Варяги и варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу

Фомин Вячеслав Васильевич

Сейчас в Висби обнаружены остатки двух русских церквей начала XIII века. В одном источнике (1461 г.) говорится о существовании в про­шлом на Готланде двух русских церквей197, и этот факт отстаивал в конце XIX в. швед А.Бьёркандер198. Шведский археолог Т.Ю. Арне обнаружил в местечке Гарда храм, отнесенный им ко времени около 1200 г., фрес­ковую роспись на стенах которого в последние десятилетия XII или на­чале XIII в. выполнили русские мастера. И ученый больше всего скло­нялся к предположению, что кто-то из них «сопровождал новгородских купцов в путешествии» на Готланд, «чтобы там разукрасить их церковь во вкусе родины». Исходя из заключения Арне, И.П.Шаскольский констатировал нахождении здесь второй русской церкви и, следователь­но, второй группы русского населения. В 1991 г. он подвел итоги архео­логических изысканий современных шведских ученых, в ходе которых было установлено, что церкви в Гардах и Челлунге (соответственно не­далеко от юго-восточного побережья острова и в его середине) датируют­ся XII в. и относятся к новгородско-псковской художественной школе. Предполагается, что фрески в обоих храмах выполнены в третьей четвер­ти этого столетия. А это свидетельствует в пользу существования посто­янного русского (новгородского) торгового населения на Готланде. И, несомненно, весьма значительного. Специалист по архитектуре Готланда Г.Сванстрём в 1981 г. указал на наличие небольших элементов

русско-византийской живописи еще в пяти селениях острова. А в двух церквах сохранились средневековые витражи, «явно восходящие к русско-визан­тийскому культурному кругу»199. В свете факта длительного проживания на острове потомков выходцев со славянских берегов Южной Балтики и нахождения там новгородских торговых колоний вполне естественно наличие на Готланде славянских топонимов, два из которых и были зафиксированы летописцем при описании конфликта между готландцами и новгородскими купцами, происшедшем в 1188 году.

Под варягами статьи 1188 г. А.Г.Кузьмин понимал жителей южной Прибалтики, представлявших собой «некую внегосударственную силу», от которой пострадали новгородцы на Готланде и немцы в Швеции, пос­ле чего Новгород порвал с ними отношения. Но в 1201 г. посольство ва­рягов было уже отпущено «с миром». При этом он особо подчеркивал, что варяги прибыли в Новгород «горою», т. е. сухопутным путем, следо­вательно, с побережья. Как заключал историк, под натиском Запада ва­ряги вынуждены были перебраться на острова и побережье восточных областей Прибалтики. Кузьмин был уверен, что немцы, т. е. шведы, и го­ты не несли «очевидно, ответственности за нападение варягов, и новго­родцы договаривались с последними особо»200. Свою убежденность в том, в конце XII в. варяги (балтийские славяне) представляли собой «не­кую внегосударственную силу» и воспринимались новгородцами отдель­но от германоязычных народов, Кузьмин подкреплял ссылкой на поздние памятники. Так, в Ермолаевском списке Ипатьевской летописи сказано, что польский король Пшемысл II был убит (1296) за смерть своей первой жены Лукерий, которая «бо бе рода князей сербских, с кашуб, от помо­рий Варязкаго», а Никоновская летопись свидетельствует о наличии в войске Ягайло «литвы много, и варяг, и жемоти, прочаа»201. И в этих из­вестиях Кузьмин видел свидетельство живучести в русском обществе тра-диции, выводившей варягов с южного побережья Балтийского моря.

