Вариант "И"
Шрифт:
— А потому, — ответил я, — что до постели еще ох как далеко. Здесь мы на ночь не останемся.
— Ты серьезно? Почему?
— У меня застарелая привычка: уснув — наутро просыпаться. А здесь может получиться и наоборот.
Она, конечно, поняла. И нахмурилась.
— Куда же мы?.. К тебе в отель?
— Вряд ли это лучше.
— Куда тогда?
— Не знаю. Придумаем. Важно выйти на улицу — а там, как говорится, битва сама покажет.
Я боялся, что придется ее уговаривать. Я и себя самого убедил не без труда: устал, как эскалатор в метро, весь день крутиться, и хотелось спать. Но Наталья была умницей.
— Что же, — сказала она. — Придется выключить утюг.
— И забрать все мои кассеты, — решил я. — Им вредно долго лежать на одном месте.
— Господи, — сказала Наташа. — И подумать не могла, что придется вот так петлять — в своем городе…
— С чего ты взяла, что это — наш город? Их тут в пространстве Москвы, много, и сейчас мы как раз в чужом.
— Чей же этот, по-твоему?
— В нем слишком много хозяев — неофициальных, но от того не менее сильных. Но то, что нам приходится скрываться, — верный признак того, что нас принимают всерьез.
— Ты в этом уверен? — неожиданно спросила она. — Нет, не в том, что нас принимают всерьез, в другом: что мы — вернее, ты и твои единомышленники — действительно серьезная сила?
— А ты уверена, что знаешь, на чьей я стороне?
— Не смеши. Это на тебе написано метровыми буквами, светящимися в темноте.
— Ну хорошо. А ты сомневаешься во мне и моих единомышленниках? Для этого есть основания?
— По-моему, да.
— Ну, — сказал я неопределенно, — поживем — увидим.
— Ты хочешь сказать, что…
— Если бы я ждал чего-то конкретного, это не было бы неожиданностью.
Случиться может все, что угодно, — в пользу и одних, и других. И давай закончим этот разговор: время уходит, а дел на сегодня еще предостаточно.
— Довлеет дневи злоба его, — согласилась она, легко спрыгнув со стула.
Протянула мне кассеты — Теперь ответственность на тебе.
Я кивнул. Брать на себя ответственность мне было не впервой. Упрятал кассеты в карман и подхватил свой неизменный суперкейс. Он был тяжёлым даже на вид.
— Что там у тебя такое?
— Пижама, — сказал я.
— И, разумеется, зубная щетка. И дезодорант..
— Ну а как же без этого? — подтвердил я.
Глава восьмая
Чтобы избежать излишнего риска, я вывел Наталью уже нахоженной тропой — по крыше и чердакам, воспользовавшись на этот раз другим подъездом. Мои журналистские правила не рекомендуют повторяться. Руководствуясь ими, я решил не пользоваться своей машиной, и, выйдя из дверей, мы сразу же повернули в другую сторону, прошли по пустынным в этот час и не очень освещенным улицам, вышли на проспект и вскоре поймали такси. Пока мы шли и ловили машину, я успел продумать, что делать дальше. Воспользовавшись телефоном такси, я позвонил очередной моей репортерской жертве — генералу Филину. Он отозвался красивым театральным баритоном:
— Филин. Слушаю.
— Сергей Игнатьевич, простите за поздний звонок. Вас беспокоит корреспондент немецкого журнала на русском языке…
Он прервал меня:
— Ваша фамилия?
— Вебер.
— Ага. Приходилось слышать. Вы, полагаю, хотите взять у меня интервью?
— Так точно, — откликнулся я.
Понятия не имею, почему я ответил именно словами: «Так точно», хотя вполне возможно было сказать просто: «Да, это я» или «Вы не ошиблись».
Чувствовалось что-то такое в этом человеке, что заставляло отвечать по-солдатски. И его это, кажется не удивило. Он мне показался настоящим генералом, то есть буквально — всеобщим начальником. И к тому же читал немецкий журнал, издающийся на русском языке. И то, и другое можно было сказать далеко не о каждом военачальнике.
— Когда?
— Когда вам будет удобно. Хотелось бы не позже завтрашнего дня.
Его молчание длилось не более полусекунды.
— Завтра — сложно. А сегодня?
Такого я просто не ожидал.
— Это было бы прекрасно!
— Адрес знаете? Не дожидаясь ответа, он назвал адрес. — Сколько вам нужно времени, чтобы добраться до меня?
