Вальтер Беньямин. Критическая жизнь
Шрифт:
Не успели мы изучить меню и заказать напитки, как Вальтер Беньямин бросил на меня сквозь очки несколько настойчивых взглядов, словно ожидал от меня какой-то обязательной, но уже запоздавшей реплики… Наконец он спросил у меня в некотором возбуждении: «Вы ничего не заметили?» «Мы еще ничего не съели, – сказала я. – Что я должна была заметить?» Он вручил мне меню и застыл в ожидании. Я снова изучила список блюд, но мне ничего не бросилось в глаза. Тут он утратил всякое терпение. «Вы не обратили внимание на название ресторана?» Я взглянула на меню и увидела, что ресторатора зовут Арну, о чем и сообщила Беньямину. «И что, – продолжил он, – эта фамилия вам ни о чем не говорит?» Я почувствовала себя неловко: этот экзамен был мной явно провален. «Вы не помните, кто такая Арну? [Мадам] Арну – так звали возлюбленную Фредерика в «Воспитании чувств»! Лишь после супа он оправился от разочарования, испытанного по моей вине, и само собой, темой нашего разговора за обедом в тот день стал Флобер [477] .
477
Зома Моргенштерн Гершому Шолему, 21 декабря 1972 г… Цит. по: Puttnies and Smith, Benjaminiana, 203–205.
В конце сентября Беньямин в сопровождении двух марсельских знакомых, уроженки Германии Хенни Гурланд и ее сына-подростка Йозефа, отправились из Марселя на поезде в сторону испанской границы. Перспективы легального выезда из Франции выглядели нулевыми, и Беньямин отважился на попытку нелегального проникновения в Испанию; далее он надеялся добраться через Испанию до Португалии, а там сесть на корабль, идущий в США. В Пор-Вандре к ним присоединилась Лиза Фиттко, молодая (ей был 31 год) политическая активистка, ранее жившая в Вене, Берлине и Праге; ее мужа Ганса Беньямин знал по лагерю в Вернуше. Фиттко едва ли можно было назвать профессиональным проводником, но она очень тщательно изучила все пути к бегству. При помощи описания, полученного от мэра городка Баньюльс-сюр-Мер, соседствующего с Пор-Вандром, она могла бы пробраться по тропинке, ведущей через отроги Пиренеев, в испанское приграничное местечко Портбоу. Из соседнего Сербера в Портбоу вел более прямой путь, которым воспользовались многие беженцы, чтобы выбраться из Франции, но об этом маршруте прознали вишистские gardes mobiles и он очень тщательно охранялся. Отныне беженцам приходилось пробираться западнее, через более высокие горы, по «тропе Листера» – так называлось узкое ущелье, по которому в 1939 г. от испанских фашистов скрылся Энрике Листер, видный военачальник республиканской армии. Этим трудным путем в Испанию сумели уйти Лион Фейхтвангер, Генрих и Голо Манны, Франц Верфель и Альма Малер-Верфель. Фиттко спросила Беньямина, готов ли он с его слабым сердцем к этому рискованному переходу. «Остаться здесь – вот настоящий риск» – ответил он [478] .
478
Fittko, “The Story of Old Benjamin”, 947.
Начиная с этого момента в истории последних дней Вальтера Беньямина возникает много неясностей. По совету Аземы, мэра Баньюльса, Фиттко повела маленькую группу разведать первую часть пути через горы. Вероятно, Беньямин покинул Баньюльс 25 сентября [479] . Фиттко отмечала тщательно выдерживавшийся Беньямином темп передвижения – десять минут ходьбы, минута отдыха и его нежелание отдавать кому-либо свой тяжелый черный портфель, в котором, по его словам, находилась «новая рукопись», значившая для него «больше, чем я сам» [480] . О том, что это была за рукопись, высказываются самые разные догадки. Некоторые считают, что это мог быть законченный вариант исследования о пассажах или книги о Бодлере; обе эти гипотезы крайне сомнительны в силу неважного здоровья Беньямина и того, что на последнем году его жизни к нему лишь иногда возвращалась работоспособность. Эта рукопись вполне могла быть окончательным вариантом текста «О понимании истории», но Беньямин мог бы придавать ему такое значение лишь в случае, если бы вариант, который он нес с собой, существенно отличался от тех, которые он отдал на хранение Ханне Арендт, Гретель Адорно и Батаю. Впрочем, это лишь первая из загадок последних дней его жизни.