Подобный вывод представляется весьма сомнительным, т. к. приве­денные примеры отражают лишь давнюю практику наименования рус­скими западноевропейцев «варягами», а Балтийского моря Варяжским. Так, в Первоначальной редакции «Жития Александра Невского» сказано, что после Ледового побоища имя князя прославилось «по всемь странам, и до моря Хопоужьскаго, и до гор Араратьскых, и об оноу страну моря Варяжьскаго, и до великого Риму». Близко к приведенному тексту стоит сообщение НИЛ младшего извода под 1242 г203 Под 1519 г. Псковская первая летопись (список первой половины XVII в.), говоря об основании Псково-Печерского монастыря, подчеркивает, что он стал славен «не токмо в Руси, но и в Латыне, рекше в Немецкой земли, даже и до моря Варяжска». В ней же под 1548 г. читается рассказ «О прежнем при­шествии немецком и о нынешнем на Новгородскую землю, и о нашест-виии богомерскаго свеискаго короля Густафа с погаными латыни на Рус-кую землю, и о клятве их». В той его части, где повествуется о нашест­виях шведов на новгородские земли, сказано, что Иван III «повеле поставити на рубежи близ моря Варяжского на устие Наровы реки во всое имя град Иваньгород...». В Архивском третьем списке этой летописи под 1534 г. Балтийское море также названо Варяжским204.

В 1533 г. новгородско-псковский архиепископ Макарий уведомлял ве­ликого князя Василия Ивановича о идолопоклонстве в Водской пятине «около Копории ірада, и Ладоги града, и Орешка града, и по всему поморию Варяжского моря в Новгородской земле»205. В ноябре 1563 - январе 1564 г. в Москве состоялись переговоры с польскими послами. В записке, читаемой боярами послам, говорится о Прусе, мифическом родоначаль­нике русских князей, якобы поставившем «многих городов по реку, глаго­лемую Немон, впадшую в море Варяжское...»206. В 1629 г. в Москву при­было шведское посольство, которое известило русского царя об успехах антигабсбургской коалиции и попросило у него помощи. В сообщении послов, прозвучавшем в переводе русских толмачей, дважды упомянуто «Варяжское море»207. В царских грамотах датским королям Христиану IV и Фредерику III за 1628, 1656 и 1658 гг. речь также идет о Варяжском море208. В 1670 г. в Густинской летописи с ссылкой на М.Стрыйковского отмече­но, что Москва « доселе нарицает Варязким море сие море, иже обливает Шведию и Дунскую землю, и Инфлянты...»209. Самое широкое распро­странение отмеченной традиции зафиксировано иностранцами. С.Гербер-штейн для первой половины XVI в. зафиксировал, что русские «сами именуют Варяжским море Балтийское», а П. Петрей в начале XVII в. так­же констатировал, что русские «Балтийское море зовут Варяжским»210.

В отношении сухопутных («горных») путей, по которым в Новгород в 1201 г. могли прибыть загадочные варяги надо сказать следующее. «Гор­ные» пути упоминаются, причем, упоминаются довольно часто в согла­шениях Новгорода со своими западными партнерами. Так, впервые о них говорится в договоре 1269 г. Новгорода с Ригой и Любеком: «И дахом 2 пути горьнии по своей волости, а третьи в рецках...». В договоре 1301 г. Новгорода с теми же самыми партнерами, а также с Готландом появилось указание на третий сухопутный путь: «И дахом им 3 пути горьнии по своей волости, а четвертый в речках...»211. Три «горных» пути последнего документа - это Вотский, Лужский и Псковский, исходными пунктами которых со стороны Запада являлись соответственно Ревель, Нарва и юж­нобалтийские города. Из них самым главным и самым важным был Псковский, связывающий Русь с Южной Балтикой, и сохранивший свое значение во времена Ганзейского союза212. По нему издревле через Литву в Новгород и Псков шли, как отмечают историки, купцы из Любека, Рос-тока, Стральзунда, Гринсвальда, Штеттина и других городов балтийского Поморья213. О путях «горою и водою», связывающих Новгород с его западными партнерами, говорится в договорах, заключенных в 1323, 1338, 1371, 1372, 1392, 1420, 1421, 1474, 1481, 1493, 1509 и в 1514 гг. В пяти последних случаях указывается, что теперь ведут эти пути только в прибалтийские города «на Юрьев... и на Ригу и к Колывани и на Ругодиво»214. По какому-то из этих названных и давно наезженных путей, связывающих Новгород с его многочисленными контрагентами на Запа­де, могло явиться посольство, в том числе, конечно, и с Готланда, благо осенью (а именно это время года называет статья 1201 г.) морской путь весьма труден и опасен.