Я мгновенно прикинул:
— Минут двадцать пять…
— Жду вас через тридцать минут.
— Нас пропустят?
На мой последний вопрос он не стал отвечать — просто положил трубку. Я дал шоферу новый адрес.
— К Филину, что ли? Не первый раз туда людей вожу, — сказал он. — Серьезный мужчина. Ему можно верить.
— В чем? — спросил я.
— Да во всем. Если бы он куда-нибудь выдвигался, я бы проголосовал за него не задумываясь. Только он политикой не занимается. Или тоже начал? — Вот узнаем, — сказал я неопределенно.
— А где потом можно будет прочитать?
Я невольно усмехнулся:
— Вы что, серьезно?
— Будьте уверены.
— Право, не знаю, что сказать. Журнал — дело не простое… Могу только пообещать: если опять придется с вами ехать — честно расскажу.
Этот водила мне чем-то нравился. Вообще у меня нет привычки раздавать подобные обещания. Он же, запустив руку в карман, вытащил оттуда карточку:
— Понадобится машина — позвоните. Обслужу мигом.
— Спасибо, — сказал я. — Вполне может случиться. Ведь и на самом деле могло. Машина тем временем неслась по четырехполосной — в одном направлении — эстакаде Северо-Восток — Юго-Запад. Эстакада была скоростной, и озаренные ртутным светом спицы великого московского колеса быстро поворачивались под нами. Трасса — на высоте тридцатых этажей, а значит — над крышами, потому что проходила она не над местами высотной застройки — стрелой летела, оставляя внизу Ярославское шоссе и Мещанскую. Справа медленно отступала назад Останкинская башня, а за нею — темный зеленый массив, объединяющий Выставку, Останкинский парк и Ботанический сад, уже много лет как слившиеся в одну нераздельную территорию. Магистраль отделила от себя приток, плавно ускользнувший влево — на Сокольники, Измайлово и дальше — к Среднему и Внешнему Кольцам. Дворец Ремесел, занимавший вот уже лет пятнадцать добрую половину территории Выставки, заменивший разброс ее павильонов и павильончиков, на мгновения угрожающе воздвигся над нами, но тут же исчез за спинами — а впереди уже ярко-желтым световым шаром обозначилась четырехъярусная развязка эстакад Северо-Запад — Центр. Мы стремились все дальше, поравнялись со Стрелецкой башней — самым крупным в Москве торговым Центром в середине Стрелецких переулков. Водитель стал перестраиваться вправо. Над Самотекой развязка увела нас вправо, к Можайскому радиусу. Над нами подсвеченное московскими огнями небо на мгновение перечеркнула линия монорельса Кунцево — Перово, почти сразу за нею отвернул съезд к магистрали Юго-Запад — Центр. На нижний уровень улиц мы спустились возле Волхонки. При всех нынешних многоярусных эстакадах, ездить в столице все равно оставалось тесно, и иной раз казалось, что в пору расталкивать машины плечами — но наш шеф ухитрился проскользнуть без сучка без задоринки, хотя раза два мне показалось, что он каким-то непостижимым образом ухитрялся протискиваться не между машинами, а просто проезжать сквозь них — тем не менее не причиняя ни им, ни нам ни малейшего вреда. Я душевно позавидовал его умению, понимая, что мне всего остатка жизни не хватит, чтобы научиться так водить, да и одного умения тут мало — талант нужен. Мы тем временем уже оказались в переулке, пустое спокойствие которого после только что кипящей вокруг магистрали выглядело просто нереальным. Мне еще казалось, что мы едем, а машина уже стояла перед подъездом жилой тридцатишестиэтажки, на месте разрешенной остановки, как о том свидетельствовал знак. Я искренне поблагодарил, вылез, помог высадиться немного, по-моему, ошалевшей Наташе, подошел к водительскому окошку и расплатился. И не мог не поблагодарить за искусство.
— Вот и вызывайте когда надо, — сказал шофер. — За вызов я беру не много.
Я кивнул.
— А может, подождать? — спросил он.
— Не стоит, — сказал я. — Постараюсь пробыть там подольше.
Он понимающе кивнул и ударил по газам. Двери подъезда, даже с виду массивные, внушительные, могли с первого взгляда показаться дубовыми, — однако внутри угадывался металл; они раскинулись перед нами, стоило нам приблизиться, и мы вошли.
— Я задаю всем одни и те же вопросы, — сказал я — наверное, на большее у меня просто не хватает воображения. Заранее прошу извинить, если они покажутся вам банальными.