В садах чудес
Шрифт:
— Да нет, она не виновата. Но мне так хочется, чтобы жизнь моя совсем изменилась, пошла совсем по иному пути. Меня как-то пугает сама эта мысль о возвращении, о том, что все в моей жизни будет по-прежнему…
— Я уверен, что все изменится, — Хари сжал руки брата в своих сильных юношеских пальцах, — и ты верь! Я почему-то думаю, что все изменится совсем неожиданно, не так, как ты ожидаешь. И я не знаю, как.
— Не устаю удивляться твоему уму, — Сет подался вперед и потерся подбородком о плечо брата, — будем ждать и исполнять свое предназначение.
— Знаешь, что я еще надумал, Сети?
— Что, умная голова?
— Давай не пойдем к отцу. Ведь если он нас увидит, он может о чем-то догадаться, ну, о том, что у нас есть какие-то замыслы. Начнет расспрашивать. И потом — кто передаст ему письмо? Поэтому я надумал другое.
— Что же? Не представляю.
Йенхаров чуть покраснел.
— Пусть наше письмо передаст Ренси.
— Ренси? Но почему? Послушай, Хари, да ты просто должен жениться на ней вместо меня, — Сет засмеялся.
— Какой ты иногда непонятливый! Я вовсе не хочу на ней жениться. Я еще не думал, какой должна быть моя жена. Но я тебе честно говорю, мне хочется видеть Ренси рядом с тобой. Я люблю ее, как люблю тебя. И я сам попрошу ее передать письмо нашему отцу. Думаю, никто не справится с этим поручением лучше нее.
— Ничего не остается, как послушаться тебя. Тогда я иду вперед, к реке, и буду ждать тебя на нашей отмели.
Йенхаров со свитком в руке уже повернулся, готовясь бежать, но Сет Хамвес задержал его, положив ему руку на плечо.
— Как все хорошо складывается, верно, Хари? У меня такое ощущение, будто наше путешествие уже началось и мы плывем, плывем…
Сет сделал несколько нарочитых гребков руками. Младший брат весело повторил его движения.
Глава двадцать четвертая
Корабль и река
Пауль снова ощутил себя. Он лежал одетый на застланной постели. Голова немного кружилась. На твердую поверхность потолка, оклеенных бледными зелеными обоями стен набегали странные блики. Сначала было неясно, что же это. Затем пришло понимание: это от воды, от медлительных широких волн. Затем волны стали захлестывать комнату. Вода делалась все плотнее, зримее, ощутимее. Паулю показалось, что он тонет, захотелось перевести дыхание. Вода мягко обрушилась, покрывая с головой. Пауль широко раскрыл рот. Свежий чистый речной воздух наполнил легкие…
Сет Хамвес вынырнул и поплыл к берегу. В ожидании младшего брата он решил искупаться. Все вокруг казалось таким праздничным, словно бы принарядившимся ради предстоящего путешествия Сета Хамвеса и его брата Йенхарова. Под лучами теплого солнца влажная кожа легко обсохла, но сохранила свежесть купания. Сет оделся и присел на берегу. Думать о чем-то конкретном, предполагать, строить планы — не хотелось. Ощущение радостной приподнятости захватило душу юноши.
Йенхаров бежал легко, вскидывая босые стройные ноги.
— Отдал свиток? — спросил Сет Хамвес, когда брат остановился перед ним.
— Отдал, — коротко ответил Хари.
— Что ты ей сказал? — Сету Хамвесу показалось, что он спрашивает как-то грубо, — то есть это не допрос, просто мне любопытно знать, — быстро добавил он.
— Сказал, чтобы она сегодня передала письмо нашим родителям. Она ответила, что пойдет с кормилицей в храм Ра и отдаст свиток отцу.
— Обо мне спрашивала?
— Нет.
— Ладно. Идем в гавань.
В гавани они какое-то время побродили по берегу, потолкались среди матросов, гребцов, носильщиков. Торговцы следили, как носят на корабли полные корзины, и громко переговаривались. Осторожно, чтобы не привлекать излишнего внимания, братья справлялись о том, куда направляется тот или иной корабль. Пока им не везло. Наконец Сет Хамвес заметил двух бородачей в полосатой одежде. «Финикийцы», — сообразил юноша. Он знал их язык, поэтому приблизился и заговорил. Он спросил, как они — только приплыли или собираются возвращаться.
— Возвращаемся, — ответил один из них и внимательно оглядел Сета Хамвеса.
Сет узнал, что корабль плывет в нужном им направлении.
— А когда отплываете? — спросил он.
— А можно хоть сейчас отплыть! — цепкий взгляд финикийца охватил Сета Хамвеса с головы до ног, смерил и стоящего рядом Йенхарова.
— Вы могли б взять на корабль меня и моего младшего брата? — Сет старался держаться с достоинством; пусть не думают, будто они беглые преступники или что-то в этом роде.
— За плату вперед могли бы, — равнодушно ответил финикиец, — а впрочем, спрашивай капитана, — он кивнул на своего спутника.
Второй бородач прищурился, коснулся кончиками пальцев бороды, помолчал и протянул:
— Можно.
— Деньги — на палубе, — начал Сет.
Но первый финикиец перебил его:
— Плата — вперед!
Сет немного смутился. Притворяться бывалым и жестким было бы нелепо; откровенно спросить, не обманут ли его — собеседники могли оскорбиться.
— Не обманем, не бойся, — ободрил его первый финикиец, заметив, что юноша колеблется.
— Покажи деньги, — медленно проговорил капитан.
Они отошли в сторону. Сет Хамвес вынул из корзины ящичек с монетами, приоткрыл. Он заметил быстрые взгляды, которыми обменялись финикийцы. Капитан попробовал одну монету на зуб. Затем положил ее обратно в ящик.
— Идите за нами, — сказал он братьям. — Деньги отдадите на корабле. Весь этот ящичек. Это немного.
Сет Хамвес согласился. Он уже понял, что содержимое ящичка представляет значительную ценность. Промелькнула мысль — может быть, следует поторговаться? В сущности, Сету Хамвесу вовсе не хотелось торговаться, ему это было скучно, неловко как-то. Мысль о необходимости торговаться была из тех необходимых для скучной обыденности предписаний, которые Сет часто слышал в отцовском доме. Он сознавал их необходимость в той действительности, где ему довелось родиться и жить. Возможно, эти предписания годились для любой, действительности.
«Но тогда никакая действительность не годится для меня», — думал Сет.
Деньги, полученные от старого жреца, были волшебные, таинственные деньги. На них не могли распространяться все эти обычные предписания обыденной действительности. И Сет Хамвес с легким сердцем поступил так, как ему хотелось поступить: решил не торговаться.
Вместе с братом он пошел за финикийцами. У тех были длинные пышные, вьющиеся крупными кольцами кудрявые бороды; высокие шапки, немного похожие на кувшины; большие бронзовые серьги в ушах; ноги были упрятаны в длинные матерчатые футляры из простой ткани, не стеснявшие движений. Глаза были светлые, а волосы, выбивающиеся из-под шапок, и бороды — цвета темной охры.