Но, думается, «варяги» 1188 г. никоим образом не связаны с «варя­гами» 1201 г. Новгородцам приходилось часто воевать и заключать пере­мирия, причем не только со своими непосредственными соседями, но и со многими западноевропейцами вообще, принадлежавшими, с точки зрения новгородцев, к варяжскому миру. Реальнее всего, что в статье под 1201 г. речь идет о тех западноевропейцах-«варягах», которые захватили

районы южной и юго-восточной Прибалтики и старались здесь всемерно закрепиться. Так, в 1186 г. в нижнем течении Западной Двины было об­разовано «Икскюльское епископство в Руси», в 1198 г. римский папа Це­лестин III провозгласил северный крестовый поход против язычников, целью которого был захват Северо-Западной Руси. В 1201 г. крестоносцы заложили крепость Ригу, в связи с чем под их контролем оказалась вся торговля по Западной Двине, верховья которой находились в руках по­лоцких князей. В тот же год епископская резиденция была перенесена из Икскюляе в Ригу, а «епископство Ливония» было отделено от бременской епархии215. Появление на западных рубежах столь энергичного и вместе с тем столь же бесцеремонного и весьма воинственного соседа (пик ак­тивности которого падает, надо заметить, на 1201 г.) не могло не вызвать определенной реакции Новгородской республики как по собственному почину (затрагивалась традиционная сфера ее влияния), так и по просьбе полоцких князей и прибалтийских народов, ведших борьбу против агрес­сии Запада. Поэтому, для улаживания конфликта с новгородцами, уже, возможно, имевшего место, или для их нейтрализации с целью развя­зывания себе рук в землях прибалтов, могло прибыть в Новгород посоль­ство «варягов»-крестоносцев. Мнение же Е.А.Мельниковой и В.Я. Пет­рухина, что «варяги» статьи 1201 г.
– это собирательное название сканди­навов216, представляет собой очередную дань норманизму.

В обоих изводах НПЛ под 1204 г. читается «Повесть о взятии Царь-града фрягами», которую подавляющая часть исследователей считает по происхождению новгородской, написанной либо очевидцем падения Константинополя 13 апреля 1204 г., в котором видят Добрыню Ядрейко-вича, будущего новгородского архиепископа Антония, либо с его слов вскоре по возвращению на родину из путешествия в Царьград между 1200 и 1204 годами217. «Повесть», рассказывая об осаде города войском крестоносцев, сообщает, что «бьяхугь с высокых скал на граде грькы и варягы камениемь и стрелами и сулицами, а с нижьних на град сълезо-ша; и тако възяша град». После падения Константинополя, говорит ав­тор, «грькы же и варягы изгнаша из града, иже бяхуть остали»218. В варя­гах, защищавших в апрельские дни 1204 г. столицу Империи, обычно видят датчан и англичан, что, по мысли норманистов, якобы еще раз доказывает скандинавское происхождение летописных варягов. В своих мемуарах видный предводитель Четвертого крестового похода маршал Шампани Жоффруа Виллардуэн, ведя речь о захвате Константинополя в июле 1203 г. (после чего на византийский престол менее чем на год сел Алексей IV Ангел), отмечает, что когда в город вошли послы крестонос­цев, то «греки расставили от ворот до Влахернского дворца англичан и датчан, вооруженных секирами». В записках амьенского рыцаря Робера де Клари сказано, что 12 апреля 1204 г. город обороняли «англичане, датчане и греки». На следующий день, продолжает он далее, греческие «духовные лица в торжественных облачениях (там были англичане, дат­чане и люди других племен) являются процессией в лагерь французов, просят у них милости...».

