Валтасар (Падение Вавилона)
Шрифт:
Священнослужители ныли: Харран стоит на отшибе, царь Амель-Мардук вообще всякие иные святилища, кроме Эсагилы в Вавилоне, презирал, новый правитель сюда глаза не кажет, областеначальник своевольничает.
Нур-Син составил доклад для Набонида, передал его гонцу, а заодно и длинное письмо к Луринду, в котором не жалел слов, чтобы описать чувства, которые он испытывал со дня разлуки с желанной. Изложил в стихах. Начал так:
Скорбь, как воды речные, устремляется к морю.
Как трава полевая вырастает тоска.
Посреди океана, на широком просторе
Скорбь, подобно одежде, покрывает живых...*
...Днем вижу тьму, ночью скорблю от разлуки
Во сне вижу тебя - сердце стремится к тебе...
Войска
На границе посланники Вавилона наслушались жалоб на горцев из Пиринду, которые в последнее время совсем обнаглели. Набеги с той стороны не прекращались. Случалось, шайки разбойников, организованные по племенному признаку, доходили до Евфрата. Их пытались ловить, устраивали на них облавы, однако те ловко ускользали и уходили от погони. Впрочем, те, кто проживал в горах союзного Хуме недалеко от них ушли.
Можно вообразить, какое изумление вызвало у местных воинских начальников доставленное Нур-Сином распоряжение нового царя сократить наполовину войска, охранявшие границу. Им предписывалось немедленно отойти вглубь страны и встать лагерем у слияния Балиха с Евфратом. Особой активности не выказывать. Обустроить лагерь, согласно секретному, переданному устно распоряжению, непомерно большой для отводимых кисиров. Заготовить все необходимое для стояния изрядного количества войск. О количестве запасов, свозимых в лагерь, числе обустраиваемых палаток для размещения воинов, помалкивать.
Через Киликийские ворота - глубокий и тесный, шириной в несколько десятков локтей каньон, прорезавший горы Тавра и открывающий выход во внутренние области полуострова Малая Азия, - посольство добралось до столицы Фригии Гордия, где Нур-Син с офицерами с любопытством осмотрели колесницу древнего царя, чьи поводья были завязаны так хитро, что никто не мог развязать их. Местные говорили, что тот, кому удастся справиться с узлом, будет их царем. Нур-Син, осмотрев огромную, с громадный кулак, связку стиснутых кожаных ремней, решил, что вряд ли найдется человек, которому будет под силу проверить, верно ли древнее пророчество.
Из Гордия посланцы Нериглиссара добрались до столицы Лидии Сард. Город располагался в ухоженной и на удивление живописной долине у подножия горного хребта, называвшегося Тмол, и скорее напоминал большое сельское поселение, каких в далеком Двуречье было не перечесть. Стен вокруг Сард не было, жилища в основном из камыша, обмазанного глиной, даже каменные дома были покрыты камышовыми крышами. Укреплен был только царский дворец, и то более естественным образом, чем крепостными стенами. Кремль возвышался на выступающей со стороны Тмола скале и только местами был окружен рукотворным крепостным венцом. Следовавшие с Нур-Сином военные начальники из халдеев только головами качали - подобную крепость взять трудновато, разве что измором. Даже проход к дворцовому комплексу здесь был устроен необычным способом. В подстилающей скале был пробит лестничный туннель, выводящий к подножию горы. Его нижнее устье перекрывалось бастионом, состоявшим из двух массивных внешних башен, достаточно просторного накопителя и внутренних башен, откуда и начиналась лестница, ведущая наверх, к дворцу. Возле внешних башен высились огромные скульптуры разинувших пасти львов, по этой причине ворота назывались Львиными. Входы представляли собой вытянутые полукружья.
Царский дворец с хозяйственными постройками и знаменитой на весь верхний мир сокровищницей располагался в северной части крепости. Доступ туда перекрывала ещё одна крепостная стена.
Вавилонское посольство разместили на внешнем дворе в каменном двухэтажном доме. Нур-Син и его спутники прибыли в нерадостный день. Во дворце в ту пору случилось чрезвычайное происшествие. Общительный, умевший любого разговорить Хашдайя, успевший познакомиться с некоей служанкой из поварни, выяснил, что одного из евнухов царского гарема застали возлежащим на ложе с любимой царской наложницей.
Гнев царя был равен его удивлению. Как сообщила служанка, Крез, царь четырех стран света и великий царь, пребывает в раздумье, какое наказание могло бы соответствовать тяжести и оскорбительной дерзости подобного неслыханного злодеяния.
Халдейские офицеры сначала подняли Хашдайю на смех. Никто из них поверить не мог, чтобы евнух оказался способен на такое. Даже молчаливый Акиль-Адад улыбнулся и заявил - наверное, какой-нибудь ловкач переоделся кастратом и попытался овладеть наложницей. Ведь евнух, добавил он, это жалкое существо.
– Ты считаешь, - спросил его Нур-Син, - что именно по этой причине евнухи полагаются скромниками и допускаются в женские покои?
– Это же ясно как день!
– пожал плечами луббутум.
– Оскопление отняло у них всякую охоту к обладанию женщиной, вот их и допускают в гарем, даже если в действительности они и не прочь переспать с какой-нибудь красоткой.
– Ты считаешь, что оскопление отняло у них охоту влюбляться или способность сходиться?
– Конечно, ведь если уничтожен член, вселяющий в тело похоть, нет и любовной страсти.
– Ошибаешься, Акиль-Адад. Евнухи тоже способны влюбляться. Страсть порождается очами, она не угасает. Впрочем, если бы люди придумали способ искоренить подобные помыслы, все равно не стоит приписывать евнухам особое целомудрие, ведь они просто вынуждены к этому, потому что их насильственно лишили способности любить. Целомудрие состоит не в том, чтобы раскалять любострастие в стремление и страсть, а в том, чтобы обуздать себя и возвыситься над любовным бешенством.
– Легко говорить!..
– покачал один из старших офицеров.
В полдень посланцев Вавилона пригласили к царю.
К дворцу их провели громадными пропилеями, построенными совершенно в греческом духе. Ввели в зал, украшенный колоннадой. Пол был выстлан золотистыми и темно-пурпурными плитами. Трон стоял на возвышении в дальнем конце зала, рядом два стража в вызолоченных доспехах, по бокам три советника царя.
Сам Крез, расположившийся на троне, был хмур, неулыбчив. Послов встретил неласково, сразу напомнил о взаимных обязательствах, о нерушимой дружбе. Добавил, что никто в Вавилоне не смеет упрекнуть его, что он хотя бы в пустяках пренебрег своим южным соседом.