В таёжных дебрях Подкаменной Тунгуски
Шрифт:
Картинно – кукольная красота Вали напрочь отшибала у молодых мужчин желание и способность трезво оценивать её умственные способности, а так же глубину, насыщенность и яркость её внутреннего мира. Я уж не говорю про такие мелочи, как порядочность, в том числе в отношениях с мужчинами, верность, заботливость и прочую дребедень, которая была для неё средоточием ненужных, обременительных и занудливых душевных тонкостей. У Вали на лбу прямо-таки огнём горела короткая надпись огромными буквами: «Любовница!». Дальше шёл шрифт поменьше: «Хорошая (наверное)». И, наконец, совсем мелко: «Временная».
Мы стали частенько встречаться долгими вечерами, беседовать на всевозможные темы, шутить и довольно быстро подружились, благо ни телевизора, ни других развлечений большого города здесь не было. Когда нам выдали противоэнцефалитные костюмы для походов в тайгу, Валя попросила Дениса разрешить вышить на его брюках красными нитками гладью в ряд три небольших цветка. Она сказала, что это будет её личный знак собственности. При этом как-то загадочно улыбнулась и произнесла непонятные слова: «Ты же мой подарок!». Денис, особо не вникая в её недоговоренности, шутки ради, разрешил вышить эти цветочки. Только позже он узнал о короткой шутливой беседе, состоявшейся между Валей и Таней в моем присутствии. В ней Валя стала расхваливать Дениса. В ответ Таня спросила: «Он тебе нравится?», та ответила: «Нравится!». Таня рассмеялась и сказала: «Ну, тогда я дарю его тебе!». Вот поганки!
Валя напросилась в эту экспедицию, чтобы отойти от очередной несчастной любви, а заодно хлебнуть таёжной экзотики, полевой романтики и (в первую очередь!) обрести новые любовные приключения.
По её просьбе ходила в маршруты по тайге с Денисом. Он сначала не возражал против Валиной кандидатуры. Однако очень скоро понял опрометчивость своего решения, так как выяснилось, что для таёжных маршрутов она совершенно не годится. Держалась всегда очень близко к нему, и, если бы он не придерживал рукой каждую из веток, оттягиваемых при продирании сквозь таёжные заросли, то она на первых же метрах пути осталась бы без своих прекрасных глаз. На просьбы держать большую дистанцию, Валя могла ему сказать: «Будешь ругаться, сяду на мох и вообще никуда и никак не пойду!». Со временем она всё-таки научилась выполнять в маршруте ту минимальную работу, которую должна была делать, а именно: перестала ныть, мешать ему в дороге, ну и худо – бедно без истерик стала проходить весь маршрут.
Посылать в один маршрут двух геологов-мужчин было при нашем составе отряда непозволительной роскошью, и Борис Константинович предложил Денису попытаться найти с Валей общий язык и постепенно натренировать её для прохождения маршрутов, начиная с самых коротких и лёгких. Конечно, после секретарской работы в институте, без соответствующей физической подготовки, ей было тяжело проходить многие километры по тайге.
Тем более что путь проходил по мягкому мху, идти по которому было не намного легче, чем по сухому рыхлому песку. Кроме того, он изобиловал завалами из полусгнившего бурелома. Дорогу раз за разом преграждали небольшие ручьи, впадающие в большой приток, вдоль которого проходил маршрут. Вдоль таких ручейков вечная мерзлота иногда протаивала, и на её месте появлялись заболоченные участки, которые могли простираться вдоль водотока на большие расстояния, и тогда обойти их не представлялось возможным, необходимо было преодолевать напрямую, иногда проваливаясь выше колена.
Ещё одним серьёзнейшим препятствием были каменные осыпи, состоящие из хаотично наваленных огромных глыб, так называемые курумники. Иногда их называют «каменной рекой». Лежащие одна на другой во всевозможных сочетаниях глыбы зачастую были покрыты влажным мхом, что вдобавок делало их скользкими и ещё более осложняло прохождение по ним. Курумник мог протягиваться от самого верха водораздела до реки, да и саму реку мог перегородить порогами. Обойти такую каменную осыпь было нельзя, а при её преодолении легче было сломать ногу, чем остаться без повреждений. Правда, на такие участки мы старались не брать никого из женщин, даже подготовленных.
Несмотря на все преграды и трудности, после нытья в первых маршрутах, Валя пыталась держать марку, желая что-то доказать, то ли себе, то ли окружающим, то ли Денису.