479
Точные даты перехода Беньямина через Пиренеи, прибытия в Портбоу и смерти не известны. Имеющиеся у нас на этот счет свидетельства – воспоминания Лизы Фиттко, Хенни Гурланд и Карины Бирман, муниципальные и церковные документы, а также последнее письмо самого Беньямина – противоречат друг другу. Согласно Фиттко, ее группа отправилась в путь 26 сентября.
480
Fittko, “The Story of Old Benjamin,” 950, 948.
Во время перехода через Пиренеи Беньямин наверняка испытывал ужасные мучения, хотя он не жаловался Лизе Фиттко, был способен шутить и даже, опираясь на свой многолетний опыт прогулок по горам, помогал своим спутникам разобраться в маленькой, нарисованной от руки карте, которая была их единственным путеводителем [481] . Когда Фиттко, Гурланды и Беньямин добрались до маленькой поляны, которая была их целью, Беньямин заявил, что проведет ночь здесь; его силы подходили к концу и он не имел желания снова проделывать какую бы то ни было часть маршрута. Его спутники, ознакомившись с первой третью пути, вернулись в Баньюльс, переночевали там в гостинице и на следующее утро вновь присоединились к Беньямину, чтобы вместе с ним преодолеть последнюю, самую сложную часть подъема, и спуститься в Портбоу. Фиттко вспоминает несоответствие между «кристально ясным умом» Беньямина, его «несгибаемой стойкостью» и его отрешенностью. Лишь на одном из самых крутых подъемов его ноги стали заплетаться, и Фиттко с Йозефом Гурландом фактически втащили его наверх через виноградник. Но даже в таких условиях Беньямина не покидала его подчеркнутая учтивость. «С вашего любезного разрешения, я хотел бы…» – так он обращался к Фиттко с просьбой передать ему помидор во время остановки, сделанной беглецами для того, чтобы перекусить и утолить жажду. К вечеру 26 сентября, когда вдали уже показался Портбоу, Фиттко покинула маленький отряд, который немного вырос в численности после встречи с другими беглецами, включая Карину Бирман и трех ее спутников [482] . Когда Бирман в этот «чрезвычайно жаркий» сентябрьский день впервые увидела Беньямина, он находился на грани сердечного приступа: «…мы бросились кто куда на поиски воды, чтобы помочь больному человеку». Бирман, на которую произвели сильное впечатление его выдержка и бросающаяся в глаза интеллигентность, приняла его за профессора [483] .
481
Об этом Лиза Фиттко сообщила авторам данной книги в ходе телефонного разговора, состоявшегося незадолго до того, как она умерла в Чикаго в 2005 г.
482
Впоследствии Фиттко играла роль проводника для других групп беженцев, после чего сама бежала из Франции в 1941 г. Она прожила восемь лет в Гаване, а затем обосновалась в Чикаго, где зарабатывала на жизнь себе и своему мужу в качестве переводчика, секретаря и администратора. См. ее краткую биографию, составленную ее племянницей Кэтрин Стодольски: http://catherine.stodolsky.userweb.mwn.de.
483
См.: Birman, The Narrow Foothold, 3.
Поселение Портбоу еще и в 1920-е гг. оставалось маленькой рыбацкой деревней, но стратегическое положение этого местечка на железной дороге между Испанией и Францией привело к тому, что во время испанской гражданской войны оно подвергалось сильным бомбежкам. Беньямин и Гурланды вместе с группой Бирман явились на маленькую испанскую таможню, чтобы им поставили печати, требовавшиеся для проезда через Испанию. По причинам, которые, вероятно, никогда не будут выяснены, испанские власти незадолго до того закрыли границу для нелегальных беглецов из Франции; Беньямину и его спутникам заявили, что их вернут на французскую территорию, где их почти наверняка ожидали интернирование и отправка в концентрационный лагерь. Всю группу под конвоем отправили в маленькую гостиницу Fonda de Francia, где оставили под нестрогой охраной. Как вспоминала Бирман, она услышала «громкий стук в одном из соседних номеров»; отправившись выяснить, в чем дело, она обнаружила Беньямина, «упавшего духом и совершенно изнуренного физически. Он заявил ей, что не имеет ни малейшего желания ни возвращаться на границу, ни покидать гостиницу. Когда я возразила, что у нас нет [иного] выхода, помимо подчинения, он объявил, что у него выход есть. Он намекнул, что у него имеются пилюли с очень эффективным ядом. Он лежал полуголый на кровати, положив на маленький столик рядом с собой очень красивые большие золотые дедовские часы с открытой крышкой и не отрывая взгляда от их стрелок» [484] . До захода солнца и вечером к нему приходили один или два местных врача, пустившие ему кровь и делавшие уколы. В ночь на 26 сентября он сочинил записку, адресованную сопровождавшей его в бегстве Хенни Гурланд, а также Адорно. Текст этой записки был восстановлен по памяти Хенни Гурланд, которая сочла необходимым уничтожить оригинал:
484
Birman, Op. cit., 5.
