В Суоми
Шрифт:
— Ребята, поймите, мы ведь мобилизованные, — словно жалуясь, говорит другой солдат.
В это время Каллио успел пройти по дороге мимо хуторов.
Скрытый от глаз хуторян частой, мелкой сеткой снега, Каллио прошел хутора незамеченным. Срубил молоденькую сосенку, невольно подражая Инари даже в манере держать топор, в наклоне фигуры. Он взял топором слишком высоко от земли, на два вершка выше нормального, и испугался, что испортит дерево, не будет полного выхода древесины. Потом, вспомнив, для чего срубал деревцо, расхохотался.
Мягкий, валящий с неба снег словно придавливал к земле все звуки. Каллио старательно очистил ствол сосенки от ветвей и, высоко подняв ее, разорвал провода.
Рота устраивалась на хуторах на большой привал.
Здесь надо дождаться, пока подойдет вторая рота. Выставили на дороге караулы. Не попавшим в наряд можно было спать до позднего вечера.
Инари решил выслать кого-нибудь с пленными навстречу Коскинену вместе с запечатанным пакетом, который буквально жег ему руки.
Парни смеялись:
— Славный подарок Коскинену шлет Инари!
Но вскоре шутки сами собою замолкли (лыжный пробег на морозе утомителен), и все, кто не был в наряде, заснули как убитые.
Вот она, наша молодость, единственная и неповторимая, когда снегом заносило все пути и дороги, когда компасы переставали действовать и ударники примерзали к пружинам, а мы прокладывали след по снегу, находили пути в непроходимых лесах и брали на мушку врагов. Вот какой она была, молодость наша. А теперь она стучит пневматическими молотками в котлованах, сияет ослепительным светом электросварки в цехах, звенит веселой песней.
Инари растянулся — впервые за четверо суток — и спит. Он не видит снов, не слышит разговоров. Но встанет он раньше других и, разбудив Каллио, возьмет его с собой в разведку.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
В сумерках вторая рота вошла в Коски.
В деревне их уже ждали. Все наличные лошади были готовы к переходу.
Коскинен просиял.
— Молодчага этот Инари! — сказал он Лундстрему. — С полуслова понимает, что надо делать.
Сара сдал Олави все ружья и револьверы по счету. Он даже потребовал расписку о приеме оружия, и Олави написал ее на листке, вырванном из школьной тетрадки.
На почте, где расположился штаб, Олави рядился с местными крестьянами, сколько заплатить им за прогон.
Часовые были расставлены, и Лундстрем строго внушал второй смене ее обязанности. Третья смена уже храпела в соседней комнате, прислонив свои ружья к стенам.
«Беспорядок, — подумал Сара, — беспорядок какой! Пожалуй, мне надо догонять свою роту».
Тут его вызвал Коскинен и сказал, что ежели он отдохнул и чувствует в себе достаточно сил, то его отправят обратно к Инари с запискою. На дворе было совсем темно, и выходить из теплой комнаты не хотелось, но Сара сказал, что он отдохнул и с удовольствием вернется к своей роте.
Опять чадила керосиновая лампа, и рядом с ней мигала, оплывая, стеариновая свеча, вылепленная, казалось, из снега.
Люди толпились в комнате, они вносили с собою с улицы дыхание мороза. Они громко разговаривали о пустяках и шепотом передавали важные вещи. Некоторые жевали хлеб с салом. Два парня пытались здесь же на полу пристроиться спать. Их подняли.
— В штабе не спят!
«Беспорядок», — еще раз подумал Сара и, взяв от Коскинена записку, положил в шапку. Нахлобучив ее на самые уши, он вышел на мороз.
На улице цвели жаркие костры, но неподалеку от них вечер казался еще темнее и холоднее.
Сани подымали оглобли к небу. Во дворах распряженные лошади, похрустывая, жевали свой паек. Деревенские девушки с любопытством подходили к кострам и разговаривали с уставшими, но веселыми парнями, прошедшими сегодня сорок километров. Многие парни устраивались на ночевку в теплых избах, но разговоры с крестьянами оттягивали время долгожданного сна. У некоторых из парней здесь оказались знакомые. Они удивлялись, глядя на партизан, — откуда у них оружие?
Сара вышел из деревни. На третьем километре его окликнули. Навстречу шло человек семь.
— Ты из партизанского отряда?
— Да!
— Он близко?
— А вам зачем это?
— Мы с лесопункта Кемио. Идем присоединиться. Оружия хватит нам?
— Не знаю. Возможно. Я только что сдал в штаб свою партию, — гордо сказал Сара и пошел дальше.
Он в этот миг, казалось, совсем забыл о печальной судьбе своих стариков…
Встреченные им лесорубы давно пришли в деревню (они вышли на дорогу с боковой, доступной только лыжникам тропы), а он все еще шел и шел вперед, на юг, по следам своей роты.
Еще не доезжая Коски, Лундстрем соскочил с розвальней на боковую тропу и сразу провалился по колени в снег.
Навстречу ему шел лыжник.
Лундстрем неожиданно вышел из-за осыпанного снегом куста и встал перед лыжником-почтальоном.
— Руки вверх!
Тот испуганно и беспрекословно подчинился.
— Есть оружие?
Но оружия не было, и Лундстрем, объясняя происходящие в Похьяла события, вместе с почтальоном вышел на большак.
— Да, вам нужно оружие! — понимающе сказал почтальон. — У моей почтарши есть пистолет. Я не знаю, какой системы, — плоский, небольшой; она прячет его в конторе, в письменном столе, второй ящик сверху, справа.
Когда они вошли в деревню, Лундстрем сразу же устремился на почту. Он хотел успеть еще до закрытия конторы.
На том же самом месте, в той же самой позе, в какой он оставил ее здесь пять дней назад, сидела у своего стояла молодая почтарша.
— Гуд даг, фрекен!
— Ах, это опять вы! — И фрекен ласково улыбнулась Лундстрему. — Вы хотите посмотреть свежие шведские газеты? Но с того дня, что вы заходили сюда, почта была один лишь раз. — Она снова ласково поглядела на молодого лесоруба. — Ах, если бы вы знали, какие у меня неприятности! — затуманилась она, вспомнив, как провела прошедшую ночь.