В Суоми
Шрифт:
— Да, но как я справлюсь с тридцатью солдатами? — радуясь важному поручению, спрашивает Анти.
— Очень просто.
Инари выводит парнишку в коридорчик. Перед запертой дверью мерно взад и вперед шагает Легионер. Он ритмично постукивает прикладом об пол.
— Тебе придется только ходить взад и вперед и постукивать палкой об пол. Вот и все.
— Товарищи, — говорит Инари своим партизанам, — выходите поодиночке из помещения и идите за батальоном по следам. За околицей общий сбор.
И все поодиночке выходят из помещения, осторожно, стараясь не шуметь, спускаются с крыльца, отыскивают среди других прислоненных к стене свои лыжи. Становятся на них и идут по дороге, идут по широким следам ушедшего батальона и обоза. Последним выбирается Инари. Он ставит на место Легионера Анти Сипиляйнена и дает ему в руки дубинку. Анти, подражая Легионеру, ходит, отпечатывая шаги, по коридорчику и постукивает в такт своим шагам дубинкою по полу. Стук получается такой, будто ударяешь об пол прикладом. Только винтовку надо просто опускать на пол, а дубинкой надо стучать.
Вот и Легионер с Инари скрываются за поворотом.
Анти ходит взад и вперед по коридорчику. Он думает о том, что придется возвращаться домой и просить отца, чтобы тот скрыл уход сына из дому к партизанам и его неожиданное возвращение.
Не хотелось унижаться перед отцом.
А в это время Инари ведет уже построенный у околицы Легионером свой арьергардный отряд по дороге, где прошли все три роты восставших лесорубов Похьяла, прокатились груженые сани обоза Олави, проехала до глаз краснощекая Хильда.
Господи, как отогнать усталость, подступающую к сердцу, и сон, смыкающий глаза?!
И вот Легионер снимает с плеча Инари винтовку и надевает ремень на свое плечо.
Тяжелые ели протягивают свои мохнатые хвойные, нагруженные белым пухом лапы и, если вовремя не посторониться, колко бьют по лицу.
Каллио берет у Инари его заплечную сумку с едой и сменой белья и навьючивает ее на себя.
— Иди, Инари, порожняком, у тебя усталый вид.
У Инари не хватает сил возражать, и он равнодушно идет вперед, сопротивляясь все набегающим приступам сна.
Но странно, — стоит только опустить воспаленные веки, перед глазами его встает Хильда… Лицо ее, взволнованное и смущенное, нежное и испуганное, совсем такое, какое один раз он видел в раннем детстве своем у матери, когда она нагнулась над ним, лежавшим в тяжелой болезни. Мать думала, что он спит, а он запомнил это лицо таким на всю жизнь. И лицо Хильды, когда он осенью провожал ее к железной дороге, было тогда совсем таким же. Как тогда это ему не пришло в голову? Хильда! Вот теперь даже пожелаешь приказать своим ногам: «Остановитесь, не двигайтесь», — они все равно будут спокойно, несмотря ни на что, поочередно толкать лыжу вперед по наезженной снежной дороге.
Арьергард идет по дороге, сейчас уже так протоптанной, что если даже захочешь сбиться, если даже закроешь глаза, и то не сойдешь с колеи.
Каллио думает: «Проучили мы этих лахтарей, всыпали им по первое число. Теперь недурно бы и пропустить рюмочку-другую».
— А ну, ребята, наддайте ходу, — говорит Легионер, — надо же нам согреться.
И они убыстряют шаги.
Вот у дороги оставлен для них, наверно, обозом ракатулет.
— Молодцы, обо всем подумали!.. Это, наверно, Олави распорядился.
Можно на полчаса, на час остановиться у ракатулета, погреть руки и ноги, размотать шарф, вскипятить кофе и закусить салом, вяленой салакой и некки-лейпа.
Да здравствуют долгожданные и все же неожиданные привалы на лесной дороге!
Трем пленным солдатам захотелось в уборную.
— Уже прошло больше двух часов, нас должны повести, — сказал один из них.
— Черта с два! Часовой там заснул, разве ты не слышишь? Он давно шагать перестал.
Тогда, подождав несколько минут, пленные стали смотреть в замочную скважину и стучать в дверь. Не получив ответа, немного даже испугались. Потом они открыли форточку, и один из них, высунув голову наружу, убедился, что караула нет.
Пленные, все еще боясь выстрелов из-за угла, выставили оконную раму и по очереди поодиночке стали вылезать на улицу.
Один из солдат зашел в дом Анти Сипиляйнена, взял у него лыжи и пошел по дороге, по следам партизанского батальона. Он спешил за арьергардом, который вел Инари.
Хвойные лапы бьют Инари по лицу, осыпая мелкий снег; ноги несут его по уже проложенной лыжне; нет, ему не холодно сейчас (двух пальцев ноги он не чувствует); нет, ему не хочется есть (хороший черный кофе и кусок шпика у ракатулета); нет, он даже не устал (так можно идти день, ночь, день, ночь, до бесконечности), ему просто отчаянно хочется спать.
А снег на дороге такой синий, и ветви задевают лицо.
Вперед, товарищи! Вперед! Мы оберегаем тыл непобедимого красного партизанского батальона лесорубов Похьяла.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Молодость всегда молодость, даже после утомительнейшего перехода она требует своего.
Когда арьергард входил в деревню Алла-Курти, уже начинался наигрыш гармоний — готовилась последняя вечеринка на территории Суоми, последняя гулянка на родной земле.
Девушки и молодухи и даже девчонки надевали лучшие платья, потуже заплетали свои светлые косы. Юбки у всех девушек были пестры; на каждой их было много, одна надета на другую, как капустные листья.
Как отлично, когда девушке не надо кружиться в вальсе, обняв за талию подруженьку, — кавалеров хоть отбавляй!
Или еще лучше — будут сегодня водить хороводы, играть в веселые игры. Столько хороших, крепких ребят пришло!
Есть с ними здешние, ушедшие на заготовки осенью и так неожиданно нагрянувшие до весны. А ведь домашние поджидали их только к лету, когда обмелеют все бесчисленные, громко бегущие реки и ручьи и окончится сплав.