В присутствии врага
Шрифт:
Что ж, пришел момент сказать Томми правду: «Мы тут расследуем одно дельце, дорогой, — Саймон и я. Что за дельце, спрашиваешь? Да ничего особенного, так, пустяки. Не о чем особенно беспокоиться. Правда».
И получится еще одна ложь. Ложь, помноженная на ложь — ужасающая путаница.
Хелен с надеждой посмотрела на чайник. Как бы в ответ на ее мольбу он начал пыхтеть. Наконец чайник выключился, и она бросилась заваривать чай.
А Томми все говорил:
— …и видимо, они решили нагрянуть в Корнуолл и отпраздновать там. Я думаю, это идея тети Аугусты. Она на все готова ради праздника.
— Тетя Аугуста? — переспросила Хелен. — О чем
Томми молча наблюдал, как она ставит фарфоровый чайники все, что нужно для чая, на деревянный поднос.
— Давай приземлимся в гостиной. К сожалению, дорогой, у меня кончился «Лэпсэнг Соучонг», придется тебе довольствоваться «Эрл Греем». — Она подхватила поднос, и тут он не выдержал:
— Что происходит, Хелен?
«Черт!» — подумала она, а вслух произнесла:
— А что, собственно, происходит?
— Не надо, — сказал он. — Я ведь не идиот. Что у тебя на душе?
Хелен вздохнула, решив прибегнуть к варианту полуправды.
— Нервы. Извини, — а про себя подумала: «Не давай ему возможности задавать вопросы». И, чтобы опередить его, быстро проговорила: — Наши отношения теперь стали другими. Наконец, все определено. И невольно думаешь, как все сложится.
— У тебя, кажется, душа в пятки уходит при мысли о предстоящей свадьбе?
— Душа в пятки? Вовсе нет, — улыбнулась она. — Но пятки у меня и без того болят. Не знаю, о чем я думала, покупая эти туфли. Травянисто-зеленые, в точности под цвет костюма, но такие несусветные мучения… Часам к двум я уже могла совершенно четко себе представить, что должны испытывать нижние конечности распятого на кресте. Иди-ка лучше, разотри эти мои бедные конечности. И расскажи, как у тебя прошел день.
Судя по тому, как Томми смотрел на нее, он на эту удочку не клюнул. Он сверлил ее своим взглядом инспектора уголовной полиции, и она поняла, что не сможет выйти сухой из воды. Хелен быстро повернулась и пошла в гостиную. Наливая чай, она спросила:
— Ну, как это дело Флемминга? Близко к завершению? — имея в виду расследование, отнимавшее у него так много времени последние недели.
Он не торопился присоединиться к ней. А, войдя, наконец, в гостиную, направился не к дивану, где на столике его ждал чай, а к торшеру. Включив торшер, он проделал то же самое с настольной лампой у кресла. Он зажигал и зажигал лампы, пока не исчезла последняя тень.
После этого он подошел к ней, но сел не рядом, а в кресло напротив, так, чтобы быть лицом к лицу. Она взяла свою чашку и начала пить чай.
Хелен знала, он будет добиваться от нее правды. Скажет: «Что же это на самом деле происходит, Хелен? И, пожалуйста, не пытайся мне лгать, потому что я всегда могу распознать ложь, мне ведь много лет приходилось общаться с лжецами самой высокой квалификации, и я бы хотел верить, что женщина, на которой я женюсь, не принадлежит к их числу, так что, если не возражаешь, может быть, прямо сейчас проясним ситуацию, потому что я уже начинаю иначе смотреть на тебя и на наши отношения, и пока мои сомнения существуют, наши дальнейшие отношения мне кажутся невозможными».
Но сказал он нечто совершенно другое. Хелен взглянула на него: ладони слегка зажаты между
— Хелен, я знаю, что иногда слишком тороплю события. И мое единственное оправдание в том, что, когда речь идет о нас, я всегда спешу. Будто мне все время кажется, что нам не хватит времени и мы должны торопиться. Сегодня, сейчас, немедленно. Я всегда это чувствую, когда дело касается тебя.
Она поставила чашку на стол.
— Торопишь события? Не понимаю.
— Мне, вероятно, следовало позвонить тебе заранее, сказать, что я приеду. А я об этом не подумал, — он опустил глаза, разглядывая свои руки. Кажется, ему хотелось перевести разговор в более легкую тональность. — Послушай, нет ничего страшного, если ты сегодня предпочла бы… — Томми поднял голову, сделал глубокий вдох, потом резко выдохнул. — Проклятье! — вырвалось у него, — Хелен, может быть, сегодня вечером тебе хотелось бы остаться одной?
Она смотрела на него и чувствовала, как нежность теплыми потоками охватывает ее. В этом ощущении было нечто сходное с погружением в зыбучий песок, и хотя ее природа требовала немедленных действий, чтобы освободиться, сердце говорило ей, что она не в силах этого сделать. Хелен была практически неуязвима для неотразимых достоинств Томми, за которые другие называли его завидным женихом. Она не теряла голову от его внешней привлекательности, ее не интересовало его богатство. Страстность натуры временами начинала раздражать. Пылкость чувств льстила, но Хелен слишком хорошо знала, скольким другим женщинам довелось испытать ее на себе, чтобы придавать этому большое значение. Его ум, бесспорно, импонировал ей, но многие ее знакомые были столь же умны, столь же напористы и талантливы, как и Томми. И только перед одним его качеством Хелен не могла устоять. В мире решительных мужчин с пресловутой «жесткой верхней губой» она таяла как воск от проявления мужской незащищенности.
Встав с дивана, она подошла к нему, присела у его ног и заглянула в глаза.
— Остаться одной? — тихо проговорила она. — Меньше всего мне бы хотелось сегодня остаться одной.
На этот раз она проснулась от света. Он так ярко бил ей в глаза, что Шарлотта подумала, уж не святая ли Троица одаривает ее своей благодатью. Она вспомнила, как сестра Агнетис объясняла им, что такое святая Троица на уроке закона Божия в школе святой Бернадетты — рисовала треугольник, надписывала в каждом углу Бог отец, Бог сын и Бог Дух святой, а потом своим особенным золотисто-желтым мелом рисовала солнечные лучи, исходящие от треугольника. Только надо понимать, что это не лучи, объясняла сестра Агнетис, а Благодать Божия. И чтобы попасть на небеса, нужно точно знать, что такое Благодать Божия.
Лотти заморгала, не в силах вынести это белое свечение. Да, конечно же, это святая Троица, потому что она плавает и поворачивается в воздухе совсем как Бог, решила она. Из темноты вдруг раздался голос, совсем как Бог говорил с Моисеем из горящего куста:
— Вот тут кое-что есть. Поешь.
Сияние стало не таким ярким. Протянулась чья-то рука. Жестяная миска звякнула рядом с головой Лотти. Потом сам свет снизился до ее уровня и зашипел как воздух, выходящий из проколотой шины. Свет стукнулся об пол. Она сжалась от этого огня. Теперь, с некоторого расстояния она могла различить, что сверху огонь прикрыт шляпкой и держится на подставке. «Фонарь», — поняла она. А вовсе не Троица. И это означает, что она все еще жива.