В прятки с отчаянием
Шрифт:
На землю, одна за другой шлепаются паукообразные твари, и я непроизвольно задерживаю дыхание, наблюдая, как хорроры извиваются, пытаясь подняться, а потом затихают окончательно. И все заканчивается, генерирующее поле исчезает ослепительно мигнув, оставив берсерков без защиты, но не отключив их окончательно. Стрелять они все еще в состоянии.
— Лидер, теперь дело за вами, — хрипит в динамики Итон. Мы судорожно врубаем керслеты на всю мощность, ожидая подкрепления. Вот теперь будет по-настоящему жарковато!
Ждать приходится недолго, и радость пополам с тревогой распирает грудь, когда слух улавливает нарастающий шум винтов. Сейчас жахнет так, что мало не покажется! Ой, fuck, только нас не угробьте, родимые…
Всего за несколько минут вокруг нас воцарился кромешный филиал ада, и сердце, обмерев, проваливается куда-то ниже желудка. Как ни подготавливай себя, но это страшно, так страшно, что руки холодеют до кончиков пальцев и душа сворачивается в колючий комок. Вспышки, страшная дрожь земли, жар пожарища, оглушающие взрывы, разносящие на части дроидов… Обломки и куча металлолома так и норовят засыпать нас с головой. У меня сводит горло, я даже выдохнуть не могу. За черной пеленой дыма, всполохов пламени и поднятой до небес пылищи едва проглядывались маневрирующие от плазмзарядов вертушки, накрывающие огнем отстреливающихся берсерков и перекалеченную воронками землю, застеленную останками армии безупречных.
— … пошли, пошли, — прорывается в связь отголоски знакомого голоса, отдающего команды, — давайте же, пока есть возможность. Путь к порталу чист.
О-о, черт, твою мать, срань Господня, и это только начало! Разлившаяся паника в груди послушно сматывается в тугой клубок, позволяя взять себя в руки. С трудом откопавшись из-под обломков, мы двигаем в направление тоннеля. Духота в керслетах царапает глотку, пот заливает глаза и ориентироваться приходится по бегущим впереди силуэтам ребят. Оружие снимаем с предохранителей еще на подходе, ожидая нового появления врага, но то ли запас скверных сюрпризов решил не обходить нас сегодня стороной, вымотав души до самого донышка, то ли мы везучие, что просто пи*дец, и только мы обнадежились добраться до места практически без приключений, добивая разрывными несколько еще дергающихся берсерков, как из тоннеля показались фигуры в черной форме Бесстрашия. Все мрачно переглядываются, не решаясь озвучить родившуюся, вероятно, одновременно у большинства из нас мысль.
— Это наши! — растерянно орет Мия, — наши же…
— Нет Тревис, назад, — гаркнул Эли, когда вдруг грохнули первые автоматные очереди. Пули врезаются в керслеты целым шквалом, и я чувствую, как что-то дрогнуло в душе, пытаясь осмыслить, что происходит и, даже не сразу сообразила, что меня словно ударом кувалды откидывает назад.
— Риз, ты слышишь их? Можем мы хоть что-то сделать? — сканируя мыслеформы бесстрашных и ничего не ощущая, воплю я, задохнувшись от боли и острого отчаяния, придирчиво всматриваясь в лица, боясь кого-то узнать. А потом глухой ужас, смешанный с горечью, затапливает до краев. На них просто форма, без защиты, и если мы откроем огонь — убьем.
— Нет, их обработали и послали воевать против своих же.
— Что нам делать теперь? Не можем же мы своих угандошить? — ревет связь под непрекращающиеся выстрелы, заставляя размазываться отряд по укрытиям, коих не так уж много возле тоннеля.
— У нас нет времени разбираться с ними, нужно выполнить задание, — сквозь зубы говорит Арчи, пока Итон связывается с командованием. — Попробуем их вырубить, а дальше пусть лидеры решают, что делать.
