В.А. Жуковский в воспоминаниях современников
Шрифт:
командиру -- доложить ему о своей поездке, и так как время приближалось к
обеду, то в числе прочих пришел и Бологовский с приехавшим к нам гостем.
Дохтуров принял последнего как старого знакомого и расспрашивал о многих
общих им знакомых, как это делал и Бологовский во всю дорогу. Когда штаб
собрался и пришел генерал Талызин, то оказалось, что почти все более или менее
были знакомы с неизвестным мне милиционером и приглашали его переехать из
Леташевки
что он очень хорошо приютился к квартиргеру главной квартиры. Здесь только я
спросил о его фамилии и узнал, что это В. А. Жуковский, но решительно не
обратил на него никакого внимания, ибо до того времени никогда не слыхал о
нем, и даже после того, в несколько приездов моих, мне не пришлось обменяться
ни одним словом, -- и знакомство наше ограничилось только тем, что, встречаясь
иногда на улице в Леташевке или проезжая мимо его ворот, у которых он часто
сиживал, мы обменивались поклонами. Однажды Скобелев остановил меня и
зазвал к себе пить чай, но в числе нескольких лиц, тут же живших, Жуковского в
тот день не было дома, и на мой вопрос о нем Скобелев отвечал, что кто-то
"утащил его", присовокупив: "Он славный барин!"
Дней через десять после этого корпус Дохтурова выступал к
Малоярославцу, а дня через четыре после сражения, въезжая на рассвете с
другими обер-квартирмейстерами в Полотняные заводы для получения
дислокации, я увидел стоящий среди улицы с поднятым верхом экипаж в четыре
лошади и несколько вьючных и верховых лошадей2. Заглянув в экипаж, я увидел
закутанного Жуковского; мы поклонились, и здесь я в первый раз заговорил с
ним, спросив, где он остановился. В. А. отвечал, что ожидает Скобелева, который
расписывает мелом квартиры. Я догнал товарищей. Толь еще не приезжал. Мы
вошли в избу, назначенную для дежурства; здесь обер-квартирмейстер 7-го
корпуса штабс-капитан Иван Александрович Фон-Визин спросил меня, с кем я
остановился разговаривать. Узнав, что с Жуковским, он пригласил меня идти к
нему, пока приедет еще кто-нибудь для диспозиции; к нам присоединился еще К.
Иванов, и мы вышли, -- но экипаж уже исчез. Зная, с кем Жуковский
останавливается, я спросил первого попавшегося унтер-офицера, который тотчас
и указал нам квартиру Скобелева. Его не было еще дома, а Жуковский сидел за
столом перед погребцом и приготовлялся пить чай. С Фон-Визиным они были
очень коротки. Скоро принесен был большой медный с кипящей водой чайник, --
но едва только мы принялись было за стаканы, как вошел Скобелев и объявил
нам, что сейчас встретился с Толем, вследствие
го корпуса назначена была квартира версты за три. Как 6-му, так и 7-му корпусам
должно было проходить через Полотняные заводы; отправив в назначенные для
них деревни дивизионных квартирмейстеров, Фон-Визин потащил меня допивать
чай. Мы действительно еще застали самовар и пробыли у Скобелева часа два, но в
это время наше небольшое общество разделилось на две беседы: Жуковский с
Фон-Визиным, а я со Скобелевым. Дорогой Иван Александрович меня несколько
ознакомил с значением Жуковского, в котором до того времени я видел только
скромность, доходящую даже как бы до стыдливости. После этого свидания я не
имел случая видеть его до Красного. Здесь, в три дня, что корпусная квартира
была в одном месте с главной, я каждый день виделся с ним или у Дохтурова, или
у Бологовского. В Копысе пришлось мне опять пить у него чай, по тому же
случаю, как и на Полотняных заводах, а на другой день закусывать -- по
приглашению Скобелева: этот последний праздновал три награды, им
полученные в каких-нибудь два месяца. Затем мы встречались только на пути до
Вильны, где я один раз обедал с ним у графа Ираклия Ивановича Маркова.
Теперь разъясню отношения, существовавшие между Скобелевым и
Жуковским. Вначале это было тайной; после Красного начали о ней поговаривать,
но никто не решался довести ее до сведения Кутузова, для которого помянутые
отношения оставались неизвестными до Калиша. Еще в Леташевке кто-то из
сопостояльцев Скобелева и Жуковского принес из дежурства какие-то бумаги, на
которые нужно было отвечать. Ответ на одну из них почему-то затруднял автора.
Товарищи старались помочь ему, но все как-то не клеилось. Наконец спросили
мнения Жуковского, бывшего свидетелем толков о сущности приготовляемого
предписания, и он удовлетворил их. Через несколько дней войска выступили из
Леташевки, и Жуковский был уже единственным постояльцем у Скобелева и
затем спутником в переходах, помещая его в свой экипаж. На одном из первых
ночлегов, когда дежурство еще не вернулось, Скобелеву дали что-то написать; он
принес работу к себе, но, как ни старался, не мог ее выполнить; Жуковский
вызвался написать вместо него, и бумага совершенно удовлетворила
Коновницына и Кутузова: это был первый литературный опыт Скобелева.
Коновницын обратил на него внимание и уже на каждом переходе давал ему
постепенно более и более важную по сему предмету работу; Жуковский исполнял