В ситуации, не оставляющей выхода, мне не остается ничего иного, кроме как покончить со всем. Моя жизнь придет к завершению здесь, в маленькой пиренейской деревушке, где никто не знает меня.
Прошу вас передать мои мысли моему другу Адорно и объяснить ему, в какой ситуации я оказался. Оставшегося мне времени не хватит для того, чтобы написать все письма, которые бы мне хотелось написать (GB, 6:483).
Ближе к утру Беньямин принял большую дозу морфия; как впоследствии вспоминал Артур Кестлер, в момент отбытия из Марселя у Беньямина было достаточно морфия для того, чтобы «убить лошадь».
Начиная с того момента свидетельства о последних часах Вальтера Беньямина и о судьбе его тела становятся фактически бесполезными в качестве исторического источника. Впоследствии Хенни Гурланд вспоминала, что Беньямин срочно позвал ее к себе ранним утром 27 сентября [485] . Она нашла Беньямина в его комнате; он попросил ее говорить всем, что его состояние является результатом его болезни, и отдал ей записку, после чего потерял сознание. Гурланд вызвала доктора, который заявил, что медицина здесь бессильна. Согласно Гурланд, смерть Беньямина наступила днем 27 сентября. Как вспоминала Бирман, известие о смерти Беньямина вызвало в городке возмущение; было сделано несколько срочных звонков – возможно, в консульство США в Барселоне, поскольку у Беньямина имелась американская въездная виза. Когда группа Бирман днем 27 сентября приступила в отеле к обеду, через столовую прошел священник во главе группы примерно из 20 монахов, которые несли свечи и пели слова мессы. «Нам сказали, что они пришли из соседнего монастыря, чтобы прочесть заупокойную молитву над телом профессора Беньямина и похоронить его» [486] . Свидетельство о смерти, выданное муниципальными властями, подтверждает лишь отдельные детали воспоминаний Гурланд и в своих ключевых моментах противоречит записи в церковной метрической книге [487] . Покойный именуется в нем как «д-р Беньямин Вальтер», а причиной его смерти названо кровоизлияние в мозг. Не исключено, что испанский врач, осматривавший Беньямина, исполнил его последнюю волю и скрыл факт самоубийства, а может быть, его подкупили другие беженцы, стремившиеся избежать какого-либо шума, который привел бы к их возвращению во Францию. Но в то же время смерть Беньямина датируется в этом документе 26 сентября. На следующий день граница снова была открыта.
485
Многие дальнейшие подробности основываются на письме Хенни Гурланд, написанном в октябре 1940 г.; см.: GS, 5:1195–1196.
486
Birman, The Narrow Foothold, 9.
487
Факсимиле этого и других документов, относящихся к данным событиям, см.: Scheurmann and Scheurmann, eds., Fur Walter Benjamin, 101ff.
Прежде чем покинуть Портбоу, Хенни Гурланд выполнила последние наказы Беньямина и уничтожила ряд находившихся при нем писем, а вместе с ними, возможно, непреднамеренно была уничтожена и рукопись, которую он нес через Пиренеи. Кроме того, она заплатила за пятилетнюю аренду склепа для его тела на местном кладбище. В муниципальном свидетельстве о смерти значится, что погребение состоялось 27 сентября; однако, согласно записи в церковной книге, это произошло 28 сентября. Возможно, из-за того, что в свидетельстве о смерти имя Беньямина было перепутано с фамилией, его похоронили на католической части кладбища, а не на участке, отведенном для иноверцев (не говоря уже о самоубийцах). Муниципальные и церковные документы противоречат друг другу и в том, что касается номера арендованного склепа, хотя на одном из возможных мест захоронения был установлен небольшой памятник. Много лет спустя в городском архиве, также под именем «Беньямин Вальтер», был найден список вещей Беньямина. В нем упоминаются кожаный портфель (без рукописи), мужские часы, трубка, шесть фотографий и рентгеновский снимок, очки, несколько писем, газет и прочих бумаг и немного денег.