Еще Г.З. Байер обратил внимание на тот факт, что термин «варанги» (варяги) фиксируется в византийских источниках очень поздно - под 1034 годом. С.А.Гедеонов установил, что слово «веринг» появляется в са­гах около 1020 г., причем^они именуют так только тех скандинавов, кто служил в «варангском корпусе» в Византии. Как затем доказал В.Г.Ва­сильевский, термин «варанги» был связан с русско-славянским военным корпусом, присланным Владимиром Святославичем в 988 г. по просьбе Византии. Ученый, рассмотрев все сведения о пребывании варягов в Византии, показал, что славяно-русский элемент варяжского корпуса, из которого он изначально состоял, в 80-х гг. XI в. был заменен западноев­ропейцами, прежде всего англичанами, но сохранил свое прежнее на­звание варангов-варягов220. Это, во-первых. Во-вторых, среди защитни­ков Константинополя были не только англичане и датчане, но и пред­ставители иных европейских народов или, как их в общем назвал де Клари, «люди других племен», которые в русском памятнике названы обобщающим именем «варяги» (в том же смысловом значении исполь­зован в «Повести», кстати, и термин «фряги»: в войско крестоносцев вхо­дили французы, венецианцы, фламандцы, немцы и другие европейцы). В письме неизвестного рыцаря, участвовавшего в событиях июля 1203 г., рассказывается, что Галатскую башню, расположенную в предместье Константинополя и от которой шла знаменитая цепь, закрывавшая вход в залив Золотой Рог, охраняли и упорно защищали от крестоносцев «пи-занцы, генуэзцы, дакийцы и другие...»221.

После того, как термин «варяги» с рубежа ХІІ-ХІІІ вв. исчезает из се­верозападной, новгородской письменной традиции, где он сохранялся дольше всего, летописцы при описании современных им событий, в коих была задействована известная часть западноевропейцев, вместо него (но он остался бытовать в церковной и устной традиции) начинают упо­треблять абсолютно равнозначное ему слово «немцы». Вместе с тем этим термином наши книжники начинают оперировать при обращении к да­лекому прошлому своей Родины, в результате чего, как говорилось, лето­писи начинают выводить Рюрика «из немец». Причем некоторые из них дают примеры как дублирования «варягов» «немцами» («избрашася от ва­ряг от немец три брата с роды своими», Псковская третья летопись), так пояснения «варягов» «немцами» («восташа кривичи, и словяни, и чюдь, и меря на варягы, рекше на немци и изгнаша я за море», Тверской сбор­ник)222. Встречаются случаи и обратной замены «немцев» на «варягов». Так, в Рогожском летописце, известном в единственном списке 40-х гг. XV в., в рассказе под 986 г. о приходе к Владимиру посольств вместо «немцев» (католиков) к князю явились уже «варяги»: «приидоша к Вла­димиру бохмичи и варязи и жидове»223. В ранних летописях в этом слу­чае сказано иное: «придоша немьци... от папежа» (Лаврентьевская), «от Рима немци» (Радзивиловская), «немци от Рима» (Ипатьевская)224.

Имеются памятники, которые демонстрируют еще одно значение тер­мина «варяги. В некоторых редакциях «Сказания о Мамаевом побоище» (созданного либо в первой четверти XV в.225, либо в его 70-80-х гг.226, ли­бо в его конце227, либо в начале XVI в.228) говорится, что литовский ве­ликий князь (речь идет о Ягайло, но читается имя его отца Ольгерда) «съвокупи литвы много и варяг и жемоти и поиде на помощь Мамаю» (списки ХІ-ХІІІ вв.)229. Варяги этого известия представляются иссле­дователям довольно темным местом, т. к. не вписываются в сложившие­ся стереотипы, поэтому буквально единицы из них затрагивали данный сюжет. В свое время С.А.Гедеонов предположительно увидел в этих ва­рягах литовских ратников, что за ним повторил Г.М. Барац230, но литва уже названа в составе войска, идущего на соединение с Мамаем («совоку­пил литвы много»). В 1998 г. Б.М.Клосс прокомментировал приведен­ную строку в норманистском духе, не преминув при этом бросить упрек русскому книжнику: «Варягами в древней Руси называли скандинавов, преимущественно шведов. Их участие в походе литовского великого кня­зя к Куликову полю нужно отнести к догадкам автора «Сказания»231. В трех списках памятника - в Ундольском (Основная редакция), в Воло-годско-Пермской летописи (Летописная редакция) и в Пражском, отно­сящихся к ХІ-ХІІ вв., - упомянуты «дунайские варяги»232. И опять Клосс просвещает: «На р. Дунае варяги не жили...»233.