В.А. Жуковский в воспоминаниях современников
Шрифт:
ее, как он впоследствии говорил Бологовскому, для развлечения от скуки. Под
Вязьмой Коновницын в первый раз поручил Скобелеву написать коротенький
приказ, который изумил всех своим слогом и ясностью, отличавшими его от всех
прочих, выходивших из дежурства. Под Красным одна из изготовленных бумаг,
поднесенных Кутузову для подписи, так ему понравилась, что он спросил
Коновницына: "Откуда, душа моя, ты взял такого златоуста?" Коновницын
отвечал, что это Скобелев,
при письме к вашей светлости". По словам Бологовского, и в особенности
Маевского и Данилевского, Коновницын уже знал тогда, что пишет не Скобелев,
а Жуковский, но хотел польстить князю. Как бы то ни было, но на сказанные
слова Коновницыным Кутузов ответил: "Познакомь меня с этим златоустом"3.
Скобелев был тотчас представлен, обласкан, осыпан наградами и после того в
Копысе в первый раз получил уже устное приказание написать проект какой-то
бумаги, который он и представил через несколько часов. Кутузов, выслушав
написанное, при Коновницыне и Кайсарове, принял вид чрезвычайно
недовольный и, обратившись к Скобелеву, гневно сказал ему: "В другой раз не
теряй времени на проекты и пиши прямо набело и представляй к подписи" -- и
затем присовокупил, отнесясь к Коновницыну: "Ты береги этот клад". При этом и
Кайсаров нашел удобным заметить князю, что "так и княгиня его называет".
От Копыса до Вильны написано было несколько бумаг, не имевших
особенного значения, но в Вильне Кутузов по нескольку раз в день призывал
Скобелева и задавал ему темы, которых тот положительно не понимал и всякий
раз испрашивал дозволения у фельдмаршала записывать то, что приказывалось,
на что и получал с похвалой дозволение. В Вильне были написаны: донесение
государю, приказ по армии, -- но в особенности интересны сношения Кутузова с
Платовым, относительно пожертвования отбитого церковного серебра в пользу
церкви; сношения с митрополитом и пр. Замечательно, что эти истинно
патриотические факты не нашли места в истории г. Богдановича4, хотя они есть у
Данилевского и пр.
Наконец последовала разгадка литературного достоинства Скобелева. В
Вильне, по зачислении части московского ополчения в полки, остальная вместе с
начальником оного графом Марковым получила повеление возвратиться на
родину, а армия двинулась за границу. Скобелев, уже полковник, увешанный
орденами и осыпанный денежными наградами и почестями, должен был
расстаться с скромным Жуковским.
До Калиша не приходилось писать ничего имеющего сериозное значение.
Кутузов приказал не затруднять Скобелева: он берег этого "златоуста", этот
"клад"
нами потребовало громкого приказа по армии -- с примесью политических
воззрений. Кутузов призвал Скобелева, велел ему сесть и записать главные темы,
долженствовавшие быть обработанными для приказа. Отпустя "златоуста",
фельдмаршал прибавил: "Смотри, брат, это первый приказ, который Европа
переведет на свой язык; не ударь же нас лицом в грязь, напиши с вечера, а поутру
просмотри, да пораньше и пришли ко мне". Скобелев исполнил, а когда принялся
читать собственное свое сочинение, то Кутузова начало, как говорится,
передергивать, но он выдержал, не желая оскорбить гения, и, напротив, очень
милостиво заметил, что, вероятно, в первом заграничном городе он погулял с
товарищами, и затем, сделав кое-какие замечания относительно изложения,
совершенно противного тому смыслу, который он поручил выразить,
присовокупил: "Поди-ка отдохни хорошенько, да исправь и принеси -- если
успеешь, то после обеда, а нет -- то непременно вечером: завтра рано надо
разослать приказ сегодняшним числом".
Самонадеянность Скобелева была так велика, что он, не дождавшись
вечера, принес приказ тотчас после обеда, когда от фельдмаршала не все еще
разошлись. При слушании приказа на лице Кутузова изображалось гневное
нетерпение; некоторые из присутствующих, не знавшие прежнего автора,
писавшего под псевдонимом Скобелева, удивлялись, другие, которые знали или
по крайней мере подозревали тайну, но хранили молчание, конечно, потому, что
"златоуст" был рекомендован княгиней, улыбались, посматривая друг на друга.
Кутузов довольно грозно сказал Скобелеву, что он забыл, что ему приказано было
отдохнуть и принести приказ вечером с теми поправками, которые замечены,
велел ему идти и исполнить это к восьми часам.
Когда Скобелев вышел, Кутузов продолжал разговор о нем, причем мало-
помалу начали говорить ему о ходивших слухах, что будто бы все прежние
бумаги, так нравившиеся Кутузову, писал живший вместе с Скобелевым
Жуковский и пр. Фельдмаршал тотчас послал за Скобелевым и с свойственною
ему сдержанностью ласково спросил, правда ли то, что ему рассказывают.
Скобелев не решился запираться и признался во всем, испрашивая прощения.
Откровенность Скобелева понравилась князю; улыбаясь, он заметил только, что,
"значит, не ты златоуст, а Жуковский, а тебя чуть ли не много назвать и
медноустом. Ступай, братец, извини только за поклеп мой, что ты ночью