Валтасар (Падение Вавилона)
Шрифт:
Часть II
Медное царство
Царство его разрушится и разделится
по четырем ветрам небесным, и не к его потомкам перейдет... ибо раздробится царство его и достанется другим, кроме этих.
Даниил; 11, 4
Глава 1
Я, Нур-Син, сын Набузардана, внук Шамгур-Набу, потомок славного Ашурбанапала, составил эти записи по совету мудрого пришлого из иври, наби Иезикииля, наставника осевших в Вавилонии поклонников Яхве.
В прежние дни племя иври откололось от Страны двух рек и ушло на закат, в область Киннахи, иначе именуемую Палестиной или Ханааном. Повелением любимца Создателя, потомка Мардука Единосущного, царя Навуходоносора племя иври было возвращено на берега Евфрата. Теперь с воцарением в Вавилоне любимца Ахурамазды-Мардука, непобедимого воителя Кира, сына Камбиза, потомка Ахемена, племени Иезекииля позволено возвратиться в Палестину. Их предводитель Зоровавель обещал сохранить эти записи. Также уйдут на заднюю сторону верхнего мира и пергаменты, заполненные рукой сильного пророка Иеремии, хранившиеся в доме моей жены Луринду.
Но не все выселенные решили отправиться на родную землю. Многие остались в Вавилоне, и среди них постаревший Балату-шариуцур.
В месяце аяру мне исполнилось семьдесят лет. Сказал Син-лике-унини, и Соломон повторил - человек одинок. Когда Нергал в упор глянет на тебя из бездны, когда зычно вскрикнет, не будет у тебя ни сына, ни брата. Каждому приходит срок, и посланец подземного мира Намтар, что значит "судьба", берет тебя за руку и ведет мимо живых, и никто не подаст тебе руки, ни сын, ни брат.
Но бродить по земле лучше вдвоем, ибо если один упадет, другой поднимет товарища своего. Горе тому, кто упадет, и нет рядом никого, кто поднял бы его. Также, если лежат двое, то тепло им; одному как согреться? Нитка, втрое скрученная, не скоро порвется. Увы, нет со мной любезной моему сердцу Луринду. Увел её Намтар в тот самый день, кода пали Врата небес. Зычно вскрикнул, и лишил меня радости жизни. Жизнь не веселит - суеты много. Куда не бросишь взгляд, все злое да злое. Мальчишкой мне довелось видеть непостижимого Навуходоносора, сына Набополасара, любимца богов и бича Божьего. Юношей я упивался величием Вавилона, зрелым мужчиной провел много дней в горах Персиды. На закате дней мне приходится быть свидетелем бесчинств пришлых и горевать о судьбе родного города, ограбленного войсками Дария, сына Гистаспа, потомка Ахемена.
Служанка рассказала, что вчера между воротами Гишшу и воротами Забабы рухнула часть внешней городской стены. То ли подмыли её последние два обильные паводка, то ли никто за эти годы не удосужился подремонтировать Немет-Эллиль, только случилось неизбежное. Что построено, то должно упасть. Так было и так будет. Как реки текут в море, и не переполняется оно, потому что все возвращается на круги свои, так и творенья рук человеческих должны пасть, ибо красуйся они вечно, не нашлось бы на земле свободного места, где можно было бы поставить ногу.
Род уходит и род приходит, а верхний мир пребывает вовеки. Восходит солнце и заходит солнце и вновь спешит к месту своему, где оно восходит. Все возвращается на круги свои. Так говорю я, все повидавший Нур-Син.
Записи наби Иеремии достались мне после смерти уважаемого Рахима, прозванного Подставь спину. Знайте, любопытные, что умение подставлять спину под тяготы общего груза, во исполнения долга перед государем, а также на потребу благосостояния семьи - любезное богам бремя. Без него трудно выжить, выстоять, сказать самому себе - меня гнули, но не сломали. Так тамариск убеждал пальму - сколько не ходи ветер к югу, сколько не буйствуй на пути своем, но сменится ветер и помчится к северу. Ветер возвращается на круги свои, как речные воды, устремившиеся в море, возвращаются к истоку, ибо как иначе были бы полноводны потоки, орошающие верхний мир?
Умер Рахим в одночасье, на пороге дома в день траура и светлой радости. В месяц абу новым правителем вавилонян по воле богов стал зять славного Навуходоносора полководец Нериглиссар. В те поры я был приближен ко двору и, хотя мой покровитель, царский голова Набонид, уроженец Харрана, впал в немилость и на ненадолго ушел в отставку, меня новый царь некоторое время держал подле себя, пока его сын и наследник Лабаши-Мардук не настоял, чтобы и меня, "собаку и прихвостня Набонида" убрали из дворца.
Я покинул царский музей и утешил моего отца, славного Набузардана, разрушителя храма в Урсалимму, которому новые власти тоже предписали закрыться в четырех стенах и без особого разрешения не выходить на улицу, ибо на "сыновьях его кровь сына Навуходоносора, царя Амель-Мардука".
Старик отложил привезенное из Египта, тростниковое перо, некоторое время сидел, посматривал в оконный проем, сквозь который в комнату проникал утренний свет, печалился. Задул лампу - комната наполнилась робкими рассветными сумерками.
Светало на глазах. Скоро встало солнце, его лучи окрасили стены домов резким оранжевым цветом. Воздух затрепетал, заколебались дали. Открылись разрушенные строения, часто, грудами мусора и щебня перегородившие улицу. Их было много. С ярусов Этеменанки, где когда-то селились соколиные семьи, теперь громадной стаей поднялось воронье и неспешно, ордой двинулись в сторону окружавших город полей и садов.
Нур-Сину припомнилось, как сразу после переезда в городской дворец маленький Валтасар всполошил стражу, придворных и самого Амеля-Мардука. Ранним летним утром мальчишка вышел во двор со своим охранником Рибатом, отцом Луринду, взобрался на крепостную стену и принялся расстреливать из лука ворон, отдыхавших на башнях. Шум поднялся небывалый, стража не могла ничего поделать с расшалившимся юнцом, а тот, выхватывая у Рибата стрелу за стрелой, казнил ошалевших, каркающих птиц. Сам правитель в домашнем халате выскочил на подворье. Вид его не предвещал ничего доброго. Губы подрагивали, пальцы сжаты в кулаки. Полумертвый от страха начальник стражи объяснил ему, что "мальчишка, видно, сошел с ума".
Амель-Мардук молча махнул рукой Валтасару - спускайся, мол! Тот сбежал во двор, без всякого страха глянул на раскрасневшегося, сопящего царя, спросил первым.
– Сможешь попасть?
Он указал на усаживавшихся на крепостные зубцы птиц и протянул царю лук.
Амель хмыкнул, принял оружие, наладил стрелу, прицелился и выстрелил вверх. К радости мальчишки одна из ворон, пронзенная в середине туловища упала на плиты. Валтасар захлопал в ладоши.
– Молодец! Тебя ждет награда. Я попрошу своего брата, царя Амеля-Мардука достойно одарить тебя.
Амель-Мардук захохотал басом, во весь голос, потом бросил лук и принялся хлопать себя по ляжкам. Начальник охраны позволил себе изобразить сопутствующую улыбку. Только Рибат, огромный, широкоплечий, спокойно взирал на веселящихся царевича и правителя.
Наконец Амель-Мардук заявил.
– Я и есть царь. Ты больше не буди меня в такую рань. Я назначу час для стрельбы.
Он глянул на лук, начальник стражи поднял его, протянул царю, Рибат подал стрелу. Амель приладил её в боевое положение, долго целился, выстрелил. Птица с пронзенным крылом упала на двор.