На этих осыпях можно было встретить удивительную, одну из самых маленьких разновидностей оленя – кабаргу. Кабарга и внешне похожа на маленького безрогого оленя. Длина тела около 80 см, высота в холке примерно 50 см. Она обычно бурой или коричневой окраски с двумя белыми полосками вдоль передней стороны шеи; иногда (чаще у молодых животных) по спине и бокам разбросаны светло-серые пятнышки. У самца из-под верхней губы торчит пара тонких клыков до 6 см длиной. У стоящего зверя круп заметно выше холки. Встревоженная кабарга держит уши вертикально. Глаза ночью светятся желтовато-зеленым светом.
Мы встречали её в глухой тайге, в стороне от факторий, возле курумников. На своем участке прокладывает густую сеть троп, большей частью проходящих у подножия скал и глыб, и вдоль упавших стволов. По тропам кабарга быстро уходит от преследования. Убегая, она может на полной скорости повернуть под прямым углом, мгновенно остановиться и вновь набрать скорость с одного длинного прыжка. Если хищнику или специально натасканной собаке все же удается распутать следы, кабарга становится на отстой в скалах. Увидеть спрятавшуюся, неподвижно замершую кабаргу бывает очень трудно, а для человека неискушённого и вовсе невозможно. Коля несколько раз охотился на кабаргу в её стихии, на курумнике, но добыть её так и не сумел: всякий раз этот маленький олень ускользал от него по острым глыбам каменной осыпи.
Казалось, что длинные ноги животного толщиной чуть больше человеческого пальца, должны сломаться после первого же шага по неровным скользким камням, но кабарга легко и быстро передвигалась по курумнику, упирая каждую ногу почти перпендикулярно к поверхности глыб, как будто была невесомой и парила над угловатой опасной каменной грядой.
Однажды начальнику моего отряда всё-таки удалось добыть неуловимую кабаргу. Геологи отряда были крайне удивлены и восхищены Колиным охотничьим достижением. Стали расспрашивать героя дня, как ему это удалось? Николай долго важничал, загадочно многозначительно молчал, затем, припёртый к стенке, раскрыл тайну своего подвига. А ларчик просто открывался: Коля убил наиболее уязвимую, практически беспомощную кабаргу, попытавшуюся не в добрый час переплыть реку. После такого признания, сотрудники отряда разочарованно разошлись от Коли.
Я помог выгрузить тушку из лодки. В ней было добрых десятка полтора килограммов веса. И снова в моей душе шевельнулась непрошеная жалость к убитому красивому животному, которое во время злополучного плавания даже хоть как-то защититься и применить для этого свою силу и ловкость не могло. По сердцу прошёл холодок, но я постарался не показать своего настроения Коле и так-то разобиженному недостаточным восторгом, а затем и разочарованием геологов результатом его охоты. Николай всё-таки решил показать нам, какое хорошее дело сделал, добыв вкуснейшее мясо кабарги. Он сам взялся за приготовление этого мяса и нажарил две чугунные сковороды аппетитно пахнущего мяса. Вкус жареного мяса кабарги был действительно прекрасным и необычным. Мы дружно принялись расхваливать его, а заодно и Колю. Тот оттаял, заметно повеселел и, похоже, простил нашу чёрную неблагодарность за его удачную охоту.
В один из жарких июльских дней, базы всех трёх отрядов, перебазировавшихся со стоянки на стоянку автономно, независимо друг от друга, по мере выполнения работ на окружающей территории, оказались поблизости друг от друга. На вечернем селекторном совещании по рации решили взять для геологов всех отрядов общий выходной день. Постановили собраться вместе на дружескую встречу на стоянке отряда, оказавшегося между двумя другими, сообща обсудить накопившиеся проблемы и способы их решения. А заодно договорились устроить для полевиков богатое застолье, насколько это позволяли условия экспедиции, и даже с возлияниями, у кого насколько хватит желания и сил.
Собрались с самого утра, чтобы не терять драгоценного времени. Пили, пели, шутили, смеялись, ели и вообще, веселились от души. Деловые вопросы обсуждались только в перерывах между песнями и тостами. А уж песен было спето! Да, эти «малоземельцы» и другие бывшие участники войны сами умели радоваться жизни и всю страну научили. Недаром застойные времена в народе называли – «застольными». Веселиться и петь песни должны были все, независимо от желания и наличия слуха. Как говорил наш Борис Константинович: «Не можешь петь – не пей!».
Во время пирушки Валя неожиданно для Дениса (по его словам) оказалась рядом с ним. Она сидела сначала с выжидающим, затем скучающим, а потом и вовсе с обиженным видом. Он в это время распевал вместе со всеми песни, живо участвовал в общей беседе, и просто не мог, да и не хотел, все время уделять ей. Наконец, Валя начала вслух упрекать его в недостатке внимания к ней. Денис был молод, горяч, никаких обязательств за собой не чувствовал. Её требование сначала изумило его, затем возмутило, и, наконец, развеселило своей наглостью.
