В тени малинового куста
Шрифт:
Ехать второй год подряд со стройотрядом мне не хотелось, и после сессии мы с Аллой, нашей общей с Женькой дачной подругой, рванули в Судак. Так захотела Алла, потому что я лично Крым не очень люблю, но спорить не стала. Судак, Гагра, Анапа – тогда мне было все едино.
Хоть в Волчехвостск, лишь бы подальше от Москвы!
Мои скорые сборы и отъезд напоминал мне прочитанные у Брэма красочные описания бегства доисторических животных от наступающих ледников. Мною руководило животное чувство самосохранения. А в голове стучало – бежать,
Вот такая история с географией.
Я бежала от самой себя, по юности лет не понимая, что от себя убежать невозможно.
Мама не хотела отпускать меня.
– Как это вы поедете одни? Две девчонки-пигалицы!
– Мама! Мне почти уже 20 лет!
– Двадцать! Какая прелесть! Один ненормальный женится на еврейке и уезжает в США, в то время как отец его лежит от этой новости с инсультом – другая бежит на край света!
Лучше бы она этого не говорила, милая моя мама. Потому что после этих слов я твердо решила, что уеду. Пусть даже мне придется идти пешком по шпалам до самого Крыма, если родители не дадут денег на поездку.
Но мы с Аллой все-таки уехали. Я заставляла себя не думать о том, что там происходит в Москве. Но отмахнуться от мучительных, изматывающих мозг и сердце мыслей мне плохо удавалось.
А в Москве вовсю шли приготовления к свадьбе и к скорому отъезду в эмиграцию. Квартира Симкиных родителей была уже почти пуста, мебель продали, спали на полу, на матрасах. В углу стояли три коробки разрешенного на вывоз веса, заполненные кое-какой одежкой, фотографиями и дорогим сердцу Симкиной мамы хрусталем. Рядом сиротливо притулился полупустой Женькин рюкзак, на дне которого среди трусов и маек перекатывались давнишние рябиновые бусы, усохшие до костяшек.
Моисей прислал телеграмму, чтоб больших узлов не вязали. На таможне всех евреев трясут так, что не приведи Бог! Не посмотрят, что Женька чистых кровей русский. Ох, время-времечко!
Как далеко я была тогда от всего этого! Спортсменка, комсомолка, красавица и староста группы в институте.
Посреди комнаты на табуретке в свадебном платье стояла Серафима. Нина Аркадьевна ползала вокруг с коробочкой булавок и выравнивала подол.
Женя со Львом Борисовичем сидели на кухне за шахматами. Жениха в комнату не пускали, потому что это примета плохая – до свадьбы невесту в платье видеть.
– Мама, ну, сколько ты еще будешь меня колоть? – капризничала Серафима.
– Детонька, ну потерпи чуть-чуть. Завтра Лева с Женей уйдут в синагогу, что бы все уладить с хупой, мы успеем дошить.
– Ну, зачем идти в синагогу? Разве нужно обязательно хупу, а просто свадьбу нельзя? – голос Серафимы дрожал, вот-вот заплачет.
– Детонька, ну что ты говоришь! Вы с ним должны быть одной веры! А в загс ведь все равно пойдете, иначе кто
– Женя! – позвала Фима, – сходи на рынок, купи малины.
– Сейчас, лапушка, – крикнул Женька, – уже бегу и шлю тебе сто тысяч поцелуев!
С кухни вышел Лев Борисович с очками на лбу.
– Ромео! – вздохнул он, входя в комнату, где дошивала свадебное платье Нина Аркадьевна, – Фимка, цени – парень тебе золотой достался! Терпеть все твои выкрутасы... Другой давно бы сбежал, а он тебе в рот смотрит. Думаю, раввину Евгений понравится.
– Он берет пример с вас, папа.
– Лева, не нервируй девочку, лучше пойди селедочку почисти. Я на ужин форшмак сделаю.
– Нина, дорогуша, у тебя где-то была четвертинка или мерзавчик? Хоть нервы успокою. А потом селедку почищу.
– С каких пор ты пьешь, Лева?
– С Великой Отечественной, радость моя, – вкрадчиво сказал Лев Борисович и, повысив голос, добавил, – Ты же знаешь, что в рот не беру! Сколько можно возиться с этим платьем?
– Но наша девочка должна быть самой красивой! А то скажут, что дочка Льва Борисовича и Нины Аркадьевны была одета кое-как.
– Кто скажет, Нина? Мы уезжаем, или ты забыла?
– Папа, а когда нам получать паспорта?
– Как придет приглашение от Моисея. Думаю, на днях. Нам билеты продадут только с его приглашением.
– Глупость какая! – фыркнула Серафима.
– В этой стране все глупость, – сказал отец.
– Лева, я тебя умоляю, услышат соседи.
Хлопнула входная дверь.
– Симушок, малинка приехала! И у меня сюрприз, – послышался Женькин голос.
В комнату заглянула Татьяна Сергеевна, Женина мама.
– День вам добрый! Я к вам с гостинцами. Вот картошки молодой с утра на даче подкопала, да бабуля целую сумку грушовки прислала.
– Как там Алексей Егорович? – поинтересовался Лев Борисович.
– Спасибо, доктор сказал – вроде лучше. Не очень обширный инсульт был. Слава богу, параличей нет.
– Нина, – спросил Лев Борисович у жены, – а Феликс, племянник твой, он часом не сосудистый хирург?
– Точно, Левушка, позвони-ка ему. Пусть зайдет, посмотрит.
– Ой, Ниночка Аркадьевна, добрейшая Вы женщина! Ну-ка, сынок, пойдем ужин готовить.
Алла из кожи вон лезла, только бы я не думала о Женьке.
В один из первых дней в Судаке Алла затащила меня на ночную морскую экскурсию. Полная луна была нереально большой, она занимала полнеба, и катер шел прямо туда, где Луна касалась воды. Я смотрела на море, крутила в руках камушек, еще днем подобранный на пляже. Вдруг он выскользнул из моих рук и бесшумно канул в воду, а у меня появилось неодолимое желание отправиться вслед за ним. Хорошо, что внимательная подружка почувствовала это и увела меня с палубы, да так и держала за руку, пока мы не сошли обратно на берег. Алла таскала меня по Генуэзской крепости, водила по каким-то тропам в окрестных Судакских горах. Заставляла искать спрятавшиеся в листьях мелкие и ужасно кислые виноградные кисти. Силой затаскивала меня в море и всячески старалась как-то переключить меня на другие мысли.