Варяги и Русь
Шрифт:
Ребёнок рос среди дубрав, не видя своей матери. Ни дождь, ни холод, ни зимние морозы, ни вьюги не страшны были для малютки. Его колыбелька качалась на дубовых сучьях, кормили его ветер да солнце, и он рос не по дням, а по часам.
Однажды по лесу проходил один из лесных сторожей, который жил в глуши за Чёртовым бережищем, не опасаясь соседства нечистой силы. Каждый месяц дедушка Якун приходил в княжескую житницу за получением своего пайка. Знавшие его спрашивали:
— Ну, что, дедушка Якун, деется на Чёртовом бережище?
— Ничего, —
И вот однажды, проходя берегом со своими медведями, ходившими за ним, как собаки, Якун услышал какие-то звуки. Он остановился, медведи заворчали. Кто-то плакал. Якун подошёл ко впадине, защищённой навесом густых дубовых ветвей, на одной из которых висела колыбелька, и в ней лежал спелёнатый ребёнок. Жаль стало Якуну малютки: он подошёл к колыбели. Увидев Якуна, ребёнок протянул к нему руки; Якун хотел его взять, но в это время одна из ветвей согнулась и так хлестнула Якуна по рукам, что он отскочил.
— Пропадай ты пропадом и не уродись на тебе жёлудя! — крикнул Якун.
Ребёнок засмеялся и снова потянулся к нему. Якун отстранил ветку и опять протянул руки к ребёнку, но в это время другая ветка ещё сильнее ударила его.
— Провались ты, вражий сын! — выругался Якун и отошёл от колыбели, а затем, постояв, побрёл домой. — Вишь, ты, окаянный, как ударил: руки вспухли, — проворчал он, придя в свою лачугу в лесу, на холме, окружённом болотом.
На другой день он снова пошёл на Чёртово бережище. Пройдя немного, он сел отдохнуть, как вдруг к нему подбегает мальчик лет пяти, в красной сорочке и в сафьяновых сапожках.
— Помоги мне, дедушка, бабочку поймать! — крикнул ребёнок. Якун поймал бабочку и отдал малютке.
— Спасибо, дедушка, — поблагодарил ребёнок. — Как тебя зовут?
— Дедушка Якун.
— А моего дедушку зовут Омутом.
Якун удивился, зная, что на Чёртовом бережище действительно есть омут.
— А бабушку как зовут? — спросил он.
— Не знаю.
— А где она?
— Постой, я сейчас приведу её. Ау! — крикнул мальчик.
— Ау! — отозвалось где-то далеко.
— Дома нет, — сказал ребёнок.
— Да где твой дом?
— Вот здесь, под дубом.
— Бедный! — пожалел Якун. — А в дождь да в снег и морозы где ты живёшь?
— Тут же, под дубом.
— Бедный, — повторил дедушка. — Чай, у тебя ножки отморожены и застыл ты весь.
— Нет, дедушка, мне тепло: я и зимой играю на этой лужайке и не боюсь ни «хмары», ни ливня, ни дождя.
— А где ж твой дедушка и какой он собой?
— О, он не такой, как ты: у него длинная борода и огненные глаза, и он ездит верхом на покойниках; все его боятся, а он боится только одного кочета, с которым я люблю играть, да он не позволяет.
— Чем же ты питаешься, милый?
— Бабушка кормит ветром...
В это время ветер засвистел.
— Вот моя пища. — И мальчик разинул рот. — Но я не люблю этой пищи... Дай хлебца,
Якун пошарил за пазухой. Действительно, у него оказался хлеб, который он прихватил с собой. Он отломил кусок и дал мальчишке.
— Ах, какой вкусный; не хочу больше ветра, хочу к тебе.
— Пойдём, пойдём; я поведу тебя в Киев.
Но в это время вихрь засвистел и мальчик исчез.
— Сгинь ты грозницею! — прошептал Якун и поторопился уйти с этого места, проклиная нечистую силу.
На третий день Якун пошёл в противоположную сторону, но какая-то сила влекла его по Чёртовому бережищу, которого он начал бояться, и даже его медведи неохотно шли за ним.
— Дедушка Якун! — вдруг раздалось вдали. — Принёс хлеба? Я хлебца хочу... Ты совсем забыл меня... Вишь, насколько я вырос, пока ты шёл.
Якун взглянул и вдруг увидел перед собою отрока в красивом кафтанчике и опушённой мехом шапочке, из-под которой рассыпались по плечам золотистые кудри.
— Да ведь я тебя видел только вчера, а ты вдруг вырос, поди, пяди на четыре.
— Вчерась! Да что ты, дедушка!.. Ты уж кои веки не был у меня. — А принёс хлебца?
Якун подал ему.
— Ну, вот тебе за это! — сказал отрок и, подбежав к холму, начал рыть песок, откуда вырыл целую кадь золота. — Бери, дедушка: это тебе за хлеб.
Якун удивился.
— Да ты не колдун ли? — воскликнул он. — Вишь, сколько долота припас, словно тебе нечистая сила наносила.
В это время ветер засвистел, и только Якун хотел нагнуться, чтоб набрать себе золотых рубанцев, как вихрь схватил его шапку и покатил.
— Сгинь, пропади, отрынь, нечистый! — кричал он, погнавшись за шапкой и оставив золото.
На следующий день он пошёл в другую сторону. Медвежата весело бежали за ним, но вдруг остановились и заворчали.
— Дедушка Якун! — крикнул кто-то позади звонким голосом. — Не туда пошёл.
Якун оглянулся: перед ним стоял юноша лет семнадцати.
— Что долго не видал тебя, дедушка? А я всё ждал тебя... Много раз тёмная ночка сменяла ясный день, а тебя всё нет как нет... Знал бы, где ты живёшь, и сам прибег... Мне скучно здесь, в очах становится темно, а сердце так и жжёт огнём, мочи нет выдержать.
И юноша вытер слёзы. Дедушка Якун посочувствовал ему:
— Дитятко моё, свет над тобою! — сказал он, взяв его за руку, — то, видно, сердце молодецкое просит простора. Хотя я видел тебя вчера ещё несмышлёночком, но сегодня ты словно витязь заморский... Возмужал и вырос на целую голову... Ну, вот сердце и рвётся на волюшку.
— Ну, так я дам ему волю, выну из нутра, и пусть его тешится.
— Вынешь — умрёшь, дитятко. Рано умирать... Полюбись красным девушкам...
— Это тем, что прилетают сюда хороводы водить да мотают нитки у бабушки!.. Нет, нет, не хочу их целовать в синие уста да тусклые очи... Они чешут на голове зелёную осоку, крутят хвостами и словно сороки трещат.