Валтасар (Падение Вавилона)
Шрифт:
– Хозяйством. Столько хлопот. Мы не так богаты, чтобы передоверить все рабам и управителю имения. Мне приходится прясть, потом занимаюсь набивкой ковров, шью накидки. Иногда плету циновки.
– В этом нет ничего зазорного. Царские дочери тоже не сидят без дела. Царица Кашайя, например, научилась замечательно окрашивать шерсть в синий цвет. Она ткала плащи для всей царской семьи, в том числе и для самого Навуходоносора. Помнится, когда мы встретились в царской коллекции, вы с таким интересом осматривали редкости, собранные в царском музее. Что вам запомнилось
– Там много интересного, но меня перестали пускать в музей. Сейчас я занимаюсь переводом на аккадский писаний древнего мудреца, однако многое мне там непонятно.
– Вот как. Кто же он, - заулыбался гость, - этот убеленный сединами обольститель, сумевший увлечь своими стихами такую хорошенькую женщину?
– Вам должно быть известно его имя. Его зовут Иеремия. Он предрекал уверовавшим в единого Бога плен, и его пророчество сбылось.
Даниил невольно сглотнул, выпрямился, улыбка сползла с его лица.
– Откуда тебе известно о пророчестве великого учителя? Кто рассказал? Нур-Син?
– Нет, уважаемый Балату, я нашла его в записках наби Иеремии. Они достались мне от деда, встречавшего старика в сокрушенном городе и спасшего его от смерти.
– У тебя сохранились записи Иеремии?! Покажи!
Луринду кивнула, потом поднялась и легко выбежала из комнаты. Вернулась быстро, протянула свиток писцу. Тот осторожно, боясь повредить пергамент, отогнул начало свернутого листа.
Прочитал.
"Как одиноко сидит город, некогда многолюдный! Он стал, как вдова; великий между народами, князь над областями сделался данником...!
– Это же плач Иеремии!
– воскликнул гость.
– Да, Балату. Я перевожу его поэму на аккадский язык.
– Ты кощунствуешь, женщина!
– внезапно рассвирепел Даниил.
– Кто позволил тебе прикасаться к этим записям? Как ты осмелилась перелагать язык Создателя на варварское наречие.
– Не надо обижать меня, Даниил. Разве мы все не дети Мардука? Разве после того, как Господин смешал наречия и рассеял племена, только иври могут считаться избранным народом?
Даниил невольно выпрямился, в упор глянул на молодую женщину - та невольно, напрочь прикрыла лицо шалью. Смотрел долго, неотрывно, пытаясь осмыслить услышанное, вмиг вернувшее его в те полузабытые минуты, когда он, ещё подросток, насильно приведенный в Вавилон задавал те же вопросы крепкому ещё в те дни Иезекиилю, утешителю страждущих, хранителю имени Бога, изрекателю его воли. Усилием воли Даниил взял себя в руки - вряд ли будет уместно объяснять этой язычнице, насколько неуместны её вопросы. Лучше обратить все в шутку, попозже вымолить у Создателя прощение за такое легковесное обращение с его именем. Таких любопытных, пытавшихся проникнуть в суть исповедания иври, в Вавилоне хватало. Были среди них и подосланные Набонидом...
Он с опаской глянул на женщину - вот тебе и прекраснозубая, вот тебе и обильная кудрями. Затем решительно осадил себя - хватит паясничать! Вряд ли эта женщина трудится на Набонида, в подобном случае доверенные слуги Даниила, его сородичи-иври, которых полным-полно в городе, давным-давно приметили бы её во дворце, в доме стражи, в особняке Набонида. К тому же она внучка Рахима...
Ответить ей всерьез? Ей, кровь от крови, плоть от плоти этого гигантского языческого капища, этого места, где смешались языки, где явился бич Божий и пригнавший их, грешивших, забывших и оскорблявших Моисеев закон, в поганый Сенаан?
– Эти вопросы, - наконец подал голос Даниил, - выказывают ваш недюжинный ум и интерес к...
– он на мгновение примолк, потом отвел глаза и обречено добавил.
– Ты спросила, Луринду, о самом драгоценном, что есть в моей душе. Самом потаенном... Это знание согревает меня, оно мне дорого как возможность служить Господу нашему. Зачем тебе это?
Она ответила не сразу, сначала потупила глазки, потом тихо выговорила.
– Я хочу знать, как жить правильно и что значит следовать истине. У меня есть на то своя причина. Только истинный Создатель способен помочь мне.
– Этому противятся твои боги. Ты понимаешь, о чем я?
– Да, господин, но это сильнее меня. Сильнее любви к мужу, которую ты пытался проверить на крепость. Сильнее страха наказания, поэтому я обратилась с вопросом к тебе, осмелившемуся указать самому Навуходоносору, что станется с Вавилоном.
– Я был молод, дерзок. Страдал с моими товарищами, которых едва не спалили в огненной печи. Теперь я потолстел, обрюзг, обленился, бесстыдно жажду женской плоти, в том пытаюсь найти забвение. Прости, но ты сама коснулась загадки как жить.
– Я принадлежу одному мужчине. Он дорог мне. Он дарит мне радость, учит меня, - она запнулась, потом, словно собравшись с духом, решительно продолжила.
– У нас с Нур-Сином нет ребенка. Мне тягостно ожидать его возвращения, потому что я опять порожняя. Я обошла все храмы в Вавилоне. Нет святилища, уличной ниши, где бы я не оставила дольку чеснока, не пролила пива, не положила сушеный финик. Самого лучшего сорта, уважаемый Балату, царского, просвечивающего. Я не скупилась, но все без толку. Я возопила к небесам, обратилась к наставлениям и жалобам Иеремии и наткнулась на его пророчество о гибели Вавилона. Зачем тогда рожать? Но я хочу ребенка, я не могу без маленького. Научи, мудрый, как мне быть?
– Но почему я?
– Ты же разговариваешь с Господином во сне. Вопроси Создателя, в чем я провинилась, почему он лишил меня такой малости, как дитя? Пусть он прикажет Иштар одарить меня маленьким.
– Луринду, он беседует со мной на непонятном, едва угадываемом языке. Я не могу обещать, что Господь исполнит твою просьбу.
– Нет так нет, кивнула женщина, - но ты все-таки поинтересуйся.
– Как ты не можешь понять, - разгорячился Даниил, - что Господа нельзя ублажить головкой чеснока, горсткой каши, кружкой пива. Он - Единосущен, то есть присутствует всегда, везде и во всем. И жертву может принять, если только она принесена в единственном месте на свете, которого больше нет. В урсалиммском храме?
– Да!