В садах чудес
Шрифт:
Глава двадцать третья
Плавание
За ужином отец похвалил Йенхарова.
— Парень взялся за ум наконец-то. Все эти дни не выходит из храмовой кладовой. Без него я бы не справился. Глаза у нашего Хари молодые, зоркие. Пока рабы таскали корзины, он ни одной не пропустил. Да и пишет и считает он куда быстрее меня.
— Помощник! — мать ласково положила на тарелку младшего сына грудку цыпленка — самое вкусное мясо.
Сет Хамвес подумал, что надо бы и ему сказать что-нибудь приятное по адресу Хари, но решил отложить разговор. Когда они останутся вдвоем, наверняка брату будет приятно узнать о том, что завтра он пойдет вместе с Сетом в храм.
А если и завтра Йенхарову придется помогать отцу? Нет, надо сейчас что-нибудь придумать.
— Отец, — Сет Хамвес кашлянул. — Не позволишь ли ты Хари завтра помочь мне.
— Это в чем же? — в голосе отца послышалась ирония.
— Хочется побродить по окрестностям, честно признаюсь, видишь. А вдруг придется отправиться в Мемфис, тогда надолго расстанемся.
— Что? Пришел ответ? — встрепенулась мать. — Сегодня утром, говорят, корабль из Мемфиса причалил в нашей гавани.
— Нет, ответа пока нет, — спокойно ответил Сет Хамвес. — Но я уверен, что будет, — Сет и в самом деле чувствовал эту уверенность. — Но так что же, позволишь Хари побродить со мной?
— Однако! — отец усмехнулся. — Сыновья становятся мужчинами, каждый по-своему. Ладно, — он обернулся к младшему сыну, — завтра ты свободен. Можешь сопровождать брата.
Сет Хамвес посмотрел на Хари и удивился — взгляд у того был недоумевающий и даже чуть обиженный.
«На меня обижается», — подумал Сет.
Он посмотрел прямо на брата, стараясь привлечь его внимание. Затем осторожно постучал по столу двумя пальцами и слегка поболтал ими в воздухе. Это с детства был их условный знак, означавший: «выйдем в сад».
Хари поглядел на брата, улыбнулся, потом снова надул губы. Должно быть, хотел показать, что так просто он Сета не простит. И Сет знал, за что.
Он первым вышел в темнеющий вечерний сад и остановился в тени ветвистой сикоморы. Вскоре подошел и Хари.
— Ты, должно быть, сердишься на меня. Хари?
— Нет, — Хари явно притворился равнодушным. — А за что я должен сердиться на тебя?
— Ты и сам знаешь. Последние дни я совсем не говорил с тобой…
— Я тоже был занят.
— Ну, Хари, не сердись и не притворяйся. Я как раз хотел предложить тебе кое-что…
— Не знаю, — пробормотал Йенхаров. — Пожалуй, лучше я и завтра буду помогать отцу. Тут как раз привезли съестное для храмового праздника. Надо все сосчитать, записать…
— Ты хочешь, чтобы я завтра один пошел в храм Нуна?
— Я… — Йенхаров хотел было что-то сказать, но осекся.
Сет Хамвес воспользовался внезапной паузой и обнял младшего брата за плечи.
— Завтра мы с тобой с утра пойдем в храм. И там ты поймешь, почему я молчал, и больше не будешь сердиться на меня.
— А эти древние письмена? Тебе удалось понять, что там написано? — Йенхаров перестал притворяться сердитым и равнодушным и сразу сделался прежним Хари, живым и восторженным.
— Говорю честно: все узнаешь завтра. И поверь, будет просто удивительно!
— Так ничего и не скажешь сегодня? Ну хоть чуточку!
— Не сердись, но нельзя. Завтра. Ты ведь знаешь меня, если бы можно было сегодня, я бы сегодня и сказал.
— Теперь я всю ночь не смогу уснуть! Все буду думать, думать.
— Ну нет, Хари! Кто же тогда разбудит меня утром, если ты и сам только под утро заснешь?
Братья засмеялись.
Но конечно, Хари утром проснулся как всегда рано, пошел в комнату старшего брата и разбудил его.
Они вышли из дома. Сет Хамвес нес обычную корзину с едой, Йенхаров держал свою тростниковую флейту.
Когда они отдалились от ворот, Йенхаров поднял флейту:
— Уже несколько дней не играю. Из-за тебя.
— Ну, не сердись. Теперь осталось совсем немного потерпеть и все узнаешь!
Хари, не отвечая, приложил флейту к губам и заиграл.
Хрупкая нежная мелодия полилась в тишину раннего утра. Сету сделалось чуть грустно. А вдруг он видит брата в последний раз? Вдруг не вернется с острова, прежде бывшего Домом чародея, а ныне ставшего обителью злых духов?
Юноша играл, выпячивая выпуклые губы. Флейта то жаловалась тонко, то тихонько смеялась, то звала потанцевать. Так они и шли по утоптанной дороге в тени высоких пальм — почти одного роста, черноволосые, перетянутые белыми передниками; флейтист чуть более хрупкий, молодой человек с корзиной — задумчивый, углубленный в себя.
Они миновали усадьбу Дутнахта. Флейта сыграла мотив веселой песенки. Сету вспомнилось детство. Он тихонько запел песенку о лисичке, которая состязалась с черепашкой — кто быстрее добежит до виноградника. Чьи-то темно-карие глаза следили за ними из-за ограды — это была Ренси, дочь корабельщика.
Вот и заброшенная дорога. Вот и овраг.
Юноши вступили в храм. Йенхаров перестал играть. Сет Хамвес оглянулся, ища глазами старого жреца. В храме никого, кроме них, не было.
«Что бы это значило?».
На алтаре стояла корзина, еще прежняя, наполненная свежими травами и цветами. Растения благоухали приятно и чуть диковато, садовые цветы так не умеют.
Сет Хамвес вздохнул, пожал плечами, поставил свою корзину на пол и принялся раскладывать на алтаре принесенную снедь. Затем молитвенно сложил ладони и произнес:
— Я пришел и привел брата. Мы ждем.
Йенхаров смотрел на старшего брата с нескрываемым любопытством. В руке мальчик по-прежнему держал флейту. Внезапно, словно бы легкое ароматное дуновение пронеслось вокруг обоих юношей. Это было приятно, совсем не страшно, невольно вызвало радость, почти восторженную улыбку. И тотчас в столбике солнечной пыли закружилась большая светло-охристая бабочка. Несколько быстрых промельков — и она скользнула книзу, к флейте, которую Йенхаров держал в руке. Он поднял руку с инструментом, как бы подчиняясь желанию хрупкого существа. Бабочка закружилась над вскинутой тонкой юношеской рукой, на какую-то долю мгновения даже спустилась на легкий ствол флейты. Юноши улыбались.