Но очереди не дают и носа высунуть, а бесстрашные берут нас в кольцо, подходя все ближе и ближе. Я стискиваю пистолет от бессильной ярости и накатывающего чувства бессилия. Ну почему… Ну как же так! Конечно, для безупречных мы пушечное мясо, которое с легкостью можно бросить друг на дружку, рассчитывая на человечность «примитивных существ»… А нам вот борись против своих же, убивая их и принимая чужие навязанные правила жестокой игры. На мгновение утыкаюсь лбом в прокопченную груду металлолома, оставшуюся от берсерка. Пространство раскачивается, становится просто паршиво от осознания того, что выбора у нас нет. Ох, как же руки чешутся добраться до этих бездушных сволочей, у которых ничего святого нет и не будет… Без всякой жалости уродов перевалю!
— Огонь, — голос Элиаса сухой и потухший, но я-то прекрасно знаю, чего ему стоит отдать такой приказ. — Стреляйте в руки, чтобы вывести из строя. Не выполним задуманное — погибнут все.
Сердце тяжкими болезненными толчками гонит по жилам кровь и адреналин, нервы натянуты до предела и внутри что-то лопается, соединяющее с реальностью и одновременно с этим кажется, что из тела вышвыривает душу или, напротив, заталкивает ее куда-то вглубь, оставляя сторонним наблюдателем происходящего кошмара.
Похоже, пистолет весит целую тонну, но я поднимаю его и расстреливаю людей в одежде моей фракции, целясь по конечностям, старательно отключая все эмоции и пробиваясь вперед. Это война, и если не мы их, то они нас, как бы печально это ни было. И делать больше нечего. И мешкать нельзя. И даже плакать некогда. Только как не сойти с ума, слыша нестерпимые крики боли от тяжелых ранений? Как не видеть отстрелянные руки и окровавленную плоть катающихся по земле бойцов… Я вырубаю ударом ноги захлебывающегося стонами парня и вижу, что у него знакомое лицо. Я его знаю. И имя помню…
А в следующую секунду мне в шлем хлопает выстрел и мир перед глазами расцвечивается искрами, а потом мутнеет от резкой боли. Ахнувшись набок, я отхватываю еще одну пулю и стреляю в размытый силуэт. Разрывной патрон попадает бесстрашному в грудь и безжизненное тело падает в пыль… Нет. Нет-нет-нет! Боевая группа и медики уже направлены сюда, чтобы забрать обработанных бойцов, пусть мы их искалечим, но конечности можно восстановить, а теперь… Отчаяние давит своей тяжестью так, что сил подняться нет. Это ужас, катастрофа. Силуэты в черном редеют, валятся на землю от наших выстрелов, пока не остается ни одного боеспособного, и мучительный спазм бьет импульсом в горло, вырываясь наружу тоненьким скулежем, глупо надеясь, что если удастся выкричать из себя случившееся, то все-таки сейчас станет хоть чуточку легче.
— Люси, ты ранена? Люси? Ответь мне, что с тобой… — Риз присаживается рядом со мной на колени, обнимает, прижимая к себе, пытаясь унять сотрясающий меня озноб, пока я хватаю ртом недостающий воздух, снова и снова, потому что жжение в груди непереносимо. — Давай, девочка моя, вставай. Нам нужно идти. Ты сделала все, что могла. Так бывает, ну же… — продолжает уговаривать он мягким, но таким беспрекословным тоном, что язык не поворачивается начинать спорить. Когда надо, этот ласковый и заботливый мужчина, позволяющий мне испытывать себя на прочность своим упрямством и отнюдь не самыми лучшими прочими качествами характера, не говорит, а просто берет и делает. И мне нравится появляющаяся к месту эта негнущаяся сталь, и то, что он понимает без лишних слов и чувствует все, что меня безбожно изводит. Я молчу, чтобы снова не начать скулить, как побитый щенок, пока Риз поднимает меня и уводит за руку в черный провал.
На удивление, пока мы входим в тоннель и достигаем, наконец, покатой здоровенной базы, неизвестно как сюда поместившейся, никого больше черти не перекидывают из портала. С несколько отстраненным видом наблюдаю за там, как Риз активирует проход, и с таким же ощущением безропотно вхожу него, оказавшись в гулком, металлическом отсеке, совершенно пустом, что только усиливает нехорошие подозрения о ловушке, а отказывающие функционировать на станции керслеты, только подтверждают то, что безупречные заранее готовились к нашему приходу.