Варяги и Русь
Шрифт:
— Здравствуй, молодец!.. Сядь да отдохни... Чай, устал, ехавши по лесу: знать, уж больно надо.
— Да, насилу дотащился в эту трущобу... Весь кафтан и полукафтанье изорвал, да и руки перецарапал, а конь ног под собой не чует... Далеконько ты забралась.
— Нельзя ближе: надо жить там, где живут бесовские силы и лесные духи... Тут привольно и тихо, и хоть не красна моя изба, но я не сменяю её на Предиславинские терема. Тут я всё слышу и знаю: тут каждая травка, каждая былиночка, каждый кусточек говорят со мною о горестях и счастии людей; тут каждая птичка приносит мне на хвосте вести заморские, а травка зелёная шепчет, добро или зло принесёт
Руслав побледнел под её пристальным взглядом.
— Твоя правда, — сказал он, — видно, от тебя ничего не скрыто, а значит, не скрыто и то, кто я?..
— Кто ты? — воскликнула старуха и зловеще захохотала. — Поспрошай у дядюшки Якуна.
— Уж спрашивал не раз, да вишь, молвит, не время.
— Успеешь, молодец, успеешь узнать, коль Яруха будет жива; а она ещё долго будет жить на пагубу... — Она не досказала.
— На чью пагубу? — спросил Руслав.
— Ужо узнаешь: не затем приехал сюда, чтоб мутить своё сердце. Ну, поведай, что надо?
— Сама знаешь.
— И то знаю, а только спрашиваю... Полюбилась тебе красная девица, да сумей взять её; не возьмёшь — горе твоему сердцу, заколдует пуще меня, и я не отколдую. Но, чу!.. молчи!..
В это время раздался гром и блеснула молния...
— Теперь самое время узнавать истину, — сказала колдунья.
Яруха, подойдя к очагу, начала волхвование: «Юность — услада в любви! Минует она, и лютая зима настанет для сердца, но Ладо и Лель не допустят сокрыться в земле младому сердцу без любви: веселись и люби»... — говорила она.
— Кого любить?.. Я не знаю её.
— А узнаешь ли, если я покажу?
— Всё отдам тебе, что у меня с собой, покажи мне эту девицу.
— Сын мой! — гордо воскликнула ведьма. — Я не ищу ни даров, ни богатства. И я была когда-то красавицей, и ко мне сватались князья...
— Но что ты сказала: я твой сын?
Ведьма расхохоталась.
— О, сколько после этого я горя испытала!.. И мне знакомо Предиславино, куда я попала... — Она опять не досказала.
— С тех пор я дала клятву служить только Ладу и помогать людям своим знанием... Было время, когда по мне страдал князь Святослав, а я любила его и сделалась матерью такого же красавца, как и ты, но его отняли у меня в то время, когда князь уехал добывать себе земли. О, с тех пор я больше не лелеяла своего сына, и он воспитался у того, кто теперь лютый мой враг, кто был причиною моего несчастья...
— Кто же был причиною твоего горя?
— Он, Якун! — злобно ответила она.
— Где же твой сын, Яруха? — спросил юноша, поражённый её словами.
— Потерпи, дитятко, узнаешь, он вылитый ты, да не ты, а добрый молодец, равный нонешнему князю, Малушиному сыну... — Старуха вдруг, спохватившись, что сказала много лишнего, захохотала. — Есть и ещё один у князя, и то не мой сын, а вражий и роденька тебе: одного вы отца дети, да, вишь, молвят, не родные мне.
— Но, я вижу, бабушка, ты знаешь, кто я, да не хочешь сказать...
— Придёт время — скажет тебе Якун... а теперь встань и я покажу тебе твою красотку.
Руслав встал, и колдунья очертила углем вокруг него, шепча какие-то таинственные слова, от которых юноша задрожал.
— Не бойся, — сказала она, — сейчас я возжгу жертву богу Ладу, и если ему покажется приятной жертва моя, то девушка
Старуха отошла в сторону, сняла свою шапочку, распустила волосы, потом вышла в сени, взяла чёрного петуха и нож, посадила кота близ жертвенника, у которого зажгла светильник, положила на уголья ветку папоротника и, когда она вспыхнула, она быстро отрубила петуху голову, приговаривая:
Могучий Ладо, владыко любви, Ничтожную жертву Ярухи прими, Средь бела дня, середь ночи тёмной Не отрынь мольбы днесь очень скромной, Горе ты в радость его преврати И благодатью его освяти. Пусть сохнет, пусть чахнет и завянет, Пока сердце любить перестанет, Ты, всемогущий, любовь оживи, Девы прекрасной ему дай любви.Произнося эти слова, Яруха держала петуха за ноги над чашей, так что кровь текла струёй, а затем она бросила порошок на огонь, согнулась и затаила дыхание; изба наполнилась удушливым запахом какого-то ароматического зелья, так что Руслав, не выдержав, чихнул. Вскоре он почувствовал, что колени его начали подгибаться и по телу разошлась какая-то приятная истома. Наконец он открыл глаза и среди рассеявшегося дыма над жертвенником заметил чью-то прозрачную тень; в ней он узнал ту, о которой думал.
— Она, она! — не выдержав, воскликнул он и хотел схватить её руками, но дым вдруг рассеялся и видение исчезло.
— Ну, видел её? — спросила Яруха глухим голосом.
— Да, это была она.
— Добро, — сказала колдунья. — Жертва моя пришлась по сердцу Ладу.
С этими словами она схватила кусок хлеба и, омочив его в петушиную кровь, скатала шарик, завернула в тряпочку, подала Руславу и сказала:
— Возьми эту ладонку, и она будет руководить тобою в любви.
Руслав взял шарик, завернул в плат и положил его под сорочку, за пазуху.
— Но я всё-таки не знаю, кто она и где живёт.
— А ты где видел её?
— У Почайновского берега на холме, неподалёку от могилы Аскольда.
— Знаю, это дочь Симеона.
— А как звать её?
— Сам узнаешь, а живёт она в том же лесу, над глубоким оврагом.
— Как же мне добыть её?
— Приходи через семь дён, и я скажу, как овладеть ею, она будет твоей, а пока прощай... Певень уже давно пропел.
Колдунья вывела Руслава за дверь, где его ожидал измокший конь.
Вскочив в седло, он явился в Предиславино только на заре. Измученный и усталый, он заснул мертвецким сном.
XI
Спустя несколько дней Владимир вернулся в Киев.
Продолжительное пребывание князя в Предиславине, пиры и охоты изнурили его; ему захотелось дела, он начал подумывать о походе на хорватов, но прежде он должен был исполнить своё обещание новгородскому жрецу воздвигнуть идола. Верховный жрец Божерок, прибывший с ним из Новгорода, при каждом удобном случае настаивал на этом, говоря, что ещё недостаточно отблагодарены боги за полученный им великокняжеский стол и другие благодеяния, которыми они, боги, осыпали его.