Тончайшие, еле-еле начавшие завязываться нити дружеских отношений разлетелись в одно мгновенье. Он тут же недвусмысленно попросил оставить его в покое, а поскольку до неё эта просьба дошла не сразу, то он уточнил, куда ей необходимо срочно пойти «мелкими шажками». Валя после этого короткого, но пламенного образца витиеватой разговорной речи, аж взвилась в воздух со своего места на длинном толстом бревне, которое лежало вдоль всего стола, сколоченного из досок, и служило общей скамейкой для всех участников празднества. Её как ветром сдуло, и она быстро пошла, наверное, туда, куда он ей посоветовал, правда, широким размашистым гневным шагом, почти бегом. Вот что значит вовремя и от души подсказать человеку точный адрес и оптимальный способ передвижения в указанном направлении. Глядя ей вслед, Денис задумчиво произнёс: «Странно, в маршрутах я что-то не замечал в ней такой прыти. Можем же, если захотим!».
Веселье продолжалось своим чередом, а Валя, видимо, чтобы досадить Денису, стала напропалую кокетничать со Славой – рабочим из соседнего отряда, у которого только на лице были свободные от наколок участки кожи. Уговаривать его долго было не надо (он плохо разбирался в кокетстве) и, по простоте душевной, принял её кокетство за яростный призыв к совокуплению. Уже через полчаса соблазнения Слава свято уверовал в свою неотразимость. Тем более что он и раньше-то подозревал, что «все бабы» горят желанием, сложится в штабели у его ног от одних только его бесчисленных наколок, и только природная женская скромность мешает им это сделать! Но после небольшой дозы спиртного, долго сдерживаемые к нему чувства, наконец-то, вырвались наружу и ударили фонтаном кокетства и соблазнения!
Приблизительно через полчаса Слава решил не мучить больше своей холодностью влюблённую в него «как кошка» «бабу», а выдать ей всё, что она так настоятельно у него просила. Растроганный собственной добротой, он, без лишних объяснений (к чему слова!) потащил Валю в близлежащие кусты со вполне определённой и не скрываемой целью.
Натолкнувшись на решительный отказ, он сначала изумлённо окаменел от женского коварства. Затем пришёл в себя, возмутился до глубины души, и уже оттуда, из глубин возмущённой души, да ещё добавив немного своей силушки, которой у него было не меряно, не целясь, заехал «изменщице коварной» прямо в глаз. Как он её не убил, до сих пор не понимаю!
Валя изумилась такому развитию событий ничуть не меньше Славы. Почти всю сознательную жизнь, работая секретаршей, она привыкла к подношению цветов, конфет, шоколада и прочих приятных безделушек, имеющих целью мелкий подхалимаж или интеллигентное ухаживание для завязывания лёгкого флирта. Благодаря этому у Вали сложилось превратное мнение обо всех без исключения мужчинах, желающих, по её глубокому убеждению, только одного – угодить ей и тем самым добиться хоть маломальского её расположения.
Недовольство Славы, выказанное ей таким непривычным способом, не подпадало ни под одну из её классификаций возможных действий мужчин и ввергло в шок. Сначала она даже плакать не могла от удивления. И только спустя некоторое время, смогла осознать реальность случившегося происшествия, и буквально залилась слезами. Плакала не столько от боли, сколько от крушения радужных представлений об отношении всех без исключения мужчин к ней, немыслимой красавице, восседающей на пьедестале недосягаемой высоты, всеми ими любимой, горячо желанной, и готовых для завоевания её расположения и одной её улыбки буквально на всё!
Она заходилась в рыданиях, от неожиданного, невозможного в её лёгкой безоблачной жизни унижения. Она действительно страдала от сильно запоздалого прозрения и окончательного осознания простоты того, чего на самом деле хочет от неё большинство этих противных представителей противоположного пола. А ведь как все прикидывались: цветочки, конфетки, вздохи, томные ухаживания. Всё происшедшее явилось для неё просто трагедией, привидевшимся во сне кошмаром!
