В воскресенье рабби остался дома
Шрифт:
Но когда я прочитал дальше, я обнаружил, что и наши люди были ненамного умнее. Полюбуйтесь: им только что преподнесли самую шикарную демонстрацию Господнего могущества, какую когда-либо представляли человечеству. Снова и снова Бог показывал, что относится к детям Израиля с особой благосклонностью. Он насылал на страну мух и саранчу, тьму и смерть, и в каждом случае израильтяне выходили невредимыми. Им нужно было более сильное доказательство? Он дал его: раздвинул воды Красного моря, чтобы дать им пройти. Как реагировали израильтяне? Должны бы были, кажется, смело пойти за Моисеем. Но нет, как только они обнаружили, что египтяне преследуют их, кое-кто — не все, конечно, уверен в этом, — начали наезжать на него. «Разве могил недостает в Египте, что взял ты
Что, кончились жалобы? Кончились сомнения? Отнюдь. Это повторялось опять и опять. Всякий раз, когда ситуация не была на сто процентов кошерной [27] , эта компания — а я уверен, что это все время была одна и та же компания, — начинала бузить. Так было, когда они пришли в Мару и вода оказалась горькой. Позже, когда стало не хватать еды, они тосковали о горшке с мясом в Египте. Тогда Бог послал им манну небесную. Потом, когда у них кончилась вода, они заподозрили, что Бог позволит им умереть от жажды. Вот тут-то Моисей и ударил по камню своим посохом и добыл воду. И, наконец, то же самое случилось снова, когда Моисей поднялся на гору, чтобы получить Скрижали Завета. Когда он вернулся не сразу, они были уверены, что их бросили, и заставили Аарона сделать для них изображение золотого тельца, чтобы они могли поклоняться ему.
27
Кошерной — от «кашрут» (см. сноску на стр. 9 — примечание № 5) — здесь: не вполне приемлемой.
Тон Бреннермана изменился, и конгрегация обратилась в слух.
— И вот Моисей дал им свод законов. Это не были законы ритуала и молитвы. Это были законы, по которым следовало жить, законы, необходимые для сохранения жизнеспособного общества. В те дни у них было примитивное общество, и для его существования они нуждались в довольно простых этических правилах: «Не убий», «Не укради», «Не лжесвидетельствуй». Все мы знаем, что не может существовать общество, где убийство, воровство и лжесвидетельство разрешены или оправданы. Оно бы тут же распалось. Эти законы были необходимы для общества того времени, чтобы сохраниться, вырасти и преуспеть. И не является ли наша религия по существу именно этим — сводом правил, по которым могут жить люди?
Но сегодня мы живем в более сложном обществе, и это требует других правил или — возможно — новой интерпретации старых. Мы знаем теперь, что когда широким слоям населения не хватает еды, одежды и крова, это разновидность убийства. Когда мы не позволяем негру изложить свои доводы и протестовать против своего поистине тяжелого положения — это разновидность лжесвидетельства. И когда нашей молодежи не позволяют слушать голос собственной совести, а заставляют ее выполнять желание большинства, это значит, что мы поклоняемся другому богу — богу Истеблишмента. И я говорю, что истинная функция храма — или церкви, если на то пошло, — следить, чтобы современное общество было жизнеспособным, а в наши дни это означает проявлять инициативу в таких вопросах, как гражданские права, социальная справедливость и мир во всем мире.
Бреннерман поправил кипу на голове.
— Я хотел бы видеть, что наш храм занимает ясную позицию во всех этих вопросах и заявляет об этом во всеуслышание. Я хотел бы видеть, как наш храм принимает резолюцию по этим вопросам и затем уведомляет о нашей позиции ежедневную прессу и посылает копии законодательному собранию штата и нашим представителям в Конгрессе.
И я бы хотел, чтобы мы сделали больше. Когда наши чернокожие братья устраивают демонстрации в защиту социальной справедливости, я хотел бы видеть рядом с ними команду этого храма. И когда проходят слушания
Более того, я хотел бы, чтобы мы выделили деньги для специального фонда социальной активности, чтобы мы могли внести свой вклад в различные достойные дела — такие, как марш бедных в Вашингтон, юридическая помощь политическим заключенным на Юге, и даже — в некоторых случаях — в поддержку кандидатов на общественные должности, которые представляют наши взгляды и выступают против реакционеров и фанатиков.
Мое отношение к этому не тайна и не является для вас неожиданностью, потому что это предвыборная платформа, на которой я проводил кампанию за должность президента «Братства», и это платформа, на которой проводила кампанию нынешняя администрация храма. Сам факт нашего избрания показывает, что большинство конгрегации согласно с нами и дало нам наказ действовать. А наша платформа может быть выражена в нескольких словах: деятельность храма должна помогать развитию демократии.
Как я сказал, ничто из этого не является для вас неожиданностью, потому что мы все время заявляли об этом. Но одно дело заявлять, а другое — претворять в жизнь. И сегодня вечером я хотел бы объявить о первом шаге нашей новой программы. Мы полагаем, что демократия должна начинаться дома. Поэтому вместо старой системы забронированных мест, когда лучшие места всегда доставались одним и тем же немногим личностям, мы собираемся ввести систему, при которой никакие места в храме не резервируются и все рассаживаются по принципу «кто первый пришел, того первого и обслужили». Наш президент, Бен Горфинкль, посчитал вполне уместным, чтобы объявил об этом я, поскольку именно «Братство» будет устанавливать новые стулья к Верховным праздникам.
Зал возбужденно загудел, но Бреннерман продолжал:
— Да, я знаю, что не все члены конгрегации и даже «Братства» согласны с нашим представлением о функции храма. Я знаю, некоторые считают, что храм должен быть просто местом, куда приходят молиться и соблюдать ритуал. Они похожи на тех, которые заволновались, когда Моисей поднялся на гору, и настояли, чтобы Аарон сделал золотого тельца. Это люди, которых не интересуют настоящие убеждения, которые боятся быть втянутыми в полемику. Им нужна религия, состоящая из набора ритуалов. Я считаю, что это сродни поклонению золотому Паффу — я хочу сказать, кафу [28] . (Громкое хихиканье.) И я считаю это религией золотого — он сделал паузу, словно для того, чтобы удостовериться, что на этот раз он произносит правильно — тельца.
28
Calf (англ., произносится: каф) — телец.
Бреннерман продолжал еще несколько минут, сравнивая то, что он назвал настоящей религией, с религией тельца. И каждый раз был преувеличенно осторожен с произношением. Он закончил призывом к единству, «чтобы мы сделали наш храм лучшей религиозной организацией на Северном побережье».
Он вернулся на свое место рядом с Горфинклем, который встал и, как принято, поздравил его торжественным рукопожатием. Но когда они снова уселись, Горфинкль, прикрывшись молитвенником, сложил из пальцев букву О в знак безоговорочного одобрения.
Глава VIII
— Привет, Хьюджи, дружище. Эт-то твой старый друг Кевин О’Коннор.
— Ага. — Хью Лэниган, шеф полиции Барнардс-Кроссинга, не любил, когда его называли Хьюджи, и особенно не любил Кевина О’Коннора, начальника полиции соседнего Линна. Он считал его профессиональным ирландцем, даже театральным ирландцем, так как родился О’Коннор в Америке и ирландский акцент был явно наигранным. Кевин был уверен, что в Линне это может дать политические преимущества.
— Ты пойдешь на весенний бал шефов полиции, а, Хьюджи?