоди!
— Ты куда, Валер?
— За плюшевым медведем.
— Давай, давай, Валер, — подначивал Георгий, — пусть ваших знают, пой, а я пойду горло драть за приз. Пусть нам отдают зверя, у нас девушка.
Натка увидела, как Валерий, словно игла в стог сена, провалился в толпу, а через минуту он уже стоял на сцене. Откинул со лба волосы, словно боднул кого-то. Ему подвинули микрофон.
— Давай, Валера!.. «Русское поле»! Валера! — кричали и хлопали со всех сторон.
У Натки оборвалось, упало сердце. Валерий поискал Натку глазами и, когда встретились взгляды, подмигнул ей и запел.
Натка очнулась только тогда, когда захлопали и закричали «бис»! Валерий пробрался к Натке, плюхнул ей в руки пузатого медвежонка.
— Бис! — кричала громче всех Клавочка.
— Пошли, Валера, домой, уже поздно. Завтра папе вставать, а у меня к завтраку ничего не приготовлено. И уходить-то не хочется…
Валерий с Наткой оделись, он помог Натке натянуть меховые унты, и Натка вся разрумянилась.
Воздух у фонарей искрился серебряной пылью. Под ногами со стоном всхлипывала пороша. Вздрагивала земля от взрывов на основных сооружениях, и тогда с проводов облетал трубочками снег и пунктиром перечеркивал дорогу.
— У тебя хороший голос, Валера, немного слух подводит, но ты бы мог стать настоящим певцом.
— Чем слабее слух певца, тем громче должны быть аплодисменты.
Натка рассмеялась.
— Скоро профессиональных артистов не будет. По мне, так это неплохо, — развеселился Валерий. — Покрутил гайки, попел, поплясал, стихи почитал. Плохо? Не плохо!
— А не кажется тебе, Валера, что от такого подхода к искусству сплошная серость будет.
— Ну, таланты прорвутся! На людях виднее, кто чего стоит. — Валерий одной рукой поддерживал Натку, другой под мышкой держал самовар. На обочине дороги парил оставленный открытым «колодец». Валерий отпустил Натку, поставил самовар на снег и надвинул крышку.
— Валера, я может быть, сегодня самая счастливая на свете.
Натка приостановилась, застегнула Валерию куртку на все пуговицы.
— Да ладно, — взбрыкнул Валерий, — не хватало еще этого, как маленькому.
— Застудишь бронхи. Пока молодой — горячий, а потом…
Валерий сдался, а сам подумал: «Взрослая какая-то Натка».
— Давай, Натка, понесу и медведя, замерзли руки?..
В окнах Наткиного дома горел свет.
— Папа еще не спит, — сказала Натка, загораживаясь от налетевшего резучего ветра.
Они вошли в подъезд, и Натка щелкнула выключателем, прикрывая от света глаза рукой.
— Спасибо, Валера, за вечер. Спокойной ночи. — Натка улыбнулась ему, взяла игрушки и побежала не оглядываясь по ступенькам. Хлопнула дверь.
Валерий шел и все досадовал — даже не поцеловал Натку. На крыльце общежития он остановился, стараясь угадать Наткин дом, поселок. Он еще теплился редкими огнями, с реки наплывал и штриховал фонари редкий туман. Валерий прислушался: в распадке потинькивал, крепчая, мороз.
«Скорее бы утро, — сказал себе Валерий, — да на работу».
Он с трудом, со скрипом отворил дверь. Стараясь как можно тише стучать мерзлыми ботинками, проскользнул в сушилку, захватил с вешалки подсохшую робу и на вытянутых руках понес ее по коридору в комнату. Толкнул дверь и удивился: на кровати Петро Брагина без пиджака, в галстуке сидел Семен и читал «Огонек», он даже головы не поднял, когда вошел Валерий.
— Что же это ты, жених, бросил невесту?.. — сказал Валерий.
— Невеста без места — жених без венца, — ответил недружелюбно Семен.
— Ты чего такой сердитый?
— Из-за чего мне, по-твоему, радоваться?
Валерий сбросил ботинки, уселся с ногами на кровать и стал греть руками пальцы ног. Посмотрел на Семена: непонятно, чего человек хохлится, чем недоволен? Зеркало на стене отражало портрет Сергея Есенина с трубкой — подарили ему ребята за песню «Выхожу один я на дорогу». Зеркало, наверно, Петро заберет. А вот этих артисток — испохабил всю комнату, со всего света насобирал, наклеил, — этих соскребать надо: заглянет Натка, что подумает? Валерий так рассматривал свою комнату, вроде Натка собиралась переходить сюда. Мосты… мосты, пожалуй, можно оставить, все равно живешь как в лесу, в этой арматуре. Тут были и фотографии, и вырезки из газет, из журналов. Их собирал где только мог Петро и наклеивал. И чем Валерий пристальнее их разглядывал, тем все больше находил интересных деталей, конфигураций. У каждого моста как бы появлялось свое лицо, своя фигура и даже характер.