В тюрьме и на «воле»

Устюнгель С.

смешивается. Арестанты набрасываются друг на друга. Летят

в головы кувшины, кружки. Чайные стаканы со звоном

разбиваются о каменные стены. Пущенный с силой огромный

глиняный кувшин вдребезги разносит кофейную «лавочку»

Карачалы.

Заблестели кинжалы, ножи. Шайка Карачалы оказалась

прижатой к «банному» углу. Шабан, Большевик, Чете

подбегают к нам. Крики и шум во дворе усиливаются. Карачалы с

мангалом (жаровней) в одной

и с ножом в другой руке угрем

вьется по крошечному дворику. Его преследует Бекташ с

огромным тесаком в руках. Карачалы отколот от своей шайки.

Крики летят со всех сторон:

— Держи!

— Убью, как собаку!

По стенам мечутся тени. Уже не разобрать, кто где. Вот

Карачалы удирает от Бекташа. Он быстро взбегает по

ступеням на террасу. Бекташ настигает его. Он весь в крови. На

мгновенье они останавливаются лицом к лицу, вперив друг

в друга взгляд: пара черных и пара карих глаз. Неожиданно

из двери соседней камеры вылетает мангал и выбивает нож из

рук Карачалы. И в тот же миг Бекташ вонзает тесак в грудь

своему противнику. Пронзительный крик перекрывает шум.

Карачалы, как метла, падает с террасы головой вниз. На

дворе все перевернуто вверх дном. Калафатчи из окошка своей

камеры кричит во все горло; от страха глаза его вылезли из

орбит.

— Жандармы! На помощь!.. Убивают!

Типуки, остановившись посредине двора, оглядывается на

крик. Нагибается, вытаскивает тесак из груди Карачалы и

резким броском пускает его на голос в окошко камеры:

— На-а! Вот тебе помощь!

Тесак, сверкнув на солнце, как огненная стрела, вонзается

в раму окошка.

Калафатчи издает страшный вопль:

— Спасите! Это — дело рук коммунистов!

Схватив зловонную парашу, мой товарищ выплескивает ее

через решетку в физиономию провокатора.

По стене бегут жандармы. Офицер командует:

— Заряжай!

Защелкали затворы. Сцепившиеся во дворе арестанты

отпускают друг друга. Дула винтовок смотрят вниз.

На стене — начальник местной жандармерии, прокурор,

вали и «хозяин» вилайета помещик Матараджи.

Офицер приказывает:

— Всем бросить ножи! Буду стрелять!

Часть арестантов, пятясь и пряча ножи за спиной,

выстраивается у стены. Дула винтовок смотрят нам прямо в глаза. На

дворе стонут раненые, валяются тела убитых. По камням течет

кровь.

Арестантов загнали в камеры. Нас заперли. С этого дня нас

никогда уже не пускали к другим арестантам, никогда не

выводили на прогулку во двор: ни

здесь, ни в других тюрьмах

Трупы убрали, раненых бросили в камеру горцев. Бекташа

и многих других заковали в кандалы. Все усилия

прокуратуры найти «зачинщиков» оказались тщетными. На допросах

все арестанты отвечали:

– Виноват сам Карачалы.

Карачалы был слепым орудием начальника тюрьмы и стал

жертвой тактики своих хозяев. Набросившись с руганью на

лазов, он полагал, что турки, как обычно, поддержат его и

нападут на них, но все оказалось иначе.

– Это первый случай в здешней тюрьме, когда турки вы»

ступили вместе с лазами против тюремного распорядка,—

признался сам начальник тюрьмы.

ЗДРАВСТВУЙ, СТАМБУЛ!

Из Анкары пришла телеграмма — снова переводят. Однажды

утром на нас надевают наручники, сажают под охраной трех

жандармов на пароход,— и вот мы в Стамбуле! В наручниках

идем пешком с Галатской пристани к мечети Айя-София. Когда

вступаем на мост через Золотой Рог, на мгновенье нам

кажется, что мы никогда не видели этого города, словно впервые

спустились с гор или пришли из глухой деревеньки. Но я в

нем знаю на память каждый переулок, каждый камень. Как

свои пять пальцев, я знаю его рабочие районы, спуски и

подъемы в кварталах бедняков, разбитые булыжные мостовые,

темные, грязные, узенькие улочки и тупики. Я знаю районы,

где мрет от голода беднота. Я знаю районы, где кутят и

прожигают жизнь оборжавшиеся богачи. Я люблю этот город.

Я люблю его трудовой люд. Я люблю Стамбул — сердце

политической жизни Турции, колыбель ее рабочего класса.

Нас бросают в предварилку — один из подвалов бывшего

султанского министерства жандармерии. Ни воздух, ни

дневной свет сюда не проникают. Тускло светит электрическая

лампочка. Большая часть пола покрыта испражнениями.

В одном углу лежит израненный крестьянин. В гноящихся

ранах у него копошатся черви. Он умирает. Стоит тяжелый

трупный запах.

В тот же день нас вызывают к старшему прокурору. Едва

переступаем порог, как слышим вопрос:

– Члены коммунистической партии?

Вместо ответа мы сообщаем, что в жандармской

предварилке умирает тяжело раненный крестьянин. Прокурор

пропускает это мимо ушей. Продолжает свое. Перелистывает кипу

лежащих перед ним бумаг, засыпает нас вопросами. Тогда мы