Вдали
Шрифт:
Аса вскарабкался на утес, чтобы окинуть взглядом окрестности и найти короткий путь через один особенно труднопроходимый участок. Спускаясь, он поскользнулся и скатился по утесу. Кувыркаясь и отскакивая от гор, он больше напоминал вещь, чем человека. Хокан увидел это издали и почувствовал, как от мира отливает тяжесть действительности. Позже он устыдится, вспоминая, что первой его мыслью было, что он снова останется совершенно один. Превозмогая потрясение, он бросился к основанию утеса, где лежал Аса, помятый и кровоточащий, но в сознании. Его большая берцовая кость треснула зигзагом.
— Я могу помочь, — выдавил запыхавшийся Хокан, обхватив его голову руками.
Аса не ответил. Боль вытеснила все, что делает глаза человеческими. Они исступленно метались, смотрели в ничто. Тяжело ходила грудь. Он задыхался, как рыба без воды.
Хокан сорвал с Асы штаны.
— Я вернусь, — сказал он и раньше, чем сомнения успели парализовать его вновь, повернулся и помчался по склону к лошадям.
Он нашел свой ящик, одеяла и веревку и побежал обратно.
Теперь лицо Асы свело в зловещей ухмылке, словно он показывал зубы для осмотра далекому созданию. Он выглядел потерянным. Аса никогда не выглядел потерянным. Его тело сотрясалось. Хокан смог влить в уголок рта пару капель тинктуры. Дрожь унялась. Хокан дотронулся до кожи над переломом. Натянутая, как на полном мочевом пузыре. Впервые он боялся тела — боялся поранить его, боялся власти, что имела хрупкость. Он бережно перенес Асу на одеяло, подтащил к дереву, усадил к нему спиной и, положив второе одеяло на грудь, подоткнув под мышки, привязал его к стволу. Изучил перелом, потом посмотрел на горы, на небо, на землю. Закрыл глаза и поднял к лицу руки. Крикнул ястреб; ответил другой. Он опустил руки. Словно проснувшись, открыл глаза и присел у ног Асы. Взял лодыжку, чуть подвигал вверх-вниз и из стороны в сторону и вдруг с резкой свирепостью рванул. Кости сдвинулись в плоти с таким звуком, будто кони жуют кукурузу. Он все тянул и вращал лодыжку, затаив дыхание, ослепленный потом. С глубоким стоном отпустил. Кость встала на место, но под кожей наливалась кровь. Оставалось лишь надеяться, что важные сосуды целы. Из веток, одеял и веревки он сделал кое-как носилки и потащил Асу к лагерю. Склон был усыпан острыми камнями. Спускались медленно. Солнце уже давно зашло, когда они вернулись к коням. Хокан развел костер.
На следующее утро Асу охватил жар. Он бредил и то и дело порывался починить лестницу. Это была важная лестница. Ее нужно починить. Как им быть без лестницы? Хокан пустил ланцетом медленную синюю кровь из ноги, страшась увидеть гной. Большая часть дня ушла на походы к ближайшему ручью, чтобы остужать компрессы, которые он прикладывал ко лбу, губам и запястьям Асы.
Недолго пососедствовав, луна одолела солнце. Хокан соорудил костер, но не готовил. Почти всю ночь Аса боролся с собой, но, когда наконец успокоился и заснул, на его лице воцарилось спокойное и строгое выражение со сквозившей безмятежной силой, напомнившей Хокану королей. Вплоть до этого времени при слове «король», как и многих других, он ничего не представлял — он никогда не видел королей, даже на портретах, но теперь, при виде того, как спит Аса, этот набор звуков навечно слился с его лицом. Он наложил мазь на ожоги Асы от веревок и лег рядом, положив ему голову на грудь. Сердце Асы билось медленно. Даже без сознания он умел утешить Хокана. Из ночи, между ударами сердца, в памяти проступило лицо Лайнуса. Образ брата, защищавшего его от голода, холода и боли, всегда воплощал для Хокана безопасность. До сих пор. Теперь, когда проступили черты Лайнуса, он увидел нечто совершенно иное — ребенка. Лайнус, которого он любил и потерял, был ребенком. Действительно, он заботился о Хокане и защищал его, но Хокан никогда еще не задумывался, как молод и невинен был тогда его брат. Его сказки, его похвальбы, его познания, его безграничная самоуверенность — тщеславные построения мальчишки. От этого осознания он расплакался. Он перерос старшего брата. Больше никогда его лицо не принесет прежних утешения и безопасности. Он слушал спокойное сердцебиение Асы и чувствовал пульсацию у виска. Аса не был ребенком. Хокан мимолетно задумался, что бы сказал о нем брат. Что бы сказал о них? Хотя он по-прежнему любил Лайнуса всем сердцем, сейчас обнаружил, что этот вопрос его нисколько не заботит.
На следующее утро Аса проснулся голодный и без жара. У Хокана чуть не подломились колени от облегчения.
