В присутствии врага
Шрифт:
Он понял, что она не скажет, пока он не заставит ее это сделать. Она будет говорить о чем угодно — о том, что могло случиться с Шарли, в какое время, о том, в каких выражениях ей об этом сообщили. Но она не назовет имени, если только он сам не потребует этого. Все семь лет их знакомства и шесть лет супружества личность отца Шарлотты была единственным секретом, который она ему не открыла. И тогда Алексу казалось, что он не вправе настаивать на этом. Отец Шарли, кем бы он ни был, являлся частью прошлого Ив, Алекс же хотел быть только частью ее настоящего и будущего.
— Зачем он ее украл?
Она ответила
— Потому что он хочет, чтобы публика знала, кто ее отец. Потому что он хочет еще больше досадить тори. Потому что, если правительство будет и дальше сталкиваться со скандалами на почве секса, подрывающими веру людей в избранных или должностных лиц, премьер-министр будет вынужден назначить досрочные выборы, и тори их проиграют, чего этот человек и добивается.
Алекс выхватил из всего сказанного только два слова, задевшие его сильнее всего и сообщившие ему больше всего о том, что она прятала все эти годы.
— Скандалы на почве секса?
Ее губы безжалостно скривились.
— Да, скандалы на почве секса.
— Ив, кто он?
— Дэнис Лаксфорд.
Это имя ему ни о чем не говорило. После стольких лет страха, стольких лет размышлений, переживаний, любопытства он, наконец, услышал это проклятое имя, и оказалось, что оно ни черта не значит. Он понял, что она заметила его недоумение. Иронически усмехнувшись, как бы в ответ своим мыслям, она подошла к маленькому кухонному столику в эркере, выходившем в сад за домом. Рядом с одним из стульев стояла плетеная газетница. Здесь миссис Мэгваер держала низкопробную печатную продукцию, которой развлекалась во время своих традиционных чаепитий, ежедневно устраиваемых ею часов в одиннадцать, между первым и вторым завтраком. Из этой газетницы Ив извлекла газету, подошла с ней к стойке и разложила ее перед Алексом.
На первой странице сверху на ярко-красном фоне ядовито-желтыми буквами было выведено — «Сорс». Под названием газеты трехдюймовый заголовок кричал: «Пагубная страсть парламентария». Ниже располагались две цветные фотографии. На одной из них Синклер Ларсни, член парламента от Восточного Норфолка, с весьма мрачным видом выходил из какого-то здания в сопровождении седовласого пожилого джентльмена, отмеченного поясняющей надписью: «Председатель окружного комитета избирателей»; на другой был изображен пурпурно-красный «ситроен», подпись под снимком гласила: «Передвижное любовное гнездышко Синклера Ларсни». Остальная часть первой страницы посвящалась перечню публикаций этого номера: «Выиграйте райское путешествие (с. 11), «Завтрак с вашей любимой звездой» (с. 8) и «Суд над крикетным убийцей приближается» (с. 29).
Алекс хмуро уставился на газету, вопиюще безвкусную и крикливую, как, вероятно, и было задумано. Истеричными и крикливыми заголовками она старалась привлечь к себе внимание, и он вполне мог представить, как ее расхватывают тысячи жители пригородов, когда ищут что-нибудь развлекательное для чтения в электричке. Однако уже сама ее низкосортность говорила об ограниченном уровне воздействия ее на общественное мнение. В конце концов, кто еще читает это дерьмо, кроме таких людей, как миссис Мэгваер, которых вряд ли назовешь интеллектуальной элитой общества?
Ив вновь вернулась к плетеной газетнице. Она
— Я не понимаю, — сказал Алекс. — Твой случай — это совсем другое. За что могут газеты ополчиться на тебя? Пусть ты совершила ошибку, забеременела. У тебя родился ребенок. Но сейчас ты воспитываешь дочь, заботишься о ней. Ты продолжаешь жить нормальной жизнью. Из этого не сделаешь газетного скандала.
— Ты действительно не понимаешь?
— А что тут понимать?
— Дэнис Лаксфорд. Это его газета, Алекс. Отец Шарлотты издает эту газету. И он издавал другую, не менее отвратительную, как раз тогда, когда у нас с ним… — она быстро заморгала глазами, и на какое-то мгновение ему показалось, что она теряет контроль над собой. — Он и тогда занимался именно этим: издавал бульварную газету, раскапывал самые грязные сплетни, позорил любого, кого хотел унизить — и все это в то время, когда у нас с ним была эта мимолетная связь в Блэкпуле.
Оторвав от нее взгляд, Алекс снова посмотрел на газеты. Если бы сейчас он не слышал все это собственными ушами, то отказался бы верить. Ив сделала какое-то движение, он снова перевел на нее взгляд, увидел, что она подняла свой стакан с вином и держит его так, словно собирается произнести тост, но тоста не прозвучало. Вместо этого она проговорила:
— Жила-была Ив Боуин, будущий член парламента от тори, будущий младший министр, будущий премьер; ультраконсервативная, верящая, что Бог — основа всего, маленькая добродетельная журналисточка, в то же время изображавшая чудище о двух спинах с королем желтой прессы. Бог мой, вот уж найдется чем поживиться газетным волкам. И этот будет вожаком стаи.
Алекс не знал, что сказать, потому единственное, что он ощущал в этот момент, это что его сердце быстро покрывается коркой льда. Даже его слова были какими-то неживыми:
— В то время ты еще не была членом парламента.
— Незначительная разница, которую читатели с готовностью упустят из виду, можешь не сомневаться. Они будут гоготать от восторга, представляя, как мы с ним, сгорая от страсти, крались по коридору отеля в Блэкпуле на наши свидания; воображая меня распростертой на гостиничной кровати, алчущей близости с ним. А на следующее утро я привожу себя в порядок, чтобы выглядеть мисс недотрогой перед своими коллегами. И я живу все эти долгие годы со своей тайной. И действую так, будто считаю аморальным и предосудительным все, за что выступает этот человек.
Алекс во все глаза смотрел на нее. Он вглядывался в такие знакомые черты: эти прямые волосы, ясные карие глаза, немного острый подбородок, немного тонкая верхняя губа. «Это моя жена, — подумал он. — Это та женщина, которую я люблю. С ней я такой, каким не бываю больше ни с кем. Но знаю ли я ее?»
— Разве ты не?.. Разве тогда ты не?.. — невнятно пробормотал он.
Ее глаза потемнели. И когда она заговорила, голос звучал странно, будто издалека.
— Как ты можешь даже спрашивать такое, Алекс?