По завершении пятилетней аренды в склепе на кладбище Портбоу было погребено новое тело. Останки Беньямина, по всей вероятности, были перезахоронены в общей могиле. Сейчас на кладбище установлен памятник работы израильского художника Дани Каравана, обращенный к маленькой гавани Портбоу и расстилающемуся за ней Средиземному морю.
Эпилог
Имя Вальтера Беньямина стало забываться европейцами задолго до того, как он в 1940 г. покончил с собой на испанской границе – иными словами, и он пал жертвой того же забвения, на которое нацистский режим обрек свободную немецкую мысль. В годы войны его репутации не давал угаснуть – пусть это был лишь тусклый огонек – небольшой круг его друзей и поклонников. Такие многозначительные жесты, как посвящение Беньямину «Философских фрагментов» Адорно и Хоркхаймера в 1944 г. (речь идет о первом варианте книги, три года спустя изданной в Амстердаме под названием «Диалектика Просвещения»), были замечены лишь крохотной аудиторией. В послевоенные годы художники и интеллектуалы по обе стороны новой границы между двумя немецкими государствами стремились отыскать преемственность между яркой культурой 1920-х гг., фактически задушенной в годы Третьего рейха, и своей собственной культурой. Двухтомный сборник произведений Беньямина, изданный в 1955 г. Теодором В. Адорно, ознаменовал собой возвращение работ его друга к читателю и стал еще одним мостом, ведущим к веймарской культуре. Хотя выход этого сборника из печати не повлек за собой широкого публичного обсуждения, он был замечен и изучен рядом писателей и критиков. Так, Уве Йонсон, которого можно назвать самым значительным немецким романистом второй половины XX в., сумел контрабандой переправить изданный Адорно двухтомник в ГДР, где Беньямин считался недостаточно ортодоксальным автором.
И лишь в середине 1960-х гг., на волне студенческого движения в ФРГ, произведения Беньямина, по крайней мере некоторые их идеи, начали служить топливом для бурных дискуссий. В июле 1967 г. писатель Хельмут Хайсенбюттель выступил в известном журнале Merkur с нападками на Адорно, подвергнув критике то, как он обращается с наследием Беньямина, и эти обвинения были подхвачены другими голосами. И западноберлинский журнал Alternative, и Ханна Арендт при полном несходстве их политических позиций еще громче озвучили выдвинутое Хайсенбюттелем обвинение в том, что подход Адорно к изданию работ Беньямина фактически является продолжением той цензуры, которой их подвергал нью-йоркский Институт социальных исследований в конце 1930-х гг. То, что началось как филологическая дискуссия, превратилось в ожесточенную войну миров по поводу употребления марксистской политики на Западе – и злоупотребления ею. После 1968 г., когда в Западной Германии «восстановился порядок», стало очевидно, что этот нерешенный и неразрешимый спор, едва затронув текущую политику, в то же время пробудил интерес к творчеству Беньямина. В Германии начиная с 1974 г. у читателей появилась возможность оценить «прихотливую мозаику» беньяминовских трудов благодаря семитомному изданию Gesammelte Schriften (Полное собрание сочинений) под редакцией Рольфа Тидемана, ученика Адорно, назначенного им в качестве своего наследника в издательской области, и Германа Швеппенхойзера. В англоговорящем мире прошло десятилетие между появлением первых двух антологий избранных эссе Беньямина: Illuminations («Озарения») 1969 г. (под редакцией Ханны Арендт) и Reflections («Размышления») 1978 г. (под редакцией Питера Деметца). В промежутке между ними лондонское издательство New Left Books выпустило переводы книги Беньямина о барочной драме и больших отрывков из его труда «Шарль Бодлер: лирический поэт в эпоху высокого капитализма», а также сборник его эссе о Брехте. Начиная с этого момента различные журналы стали издавать переводы и других важнейших эссе Беньямина, делая их доступными для англоязычных исследователей. Наконец, начиная с 1996 г. в Harvard University Press был издан четырехтомник Selected Writings (Избранные произведения), который стал первым представительным, хотя далеко не полным, собранием произведений Беньямина в переводе на английский.