В прятки с отчаянием
Шрифт:
— Кто ты?
Парень, обнимающий ее, что-то спрашивает тревожно вглядываясь ей в лицо, и тут я понимаю, что не могу разобрать его внешность, лицо как бы расплывается, подернутое туманом, однако, Люси я вижу очень даже отчетливо и это обнадеживает. Мне очень хочется избавиться от наваждения, понять что происходит. Пробую трясти головой, щипать себя, пересчитывать пальцы… Ничего не помогает, я все на той же поляне, а Люси все так же далеко, будто не знает меня. Она что-то говорит парню, и они вроде как собираются уходить с лужайки, а у меня перед глазами меняется картинка — и вот я уже наблюдаю картину города, будто со стороны.
Наконец, до меня доходит осмотреться и, повернув голову в сторону, понимаю, что я на станции и смотрю на Лусию через голомониторы. В один миг в сознание врезается мысль, что я никогда не был с ней знаком, меня не было в ее жизни, так же как и ее в моей. Хотя нет, она то как раз в моей жизни была, я всю жизнь наблюдал за ней и вот теперь мне привиделось, будто мы встретились, полюбили друг друга… И все это был сон… наваждение.
— Дей, отлипни уже от экрана, нас ждут на совете старейшин, — заглядывает в диспетчерскую Зейн и я с недоумением поворачиваю голову на звук его голоса… Истина медленно ввинчивается в мою голову, окатывая противным чувством осознания. Неужели… Неужели не было двенадцати лет на земле, всех этих человеческих ощущений, принятие себя, как человека, а не примитивного, со всеми чувствами и инстинктами. Человека, познавшего любовь, ревность, ярость, дружбу… Неужели, я сейчас такой же безучастный и холодный, как и Зейн Кёртис, который рассматривает меня недоумевая, отчего я стою как пень посреди диспетчерской и не могу сдвинуться с места. — Что с тобой? Ты что-то увидел интересное на Поле?
— Нет, ничего такого, чего бы мы не видели раньше, — ровным голосом отвечаю я ему, хотя на самом деле мне хочется выть от безысходности. Как же так… Мои руки помнят тепло ее кожи, губы до сих пор печет от сладких поцелуев… Я тонул в ее синих глазах, а от ее голоса по телу пробегали мурашки и становилось невероятно… хорошо. Помню ее стоны, когда вторгаясь в нее, я не мог ничего контролировать, я же знаю откуда-то все эти ощущения! Неужели мне все это приснилось, под впечатлением непрерывного слежения за экспериментом?
Тут до меня, наконец, доходит, что я не должен испытывать всех этих чувств, не должен знать и помнить, что значит обладать женщиной, любить, ненавидеть… ощущать. Я прохожусь пальцами за ухом и не нахожу едва заметного шрамика, который был у меня с того самого момента, когда учитель вытащил мне преобразователь, а стало быть… Я все тот же безупречный, каким и должен был быть все это время…
— Дей, на станцию скоро произойдет нападение, а ты… чем ты, вообще, тут занят? — впервые у Зейна стали проскакивать раздражительные нотки, а я, отлепившись от подставки, на которой стоит голоэкран, заверяю его, что со мной все в порядке и я готов следовать за ним к старейшинам. Мы проходим через множество коридоров в круглый зал, где у старших лидеров кланов проходит совещание под неусыпным контролем Оракула.
— Нападение произойдет сегодня, — вещает представитель клана сомате. — И мы должны быть во всеоружии!
