В садах чудес
Шрифт:
— Я помню.
— Вот и хорошо!
— Вечно отец все испортит! — сердито сказал Хари, когда они входили в дом.
— Не надо сердиться на него, — мягко заметил Сет Хамвес.
— Прежде ты сам на него сердился!
— А теперь мне кажется, я стал как-то лучше понимать его. Должно быть, я и сам старею.
Йенхаров засмеялся.
На другое утро Сет Хамвес снова отправился в храм Нуна. Дорога уже казалось ему привычной. Он снова захватил с собой еду, в также решил возложить на алтарь один из своих лучших, собственноручно переписанных папирусов, где излагалась история возникновения вселенной, начинавшаяся с описания предвечного океана Нуна.
В храме его встретили свежие цветы и травы на алтаре. Сет Хамвес разложил еду. Затем поднял вверх папирус и также возложил его на алтарь. Легкий приятный ветерок задувал в просторном зале. Но Сету Хамвесу не был странен этот ветерок, словно прилетевший сюда неведомым путем с далекого речного берега; Сет понимал, что это выражение благосклонности божества.
Перекусив у подножья алтаря, юноша поспешил приняться за работу. Он подошел к одной из стен, макал тростниковое перо в чернильницу, пристроенную у пояса, и тщательно копировал на чистом папирусном листе знаки, испещрившие стену.
Время текло незаметно. Только через несколько часов юноша почувствовал усталость. Тогда, не забыв выразить благодарность доброму Нуну, Сет Хамвес отправился домой.
Изо дня в лень он приходил в храм Нуна и переписывал надписи со стен и колонн. Но все попытки расшифровать их — пока оставались тщетны.
— Ну, Сети, о чем же говорят надписи в храме? — спросил однажды Йенхаров.
— Пока я не сумел их разобрать, — отчужденно ответил Сет Хамвес.
— И ответа из Мемфиса так и нет. И целый месяц уже прошел, через два месяца вернется Дутнахт, — Йенхаров понурился.
«Как летит время! — подумал Сет Хамвес. — Прошел месяц, а я и не заметил».
— Но тебе, кажется, теперь все равно, — продолжал Йенхаров, искоса поглядывая на старшего брата, — ты теперь думаешь только о надписях из храма Нуна.
— Не смейся надо мной, Хари, — ответил Сет Хамвес с какою-то странной беззащитностью.
Йенхарову сделалось неловко, хотя он и не думал смеяться над старшим братом.
— Я вовсе не смеюсь над тобой, Сети!
Глава двадцать первая
Жрец
В один из обычных теплых и светлых храмовых дней Сет Хамвес, как всегда, переписывал надписи. Вдруг ему почудилось, что кто-то наблюдает за ним. Было так тепло и светло. У входа реял светлый столбик солнечных пылинок. Какая-то атмосфера спокойной доброты разливалась в воздухе. И, должно быть, именно поэтому, почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, Сет Хамвес не испугался.
В первый миг ему пришло в голову, что это Йенхаров или даже отец, случайно нашедший дорогу к храму. Но нет, юноша чувствовал, что на него смотрит незнакомец.
Сет Хамвес обернулся.
У алтаря стоял красивый высокий старик в темном одеянии, крупные черты его лица и глубокие темные глаза лучились добротой и пониманием, он был бос, на голове серебрился ежик седины, темная клинообразная бородка чуть подавалась вперед и придавала лицу немного смешное выражение. Никакого страха старик не вызывал.
— Приветствую тебя, о юный ученый, — произнес он мягким звучным голосом, увидев, что Сет Хамвес обернулся.
— Я еще не достоин того, чтобы меня так называли, но я благодарю вас и приветствую, — скромно отозвался Сет Хамвес.
— Не позволишь ли ты мне вкусить от этой чудесной трапезы, что приготовлена на алтаре?
Юноша немного смутился.
— Это мое приношение богу Нуну и позволения следует спрашивать у него.
— Но я надеюсь, бог Нун милостиво дозволит своему бедному жрецу вкусить от сих плодов земли и труда человеческих рук…
Старик молитвенно сложил руки. Не успел он сотворить этот жест, как солнечный столбик у входа вытянулся, переместился в воздухе и озарил старика. Тот некоторое время постоял, окруженный танцующими солнечными пылинками, затем слегка повел руками — пылинки послушно вернулись на прежнее место у входа.
— О юноша, считаешь ли ты, что добрый Нун подал знак?
— О, да, да! — воскликнул Сет Хамвес. — Простите меня. Мне следовало понять…
— Раздели со мной трапезу. Мне так долго приходилось питаться в одиночестве и скудости. Но благодаря тебе, вот уже целый месяц, как я вкушаю свежую и вкусную пищу.
— И цветы в корзине… Это вы их меняете?
— Кто же еще?
— Простите, я до сих пор не сказал вам своего имени. Меня зовут Сет Хамвес, я старший сын Инпу, управляющего храмовым хозяйством при храме бога Ра.
— А я бедный старый жрец всеми забытого древнего бога. Но присядем же.
Они сели у алтаря и принялись за еду. Сет Хамвес обратил внимание на то, как изящны и просты жесты старого жреца. Тот ел и пил неспешно, с каким-то приятным спокойствием.
— Вы живете в храме?
— Уже много, много лет. Еще мой дед служил доброму древнему Нуну и завещал это служение моему отцу, а тот — мне. Я прожил свою жизнь здесь, в одиночестве.
— Как я завидую вам! — невольно вырвалось у юноши. — Удалившись от мирских тревог, вы, должно быть, счастливы.
— Счастье разлито повсюду в нашем бытии, — улыбнулся старый жрец. — Надо только уметь ощутить его.
— То есть — найти?
— Нет, искать не надо. Оно всегда с нами, наше счастье. Надо лишь ощутить его.
— Я буду думать об этих ваших словах.
— Если желаешь. А пока не хочешь ли побывать в моем жилище?
— Да, да, очень хотел бы!
Старый жрец направился в противоположный конец зала. Сет Хамвес последовал за ним. Подойдя к стене, так же, как и остальные стены и колонны украшенной изображением волнистых линий и испещренной иероглифами, старик поднял руку и коснулся подушечкой указательного пальца самого верхнего иероглифа, изображавшего священного жука — скарабея. Тотчас же часть стены повернулась, подобно открывающейся двери. За дверью открылся проход, ведущий вглубь. Старик и юноша вошли. Дверь тотчас задвинулась за ними. Но Сету Хамвесу не сделалось страшно. В узком проходе не было темно, откуда-то из глубины шел свет.