В прятки с отчаянием
Шрифт:
Только бы успеть. Только бы она не нарвалась на скримменов раньше времени…
Почему, зачем, отчего… Не мог он объяснить простыми рациональными логическими рассуждениями. Да и не до этого сейчас было. Он чувствовал ментальный след, который оставили ее мысли, чувствовал, как она, убегая, думала про него, пропустил через себя всю тоску и горечь, с которыми она уходила. Как он мог так расслабиться, почему решил, что она проспит до утра? Видимо, он не учитывал, что близость сама по себе является сильным будоражащим фактором, и ей просто не хватило того серотонина, что он заставил ее организм выделить, чтобы девушка успокоилась. Сработало, да вот только ненадолго…
С какого-то момента приходилось делать поправки на все, что он знал о примитивных, и казалось, что допущений и исключений гораздо больше, чем правил. Безупречные недооценили человеческий организм, это так. У Зейна появилось много информации, которую он обязательно должен донести до совета, а пока… Нужно срочно догнать самку, пока она не попалась скримменам!
Они непозволительно мало изучали людей, хотя, казалось бы, все это время только этим и занимались. Нельзя было черпать информацию из источников и учебников, все нужно переживать на собственном опыте, иначе… нельзя! Не понять, что значит испытывать голод, жажду, потребности… Многое становится ясно, если пережить это, прочувствовать на своей шкуре, но есть опасность самому стать примитивным. Что Зейн и ощущал в данный момент в полной мере.
Сейчас ему было не до анализа, он обязательно обо всем подумает, когда найдет ее, а то, что он догонит Танию, безупречный не сомневался. Она не успела далеко уйти, а сбившись с направления в чаще, ходила кругами около хижины. Он совершенно не думал, что скажет ей, когда увидит, не сомневаясь, что она пойдет за ним, он сможет ее заставить. Неприятное чувство кольнуло его: мужчина думал, что она останется с ним добровольно. Означало ли то, что девушка ушла, его провал? Он не устроил ее в качестве самца? Чувство было странным, но не таким приятным, как ощущение доминирования над женщиной. И от этого Зейну было не по себе.
Он пробирался сквозь чащу, разрубая ветки таранисом, расчищая себе путь. Пистолет приятно тяжелил пояс, патронов осталось мало, но это лучше чем ничего. Со скримменами он, конечно, справится и так, а вот если девушка нарвалась на отряд стервятников, то отбить ее без огнестрельного оружия будет не так просто…
Уже почти совсем рассвело, небо хоть и было еще пасмурным, но видимость достаточна, чтобы не напрягать зрение и слух. Сканирование четко показывало направление движения самки, а еще через мгновение он понял — она подверглась нападению.
Тишину леса в предрассветных сумерках огласил жуткий вопль, который издать может только смертельно напуганное существо. Зейн замер буквально на долю секунды, и сразу же стал орудовать клинком быстрее, сомнений не было, это она. Он чувствовал, как сильно девушка боится, ощущал, как змея обвивает её шею, как жалит, впуская в прокусанную кожу смертоносный яд, разливающийся кислотой, разъедающий плоть… Все это он чувствовал, потому что, прежде чем накрыть ее блоком и сделать невидимой для животных, ему пришлось проникнуть в ее сознание, понять, что она абсолютно не адекватна и убежать не сможет. Ноги, как назло, заплетались в буреломе, это значительно замедляло движение, и Зейн злился, что несмотря на всю свою мощь, безупречные не могли перемещаться по воздуху, а ведь это бы решило множество проблем!
Скримменов оказалось очень много, это была большая стая, на первый взгляд, семь-восемь особей. Думать и рассуждать было некогда, они уже ввели ее в состояние необратимости, и теперь только физическое уничтожение могло прервать это состояние. Разрубая животных на куски, со всей силой орудуя клинком, Зейн не чувствовал ничего, кроме слепой ярости, сам не понимая почему.
