Валдаевы
Шрифт:
Промолчал Платон. Позвал с собой Веньку двоить под озимое землю. День был яркий. Знойный. Платон вспахал участок, а Вениамин проборонил его. Сели под телегу обедать. Платон подумал, что в самый раз сейчас начать разговор, но сын привстал на колени, и, глядя в сторону села, сказал:
— Вон, гляди, туча какая белая! Дождь в селе.
— Нет, это град.
Зашумело поле, воздух охладел, поднялся ветер, закружились пыльные вихри, закачался сиротой куст полыни. Небо разорвала молния, закрапал дождь — и вдруг грянул град. Крупный, с голубиное яйцо.
Переждав, пока град утихнет,
— Она ведь сама полезла… — оправдывался парень. — Не сохранила себя…
— Вот и женишься. Годов тебе уже восемнадцать. Пора и ума набраться.
Вениамин гмыкнул и заявил, что на свой ум не жалуется. А вот насчет женитьбы… Сама Танька кашу заварила — пусть теперь и расхлебывается. А он, если надо будет, женится не на такой… Он себе по душе найдет.
— Тогда убирайся с глаз моих куда хочешь! — закричал Платон, чувствуя, как все в нем дрожит. — В чем есть, в том и иди. К дому чтоб ни на шаг! Слышишь? — Парень спрыгнул с телеги. — И Виктору, нечистая душа, ниоткуда не пиши. Вот мой наказ. Ежели ослушаешься, из-под земли достану — убью!
Вениамин дернул себя за козырек мокрого картуза, словно указывая себе направление, и пошел шлепать лаптями по грязной дороге.
Платон приехал домой. Матрена, помогая ему распрягать лошадь, спросила про Веньку, и Платон сказал, что прогнал его. Уговаривал жениться на Таньке — отказался. Такой человек с каменным сердцем в доме не нужен. И нечего жалеть его. Пусть топает на все четыре стороны. И чтоб духу его здесь не было! А Танька — пусть она во двор выйдет. И с ней поговорить надо.
Дрожа от страха, во двор вышла Таня. Платон развязал чересседельник. Ни слова не говоря, поймал ее за косу и начал хлестать по спине — сперва она не подавала голоса, и Платон свирепел с каждым ударом, но потом заорала — не выдержала, — и во двор сбежалась вся семья: глядели, как лупцуют Таньку. И Андрюшка шепнул Антошке:
— За что ее порют?
— Все будешь знать — скоро состаришься.
— За что? — не унимался Андрюшка.
— Тайком родить хотела, — прошептал Антошка брату на ухо.
Вечером, за ужином, никто не проронил ни слова.
Как зеленые тучи, ходят вершины ветел, растущих ко обеим берегам речушки, что протекает по Рындинке.
Вениамин постучался в окно крайнего дома. Скрипучим голосом спросила его старуха:
— Кто там?
— Подайте попить.
— Чего тебе: квасу или водички? Квас три раза уж «женат».
— Водички.
Старушка подала питье в ковше, с дырой, заткнутой зеленой тряпочкой. Веня выплеснул в сторону несколько капель, — иначе проглотишь вредную «голову воды». Вода была теплая и попахивала деревянным ведром.
— Спасибо… Эти вороны не надоели вам? — кивнул парень на ветлы, на которых было несчетное множество грачиных гнезд. В воздухе плыл громкий птичий переполох.
— Мы привыкли, милок. Осенью улетят — нам скучно будет…
Вениамин кивнул ей и бодро зашагал,
В селе Старом Ардатове заночевал, а утром направился в город Ардатов. По левую сторону дороги шумела дубовая роща, по правую — колыхалась нива, над которой дрожало марево. Кузнечики стрекотали с надоедливым однообразием, и Вениамину казалось, что они своими тонкими и пронзительными голосками щиплют сердце. Холмистое поле было похоже на большое кладбище. На обочине иногда встречались брошенный лапоть или чекушка от телеги. Наконец издалека увидел перила моста. Конечно, речка Алатырь!.. Напиться можно…
Вот и уездный город Ардатов. Одноэтажные домишки, по сторонам широкой мостовой — потерянные подковы, будто черные изогнувшиеся змеи.
Пошел мелкий дождик. Вениамин вмиг промок — на нем была лишь холщовая рубашка. Поискал взглядом, где бы спрятаться, и увидел крыльцо с навесом, над которым синела вывеска:
ТОРГОВЛЯ МЯСОМЪ
Вениамин обшарил карманы. В одном из них нащупал шелковый кисет, вышитый и подаренный Таней, на дне которого немного махорки, в коробке около пяти спичек и пачечка курительной бумаги. Но ни копейки денег.
Из магазина вышел старик с седой, похожей на телячий хвост, бородой. Увидел парня и мягко сказал:
— Молодой человек, помоги мне.
— Чем?
— Да вот мясца купил я — самому не донести до дому. Дышится тяжело. Пособи-ка.
— Я могу, — кивнул Вениамин.
«Мясцо» было в мешке, измазанном засохшей кровью, и весило три пуда. Парень вихлялся, таща эту ношу. Нестерпимо сосало под ложечкой. Прошли через городской базар. Дошли до большого белокаменного двухэтажного дома с мезонином. Нижний этаж был отведен под магазин, над дверью которого висела красивая вывеска:
МОСКАТЕЛЬНЫЕ ТОВАРЫ Л. БУГРОВЪ
— Бугров — это я, — сказал старик. — Зовут меня Леонтий Поликарпыч. Купец я. Первая гильдия, понял?
Крыльцо было широкое, белокаменное.
Через двор вошли на кухню. Хозяин усадил помощника на кованый сундук и расспросил, кто он, откуда и куда идет. А Веня рассказал ему все без утайки.
— Паспорт у тебя имеется? Нет? Ну, это дело поправимое. Можно затребовать из волостного управления… Мне еще один работник нужен.
— А мне и податься больше некуда.
— Ну, тогда договорились. На тебе гривенник. За то, что мясо приволок. Не… погоди… еще двугривенный возьми на разживу.
Бойкая, похожая на мышку, девочка повела парня в дощатый дом, стоявший за двором, — тут жили работники. Их было двое.
— Этого зовут Ганя, а этого — Миня, — представила она Вениамину. Вениамин назвал себя. Ганя был белобрысый, словно сивый, Миня — рыжий, конопатый.
После обеда Ганя показал новому работнику хозяйство Бугрова. В первую очередь — сад. И кивнув на зеленую лужайку, сказал, что там самое дорогое богатство купца — его дочка Верочка, хоть и лет ей всего девять, в этом доме никто так не хозяйничает, как она, и для хозяина каждое ее слово — закон, и никогда не надо перечить ей…