—
После завтрака Аса попросил готовиться в путь. Хокан отказался. Они не могли рисковать — велика была вероятность осложнений и горячки. Аса не слушал. Братство, Ангелы Гнева, охотники за головами, закон скоро настигнут. Единственная надежда, верил он, — добраться до canons. Если они сами там не потеряются, преследователи потеряют их обязательно. Спор закончился, когда Аса попытался ехать. Хокан с огромным трудом подсадил его в седло. Боль исказила его лицо, а когда на ходу раненая нога стала стучаться о бок лошади, он весь побелел. Хокан помог спешиться, пока Аса не лишился сознания. Они перепробовали разные шины и перевязи, но в седле его все равно одолевала боль. Сокрушенный, Аса нашел уединенный уголок в горах, где можно было осесть на несколько недель.
Время шло медленно. Сперва Хокан думал, им придется по душе отдых в этой благодати — с проточной водой под боком, в окружении изобильных деревьев и кустов, на тропе легкой дичи, — но в первые дни Аса так досадовал на свое здоровье, что не говорил ни слова. Хокан уходил в короткие экспедиции на поиски ингредиентов, которые любил Аса. По большей части они гнили у кострища. Постепенно раздражение Асы переросло в страх. Он не пускал Хокана за узкую территорию вокруг их утеса. За ними идут, говорил он. В том нет сомнений. Кто-то идет. Только вопрос времени. Хокан верил, как всегда. В конце концов, он был обязан ему не только жизнью, но и миром, утраченным после резни. Все еще не в силах забыть отнятые жизни, Хокан чувствовал себя оскверненным и падшим. От стыда, что почти в любых глазах он убийца, убийца женщин — убийца Хелен, — хотелось навечно покинуть человеческое общество. Но вот мир вернулся. Вернул его Аса — вернул переполненным смыслом и целями.
Несмотря на постоянные переживания и мрачное настроение, Аса не прекращал восхищенных и благодарных излияний о медицинских способностях Хокана. Слишком уж многие гибли на его глазах в похожих обстоятельствах — падение, перелом, кровотечение, гангрена, ампутация, делирий, смерть, — чтобы не принимать талант Хокана всерьез. Его завораживала история, как тот вправил ногу, и, сколько бы ее ни слышал («Расскажи про ногу, что ты сделал», — просил он снова и снова, как малое дитя), выслушивал всегда с горячим благоговением. Каждую припарку и мазь, каждое кровопускание, каждый шов принимал с торжественным придыханием.
Если Хокан не искал еду и не ухаживал за его ранами, то трудился над новыми костылями и разнообразными шинами — строгал, шил и слаживал разные материалы. В конце концов Аса снова начал стряпать. Им надо было заготовить копченое мясо и припасы для похода в бесплодные canons.
— Canons — наша единственная надежда, — твердил Аса каждый вечер. — Слишком много дней потеряно зря. Теперь нам никого не обогнать. Но, может, удастся сбить со следа.
Однажды вечером, после многих колебаний и чувствуя себя дураком из-за того, сколько тянул, Хокан спросил:
— Что такое canon?
— Сам я там никогда не бывал, — ответил Аса. — Говорят, эти края не похожи ни на что. Как кошмар. Красные норы, прорытые давно пересохшими реками. Как старые шрамы в земле. Очень глубокие. Тянутся на лиги и лиги. Немногие заходят. Еще меньше — возвращаются.
В ту ночь, когда они уже давно легли, Хокан проснулся. Он чувствовал, как рядом думает Аса — мысли его и разбудили. Еще он чувствовал, что Аса знает о его пробуждении.
— Сейчас нам нельзя в Калифорнию, — сказал он наконец. И после долгой паузы: — Тебя будут искать. Тебе не дойти. Мы уйдем в canons. Переждем там. — Какое-то время он молчал, словно эта тишина — образчик того ожидания. — И тогда — Сан-Франциско. Не знаю как, но мы дойдем. — Снова пауза. — Там я разыщу своих друзей. Нас посадят на корабль. — Снова молчание. — Мы доплывем до Нью-Йорка. Там никто не будет искать. Там ты будешь в безопасности. Все будет хорошо. — Пауза. — И мы найдем твоего брата.
В Хокане что-то растаяло. Только сейчас, когда тот размягчался и испарялся, он осознал, что годами жил с замерзшим комом в груди. Только сейчас, зная наверняка, что еще увидит Лайнуса — ведь нет никаких сомнений, что с помощью Асы он его увидит, — он почувствовал, какую боль причиняла эта ледяная шрапнель. И понял, что вплоть до этого мгновения не имел ни малейшего шанса отыскать брата. Добраться до Нью-Йорка? Найти его в этом бесконечном городе? Как это возможно? Им двигали любовь и тоска, но теперь, с Асой на его стороне, он понял, сколь безнадежны были его поиски, обреченные без помощи друга.