В таком цветущем, или точнее сказать, расцвеченном виде мы с Денисом и застал её в палатке. Валя безостановочно рыдала, закрыв лицо руками. Нам стоило большого труда хоть как-то успокоить её, и узнать, что же произошло. Наконец она убрала руки от лица и, беспрестанно всхлипывая, бессвязно принялась рассказывать свою грустную историю. Впрочем, как только мы увидели её лицо, комментарии уже не потребовались. Мы видели, как она кокетничала со Славой, а дальнейшее развитие событий предугадать было не трудно. Синий кровоподтёк покрывал почти половину её лица. Первые два дня после удара глаз вообще не открывался. Затем веко стало подниматься, а синячище начал переливался ото дня ко дню всеми оттенками синего, красного, зелёного, жёлтого цветов и их разнообразных сочетаний. Это буйство красок продолжалось ещё недели две!
На разноцветный портрет Вали, проезжая по каким-то, вдруг срочно возникшим делам, группами и поодиночке, приезжала посмотреть вся экспедиция. Заезжал сюда и сам виновник – художник Валиного нового портрета – Слава. Он явился с видом кающегося грешника, с посыпанной пеплом головой. С лицом, выражающим сострадание и вселенскую вину, он бил себя кулаком в грудь, рвал оставшиеся на голове волосы, просил прощения у Вали и у нас с Денисом, выставил на стол бутылку спирта и просил в знак прощения и примирения распить её с ним. Раскаивался он столь искренне, что растопил сердце Вали. Мы тем более простили его, так как в схватке с нами сам Слава пострадал гораздо больше, а уж наши острые ощущения были не в счёт. Мы дружно сказали Славе, что всё забыли, распили с ним мировую, и он уехал к себе в отряд счастливым и умиротворённым. Вот так и выясняется, как мало нужно человеку для счастья! Но это будет потом, а сейчас вечер только ещё начинался.Слава и лодка «Маруська»
Выяснив, что произошло, мы с Денисом, как поборники справедливости и защитники слабых и обиженных, решили позвать Славу к костру. Я окликнул его: «Слава, можно тебя на минутку». Тот подсел, нервно озираясь, не смотря мне в глаза, и заискивающе спросил: «Чего, Сань?». Он прекрасно понял, «чего» я его позвал! Как говорит пословица: «Чует кошка, чьё мясо съела»! Разговор с ним повёл я: «В награду за такие проказы тебе полагается очередной срок, потому что это подвиг уже достойный зоны, а здесь ещё не зона». Слава начал издавать нечленораздельные рычащие звуки, больше похожие на звериный рык, чем на человеческий голос. При этом он мотал головой из стороны в сторону от большого неудовольствия сложившейся ситуацией.
Затем, громко и отчаянно матерясь, Слава побежал в кромешной темноте безлунной ночи, освещаемой только отблесками костра, к берегу реки. Запрыгнув в самую быстроходную лодку партии, ласково именуемую «Маруськой, он на бешеных оборотах её «Вихря» сделал круг по ночной реке.
Затем на полной скорости вылетел на берег! Уже катясь по прибрежному галечнику, он продолжал держать ручку руля и править лодкой, что было очень смешно, несмотря на серьёзность ситуации. В результате этого короткого, но яростного заплыва, оказались сломанными винт и весь сапог мотора лодки, а сама она вылетела на берег метров на пять! Весь следующий день ребята из его отряда вместе с ним чинили «Вихрь» «Маруськи». Хорошо ещё, что смогли починить всеобщую любимицу экспедиции.
Однако цепь Славиных «славных» дел ещё не закончилась. Он выскочил из лодки, схватил охотничий нож и побежал ко мне с криком: «Я убью эту суку!». Всё это, довольно динамично развивающееся действие, я с большим интересом рассматривал, продолжая сидеть у костра. Созерцал Славино бешенство с философским спокойствием. Денис немного отошёл от костра и скрылся в темноте. Бежал Слава очень быстро. Когда он был метрах в пятнадцати от меня, я встал, зажав в подмышке одну из палок моих дубовых боевых «унчаков».
Это холодное оружие бывает нескольких видов и форм, в моём случае оно состояло из двух восьмигранных палок, сделанных из морёного дуба, соединенных между собой прочным шёлковым шнуром. Дело в том, что как раз в это время я, вместе со своими друзьями-сокурсниками из общежития, занимался борьбой «каратэ» в одной из тогдашних подпольных секций Москвы. В советские времена эта борьба, основанная на «нанесении сильных беспощадных ударов, противоречащих нашей коммунистической морали», была запрещена. За нами гонялись блюстители этой морали. Мы меняли место занятий (обычно это были школьные спортзалы) и продолжали заниматься. Время было такое. Как всякий уважающий себя каратэист того времени, я имел в своём арсенале двое учебных, круглых по форме и облегчённых по весу буковых, и одни – боевые, тяжёлые восьмигранные дубовые, «унчаки».