Огромный шар, в котором постоянно возникают картинки, представляющие собой вероятностные события, то сливающиеся в единую картину, то разваливающиеся, как недостоверные, висит прямо посреди зала. Вокруг него расположились мужчины и женщины самых разных возрастов, представители семи кланов мате — престарелый и седой лидер кемате — клан ведающих пространство, время и энергию, а также анализирующий предсказания Оракула; поджарый старик-вождь вемате — клан властителей духа и духовного преображения; уже немолодой ученый из клана сомате — занимающийся природой вещества. Косится на меня высокая безупречная представительница клана номате — нашего покровителя над законом и изучающего нюансы взаимодействия примитивных между собой. Рядом с ней покровительственно и величественно сложила руки на животе лидер клана гемате — безупречной пошел второй век, но выглядит она выше всяких похвал, чем полностью оправдывает существование своего клана — господствующего в области генетики. Мы с Зейном переглянулись, как самые молодые лидеры своих кланов, отец Кёртиса — лидер домате, погиб на поле экспериментов, когда пытался повернуть историю на себе во благо непосредственно на планете, а мой — лидер клана кланов — верховный наместник Ромате, пытаясь ему помешать, оставил нас уже довольно давно. Где он и что с ним, мы так и не узнали… Теперь я занял его место.
— Что вы скажете на это, молодой лидер? — обращается ко мне глава духовенства. Я точно знаю, ему не нравится, что во главе верховного клана стоит совсем молодой мальчишка, да еще… неизвестно, что успел внушить мне отец. Да, здесь моего отца не любили за слишком лояльное отношение к примитивным и желание ассимилировать с ними. Лидер Ромате был за то, чтобы вернуться на планету и попытаться жить среди простых людей, взаимодействовать с ними, а не использовать их. Вся беда в том, что его никто не поддержал, поэтому… ему пришлось уйти.
— Они не оставили своих намерений уничтожить нас, — говорит Зейн, поглядывая на меня и ожидая поддержки. — Все это время примитивные готовились к атаке, что заключалось в том числе в строительстве шаттлов для проникновения сюда напрямую, однако, наши агенты не дремлют — топливо для старта они так и не открыли. Вместе с тем они нашли портал и планируют нападение. Тебе слово, Дей!
— Но Оракул ничего такого не предвидит… — трясет сединами лидер кемате, привыкший что его слово закон. — Даже если бы они нашли его, как они смогли активизировать столь сложную для них конструкцию, если…
— Среди примитивных есть самка, обладающая способностями безупречных, — объявляю я и мне хочется зажать себе рот. Что же ты делаешь, урод, ты же сдаешь их, всех!
— Поясните, Ромате! — недовольно нахмурилась глава клана генетиков, ведь кому как не ей знать, что примитивные не могут обладать даже толикой способностей, которые дает преобразователь.
— В ее роду были безупречные, и над ее родителями были поставлены эксперименты, которыми руководил мой отец, — вставляет слово Зейн, и все взгляды устремляются на него. — Он хотел вывести препарат, дающий способности не только ментально развивать мозг, но и укреплять физическое тело, при этом воздействуя на центральную нервную систему также, как преобразователь воздействует на нас. У него почти получилось, но он погиб, а эксперимент его живет… в этой самке.
Черт, он все знает, — колотится в голове мысль, и я, как могу, подавляю ее. Понять, что происходит со мной времени нет, но я точно знаю, я должен спасти Люси, должен! Может быть, я и безупречный идиот, проникшейся к примитивной самке, но откуда Зейн знает?! Откуда?
— Видимо, — продолжает он, а я думаю, как бы заткнуть этот фонтан, — на ребенке сказался препарат не столько на физическом уровне, сколько на ментальном. Оракул не видит ее, потому что она блокирует эту ветвь развития событий. А, значит, мы не можем просчитать их действия.
— Они проникнут сюда, — внезапно вырывается из меня, и я продолжаю говорить прямо против своей воли. — И остановить мы их не сможем. А это значит, что нам придется пожертвовать частью станции.
Со мной происходят странные вещи. Я будто разделился на две половины, такое ощущение, что одна моя часть все еще живет в том мире, рядом с Люси, любит ее и желает спасти, а другая, полностью безупречная, теперь выдает их всех, заставляет подвергать опасности…
— Что вы хотите этим сказать? — нахмурился наместник, исполняющий на совете роль арбитра и представитель сената. — Вы что, хотите разрушить станцию? В угоду им? Ваш отец…