Все особи были довольно далеко друг от друга, ошметки плоти летели в разные стороны, а вожак скримменов, осознав, что он теряет стаю, попытался увести их, тем более что жертвы вдруг не стало. Но Зейн не позволил уйти никому, оставляя после себя разрубленные туши, он шел напролом, без тени сожаления или страха. Он не думал о том, что можно было просто унести Танию отсюда, животные, потеряв жертву из вида, утрачивали к ней интерес, но он перерубал хребты, колол, обливался чужой кровью, пока, наконец, не осталось ни одной особи.
Очнувшись, безупречный очистил оружие и, убрав его в ножны, бросился к девушке, лежащей среди всего этого побоища без сознания.
«Нужно вынести ее отсюда», — посетила его мысль, и легко подхватив Танию на руки, Зейн пошел вместе с ней на более или менее открытое место.
Самка так и не приходила в себя, и мужчина с тревогой осматривал ее, фиксируя все повреждения. На шее наливалась багровая полоса, видимо, змеи все-таки душили ее, руки и ноги были в мелких сочащихся кровью ранках — укусы. И страх — даже сейчас, когда она была без сознания, Зейн ощущал его, будто он был материальным, и никак не отпускал девушку, мучая ее, убивая.
— Черт, — выцедил сквозь зубы Зейн, совмещая их ладони, переплетая пальцы с ее и крепко стискивая маленькую ручку. Она совсем потерялась в его крупной пятерне, он раньше не замечал этого, а вот сейчас вдруг заметил. Совместив жизненные точки, он почувствовал, что девушка умирает, сердце бьется с перебоями, сама она не справится. На свое собственное лечение, которое было еще только вчера, у безупречного ушло много сил, и теперь он не знал, хватит ли у него энергии, чтобы вылечить и девушку.
«Ну, зачем же ты ушла? — монотонно вопрошал он то ли себя, то ли ее. — Знала ведь о скримменах, и все равно убежала. Что это — безрассудство или попытка покончить с собой?»
Но у него получалось. Тания задышала ровнее и глубже, а у Зейна от облегчения закружилась голова. Возня с самкой отнимала много времени, но ему это было нужно. Очень. Не размыкая рук, безупречный привалился к дереву спиной и устроил девушку у себя на ногах так, чтобы ее голова покоилась у него на груди.
Постепенно возвращающаяся к жизни девушка в его объятиях вызывала эмоции. Теперь это было настолько очевидно, что спорить глупо. Она заставляла его делать поступки, о которых он раньше читал только в книгах и ему… было неожиданно хорошо. В детстве, на станции, им часто они часто играли в такую игру — головоломку, состоящую из множества мелких абстрактных картинок, каждая из которых содержала в себе часть чего-то целого. Но когда они правильно подбирались и каждая вставала на свое место, получалась логичная, законченная картина, глядя на которую можно было сказать, что на ней изображено.
Но Зейна всегда поражало не это. Собирая пазл, он намеренно оставлял одну мелкую часть из середины, чтобы потом, когда почти вся картина собрана, можно было вставить этот последний кусок и понять всю целостность разрозненных маленьких деталей. Мальчика завораживал этот момент, когда он вставлял последний кусочек на место и видел картинку целиком. Безупречный никогда не думал, что всю свою жизнь он тоже являлся вот таким вот разобранным пазлом, и только теперь, когда он держал в объятиях эту самку, он чувствовал, что это и есть тот самый недостающий последний кусочек. Она вошла в его жизнь и встала на свое место, и теперь он видел то, что ранее было скрыто от его сознания. Вот только картина эта… Вносила не слабые коррективы в его знания, которыми он руководствовался до сих пор. Как же много они не учли, как много всего не знали… Что-то надо было срочно исправлять и корректировать, но сейчас главным было то, что девушка шевельнулась, и из ее груди послышался приглушенный, хриплый стон.