Варяги и Русь
Шрифт:
— Видно, братская кровь вопиет в его груди, — говорили княжеские люди.
Владимир хотел забыть всё и велел готовить пиры и созывать на них гостей, а жрец Божерок, которого он прихватил с собою из Новгорода, послал служек ходить по домам и оповещать мужей посылать своих жён и красных дочерей на княжеский двор хороводы водить да тешить князя. Вещуны строили уряду, что дать в жертву милостивому божичу Перуну, метали жребий на отроков и девиц, кого зарезать из них, но, к счастью, жребий пал на овна.
Но вот настал день торжества; площадь наполнилась народом, валившим со всех сторон посмотреть на нового князя. Пошла и Мария на это торжество.
Вышел князь Красное Солнышко на уготованное место и окинул взором народ киевский.
Началось жертвоприношение, но Владимир не обращал на него внимания и угрюмо смотрел в сторону. Взор его случайно упал на Марию, и он приподнялся.
— Это она! — прошептал он, повернулся к Вышате и что-то сказал.
По окончании жертвоприношения Владимир, окружённый боярами и гриднями, отправился в свои княжеские палаты, а Вышата остался, кого-то высматривая в толпе.
Мария вернулась в Займище, Вышата, желая угодить князю, не мешкая поскакал за ней.
— Радуйся, красавица, — сказал он, войдя в её терем, — князь жалует тебе княжеские одежды, изволь готовиться в его терем.
Марии хоть и приятно было, что Владимир заметил её, но в то же время, вспомнив, что, обесчещена Ярополком, она смиренно отвечала:
— Рада бы, боярин, но опозоренною не хочу идти к князю и быть в его терему. К тому же хоть я раба князя, но христианка и не буду его женой.
— Негоже говоришь ты, красавица; князь добр и жалует тебя.
— Спасибо на милости, — низко кланяясь, отвечала Мария, — ответ мой князю таков: его бабка готовила меня Ярополку, но он забыл, чему она учила его, а Владимир князь и пуще того язычник. Не подобает быть христианке любовницей язычника.
— Не взыщи, красавица, — сказал Вышата, — если князь повелит силою свести тебя в княжеский терем.
— Силою мил не будет, — возразила присутствовавшая при этом мамка. — Нас оградит святая сила небесная.
Вышата ушёл ни с чем; а между тем сердце Марии стремилось к князю. Она знала, что этим не кончится, и начала молиться о том, что если ей суждено быть женой язычника, то чтоб Господь послал ей силы обратить его на путь истины и добра.
Передав её ответ князю, Вышата ждал его приказаний.
— Отвезти её в Предиславино и ждать там моего приезда: в заутрие буду.
Марию перевезли в Предиславино.
VII
В высоком дворце княжеском начался весёлый пир. Обширные палаты, срубленные из дубовых брёвен в два сруба и украшенные резьбой, стояли на самом видном месте. Вокруг княжеского двора шёл высокий тесовый забор, с дубовыми воротами, отворенными на этот раз настежь, в которые валил киевский народ на застольное пированье. Середина двора была заставлена дубовыми столами, на которых лежали печёные хлебы, жареная говядина, целые бараны, козы и быки. В громадных кадках и бочках расставлены были хмельный мёд и вино. Рабы в кожаных ошейниках и в цепях на ногах разносили кушанья и суетились вокруг столов, занятых гостями. Поминутно являлись телеги, переполненные яствами, которые развозились по городу для тех, кто не мог попасть за великокняжеский стол. Скоморохи, гусляры, гудочники потешали честной народ своими песнями и прибаутками.
В длинной Святославовой светлице пировал сам Владимир со своею дружиной и боярами. Стены этой светлицы были увешаны щитами, оленьими рогами, кабаньими головами, копьями и мечами.
Великий князь Владимир сидел в конце главного стола; по обеим сторонам находились старейшие дружинники, бояре и витязи. Рядом с князем сидел званый брат Извой. Князь и Извой были грустны; пир не в пир казался им. Извой как бы стряхнул с себя невесёлые думы и обратился к князю.
