Варяги и Русь

Лавров Александр Иванович

— От зверей у меня есть лук и стрелы, — весело отвечал юноша, — а от русалок я залепил себе уши воском.

— Это разумно, — сказал Веремид. — Ну, что ж, нашёл своего пестуна?

— Нет, не застал дома, и его отсутствие беспокоит меня.

— Почему?..

— Да я прождал целую ночь, а его всё не было.

— За него нечего бояться, не первый раз он уходит в лес...

— Но я скучаю по нём.

— Полно, по нём ли скучает твоё сердце, боярин!.. Чай, красна девушка приглянулась на Почайновском холме. Смотри, быть бычку на

верёвочке...

— Слова Веремида смутили юношу; ему вспомнилось, как он однажды рассказывал Веремиду, что видел девицу на холме Аскольдовом, близ Почайны, и думал, что то была днепровская русалка.

— Вздор молвишь, Веремид, — отвечал он, — ты вот лучше скажи, почему вы все называете меня боярином и никто не скажет мне, кто был мой отец? Я уж спрашивал у Якуна, а он всё смеётся да говорит, что у меня был только дедушка Омут да бабушка-ведьма.

— Я давно знаю Якуна, — отвечал Веремид, — и хоть он скрытен, но всё делает к добру.

— Может быть, может быть; но зачем вы меня зовёте боярином?

— Так уж, видно, на роду твоём написано. А кроме того, ведь ты теперь княжеский отрок...

В это время в сторожевую вошёл Извой и поздоровался с Руславом и остальными. Он был задумчив.

— Что, соколик, печалишься? — спросил у него Веремид.

— Веселиться нечему, — отвечал он. — Вот уж третью неделю, как тешится князь…

— Ну, и что ж, что тешится?.. Его княжеское дело тешиться... О чём же тужить?

— Негоже так тешиться... князю Владимиру. Я знаю, что потом он будет раскаиваться да скучать. Всему своя мера. Киевские люди тяготятся его отсутствием.

— Не твоё дело, Извой; на то его княжеская воля. А вот тебе, соколик, не мешало бы проветриться на Витичевом кургане: чай, тебя там ждут не дождутся, все глазыньки проплакали, ожидаючи.

Извой взглянул на Веремида.

— Почём ты знаешь, что там ждут меня? — спросил он.

— Э, парень! — расхохотался Веремид, — знать, правду сказала колдунья Яруха.

— Что она сказала?

— Что болит твоё сердечко по Светланушке; приворожила она молодца.

Извой побледнел.

— Неправда, откуда ей знать?

— На то она и колдунья... Да и я смыслю кое-что в этом. Ведь ты знаешь что я умею угадывать счастье или горе по полёту птицы, по крови и по воде. Всему этому меня научила Яруха, когда я ходил к ней проведывать о своей судьбе.

Но Извой уже не слушал Веремида и, выйдя на двор, сел на коня и помчался к той, которая ждала его. Уже три недели он не мог отлучиться из Предиславина.

В тот же вечер два всадника отъехали от ворот Предиславина и направились по знакомой им тропинке к высокому холму за Киевом, называемому Чёртовым бережищем. Взойдя на его вершину, они вошли на небольшой дворик, на котором находилась бревенчатая избушка с небольшими окнами, а подле неё расхаживали два медведя. Здесь жил Якун.

Едва только Веремид й Руслав взошли на двор, как медведи подошли к Руславу и начали ласкаться. Якун был дома, и Веремид, сказав

ему несколько слов, уехал, а Руслав остался. Проговорив с ним целую ночь, он всё-таки ничего не узнал и вернулся грустный домой.

Проезжая мимо Почайны, юноша заметил какую-то молодую девушку, которая, увидев его, скрылась в лесу. Он хотел бежать за ней, но было уже поздно, так как красавица исчезла. Он намеревался уже уехать, как вдруг заметил что-то на земле; он слез с коня и поднял: то был узорчатый пояс, который он невольно поднёс к губам и поцеловал, а затем спрятал его за пазуху. Затем он потихоньку поехал по берегу Почайны. Вдруг вдали показался какой-то человек, громко певший песню:

Бесприютный был детинушка, Родной матушки не видывал И о батюшке не слыхивал, На чужих руках был выношен. Злою долею был выхолен. Расступись ты, мать сыра земля, И прикрой собой сиротинушку. Или дай ему ты княжий стол, Чтоб княжил он, как Владимир-князь.

— Здорово, господин честной! — сказал Руславу прохожий, снимая шапку, опушённую барсучьим мехом. — Куда твой путь лежит?

— Здорово, — отвечал юноша. — Ну, и голосина же у тебя... Куда идёшь, молодец?

— Иду к бабушке Ярухе, что за Чёртовым бережищем живёт, в ступе ездит, пестом погоняет да помелом след заметает.

— Для чего понадобилась тебе эта ведьма?

— Эх, родимый, кому она не понадобится!.. Она всё знает: и получить, и красну девицу приворожить, и на огне погадать, да и травки любовной дать. А ты, чай, знаешь её?

— Нет, не знаю, да слыхивал: дедушка Якун сказывал.

— Дедушка Якун, что в Чёртовом бережище?..

— Точно.

— Да ты, честной господин, кто будешь?..

— Не знаю, родимый...

— Не знаешь?.. Аль у тебя нет ни отца, ни матери?

— Знать, нет! — отвечал юноша.

— Эк, поторопились они оставить такого красавца одного... Чай, тебе не больше двадцати годков?

— Не знаю.

— Да неужели у тебя и впрямь никого родных нет?.. .А дедушка Якун кто будет?..

— Дедушка — дедушка и есть, а кто он — не знаю; поди сам спроси у него, — нетерпеливо ответил Руслав. — Прощай.

— Постой, постой, молодец!.. Я тоже вернусь: пойдём вместе.

— Не надо мне товарища: я и сам знаю дорогу. — И он тронул коня.

— Погоди, молодец, дай словечко вымолвить!.. Ты говоришь, что ты сирота, а по виду не похож на него... Чай, все видели Руслава, отрока княжеского.

— Так ты знаешь меня? — удивился юноша.

— Знаю ли? Да не только знаю тебя, но и ту, которую ты сейчас видел и готов за неё отдать свою душу Омуту.