— Ох, государь, почто кручинишься, дозволь лучше слово молвить, — сказал он.
— Говори, Извоюшка, говори, размечи кручину, запавшую в моё сердце.
— Не мастер
— Умные речи говоришь, — отвечал Владимир, выпивая кубок мёда. — Эй, вы, потешники, гусляры, кифарники да шуты!..
Любимец княжий, шут Торопка взял гусли и запел, ударив по струнам: «Не месяц светит во полуночи, а солнышко греет среди белого дня; не Ярополк сидит на киевском столе, а Владимир князь Красно Солнышко. Всколыхалась вода, застонала земля, заметалися звери по дебрям густым, птицы хищные по небесным высям; как проведали да почуяли, что тот князь Солнышко с грозной силою полетел по реке да в землю варягову. Грозно веет княжеский стяг, веют ветры в пути буйные, ухмыляется Красно Солнышко, предвещая помощь волею. Возвращается князь с силой малою, да удалою, и громит он врагов лютых; забирает князь в полон девицу, побивает он аки богатырь, и ломятся стены крепкие; настигает врагов в серединушке, и летает он, что твой сокол под поднебесью; гонит, крушит князь силу вражую, давши плечи да во Киевград. Упиталась земля кровью вражею, полегло на ней много витязей. А один богатырь да не ломкий был и копьём, и мечом вместе с князем рубил. И рубился Извой да не плакался. Уж не вспять нам идти, молвил молодец. Лучше ляжем костьми в полях бранных. И ударил копьём в свой воинский щит, и рассыпалась вражья сила в лес. А Владимир князь кликнул новый клич; гул разнёсся его по лесам да долам. Зашумели снова стрелы калёные, засверкали, застучали мечи булатные. Бьются витязи день, другой, не подламливаются их руки крепкие. Словно ястреб носится наш могучий князь, далеко сверкает его златой шлем; рядом с ним летает, бьёт копьём Извой; побивает он шлемы вражие; где князь и Извой, там и рать их удалая. Притупились мечи, приумаялись вороги, побежали вспять, да во стольный град, а наш Солнышко да за ними вслед, люди киевские в пояс кланяются: будь нам князем, нашим батюшкой. И разжалобился князь над несчастными и стал княжить в стольном городе. Думцы младшие шлют ему хлеб-соль, а старейшины — своих дочушек. Не кручинься, князь, Солнце Красное, Киев полон девиц, да пригожих, среди них есть много жён, ждущих взгляда твоего жгучего. Им ты петь прикажи, хороводы водить, добрым молодцам — силу выказать; кто сильнее из них, тот пусть встанет на бой... Слава князю, слава людям киевским, а молодушкам да красным девушкам в трикрат более».
— Спасибо, Торопка! — крикнул Владимир, — разутешил меня и размыкал кручинушку мою. Выпей медку да вели хороводы заводить... Ну, добрые молодцы и други любезные, — обратился князь к пирующим, — кто хочет испытать свою силу богатырскую да удаль молодецкую, тот выходи на двор к хороводникам.
На этот призыв отозвались многие изрядно охмелевшие витязи, стали хвастаться своею силой и перекоряться между собою. Все доказывали, что таких богатырей, как они, нет в Киеве.
— Довольно перекоряться, — сказал Владимир ссорившимся. — Кто хочет доказать силу и проворство, выходи на двор поразмять плечи на просторе.
И князь пошёл к двери. При виде Владимира веселившийся народ огласил воздух радостными криками. Князь ласково кланялся, хоть лицо его всё ещё было мрачно.
На дворе среди народа образовался большой круг, на который вышли несколько человек и начали драться. Все смеялись, тешились, как они били друг друга до крови. После них в круг вошёл один старый кифарник и с задором начал вызывать витязей помериться с ним силами. Все начали над ним трунить, но он не унывал: видно было, что это не простой кифарник. Вскоре появились охотники. Они поодиночке начали подходить к нему, но кто ни пойдёт, так и покатится клубком. Долго стоял Извой, любуясь доблестью старика; наконец зло взяло его, что он всех побеждает. Вышел и он. Взглянув на него, старик захохотал.