Вдохни океан
Шрифт:
— Поговори со мной, — прошу, когда мы уже на парковке госпиталя.
— О чем? — Кир до ужаса отстранен.
— О ребенке. О твоем ребенке.
— Что ты хочешь услышать?
— Ты довольно быстро собрался для человека, который этого ребенка не хотел, — наверное, мой голос звучит несколько обвиняюще.
— Даже если я его не хотел, от этого он не перестает быть моим сыном.
— Это мальчик? — про пол ребенка я слышу впервые, мы вообще в разговорах стараемся избегать всего, что связано с Алией и ее беременностью. Кир кивает.
— Да, Джамиль. Это значит красивый.
— Вы уже и имя выбрали. Мило.
— Мари, не начинай, — требует он.
— Пойдем, — говорю устало. — Узнаем, что там с твоим сыном.
В приемном покое находим врача, который с готовностью провожает нас к Алие. По дороге он что-то рассказывает Киру, но там слишком много терминологии и я мало что понимаю. Но фразу про покой и уход я вполне разобрала. Ну, вот и кончились мои каникулы.
Когда заходим в палату, она не может сдержать раздраженного взгляда, заметив меня. Но к Киру обращается приторным голоском милой девочки:
— Как хорошо, что ты пришел. Кирам, мне очень тяжело объяснять людям, почему рядом со мной нет отца ребенка.
Ее речь звучит настолько фальшиво, что меня, кажется, вот-вот стошнит. Не знаю, ведется ли Кир, но он подходит к ней и берет за руку. Уговаривает, что все будет хорошо. Лицо его смягчается, он явно переживает о них. По крайней мере о ребенке. А Алия взирает на меня поверх его плеча с победоносным видом.
Чтобы не смотреть на милое воссоединение семейства, отхожу к окну. Впрочем, за ним не находится ничего, что могло бы меня отвлечь от происходящего в этой комнате. К счастью, мы находимся там недолго. Кир обещает жене, что заберет ее завтра утром, и берет меня за руку, готовый покинуть больницу.
Уже в машине, откинувшись на сидении, он задает вопрос, которого я боялась и ждала:
— Ты же не против пожить в квартире какое-то время? Ей нужен уход.
Мне хочется ему высказать все, что я думаю о его предложении, но понимаю, что это не принесет ничего, кроме новой ссоры. А нам нельзя ссориться. Я должна дожать его и вернуться домой. Только тогда кончится этот затяжной кошмар, не отпускающий меня уже полтора года. И вместо истерики, которую так и тянет устроить, я спокойно отвечаю:
— Конечно. Это же твой ребенок.
— Мари, — Кир поворачивается ко мне и кладет свою руку поверх моей, лежащей на ручке коробки передач. — Когда ты будешь носить нашего ребенка под сердцем, я не оставлю тебя ни на минуту.
— Я не хочу детей, — говорю честно. — Так что можешь не переживать.
— Я думаю, ты все же родишь мне дочку, — заявляет этот самоуверенный болван. — Назовем ее Рада и будем баловать до бесконечности. Возможно, я буду любить ее даже больше, чем тебя. — Заканчивает шутливо.
Только меня такие шуточки что-то совсем не радуют.
— Сначала разберись с одним младенцем, — перевожу тему. Завожу двигатель и еду домой.
Уже следующим утром мы возвращаемся в некогда мою любимую, а теперь раздражающую, квартиру. Жизнь если и не стала похожа на ад, то на чистилище точно. Алия вечно требует к себе повышенного внимания, которое Кир ей с готовностью предоставляет. Я с каким-то все возрастающим мазохизмом наблюдаю за этой парочкой. Возможно, не появись я на их пути, из них вышла бы хорошая семья. Только вот моей вины во всем происходящем нет. Приходится напоминать себе об этом почаще. С одной стороны, я безумно хочу вырваться из этой страны, оставить позади Кира и все, что с ним связано. С другой, мне необъяснимо больно от одной мысли, что я могу больше никогда его не увидеть. И сны, бесконечные сны, где Алекс улыбается мне и зовет к себе. Но Кир присутствует в них в равной мере. И они рвут меня на части во сне и наяву. Здравствуй, осенняя депрессия.
В одно далеко не прекрасное утро я застаю на кухне картинку, от которой сводит зубы. Кир стоит на коленях перед женой и целует уже прилично округлившийся живот. Горько усмехаясь, ухожу незамеченной. Вот и произошло. Он окончательно определился. Мне же остается только одно — подтолкнуть его к правильному решению.
Прошу его провести это воскресенье со мной на яхте. В последние месяцы мы почти не делали этого, чтобы не оставлять Алию одну. Но в этот раз он соглашается. Мы лениво наслаждаемся осенним солнышком на палубе и я рассказываю моему-чужому мальчику заранее заготовленную сказку.
— Знаешь историю про русалочку? — как бы невзначай интересуюсь.
— Русалки — это девушки с рыбьими хвостами? — уточняет Кир. — Что за история?
— В прекрасном дворце на самом дне моря жила маленькая принцесса-русалочка, — начинаю я всем хорошо известную сказку. — Она влюбилось в человеческого мальчика, естественно, тоже принца. И пришла к морской колдунье с просьбой подарить ей ножки, такие же, как у людей. Колдунья согласилась, но потребовала себе взамен голос русалочки. И вот, немая и обнаженная пришла она в мир людей. Каждый шаг новеньких человеческих ног отдавался болью, словно русалочка шла по битому стеклу.
— А потом встретила своего принца, и они жили долго и счастливо? — с саркастичной улыбкой интересуется он.
— Не совсем, — отвечаю мягко. — Важным условием колдуньи было то, что принц должен полюбить русалочку и жениться на ней. В обратном же случае ей предстояло умереть и стать пеной морской. Принц очень хорошо относился к ней, но русалочка никак не могла рассказать ему обо всем — ведь ее голос остался у злой колдуньи. И он женился на другой. А на рассвете в день свадьбы русалочка пошла на берег моря и вернулась домой. Только уже не русалочкой, а хлопьями белой пены.
Мы какое-то время молчим, я даю ему переварить историю, провести аналогии.
— Я уже почти пена, Кир, — говорю грустно.
Не желаю слышать его оправданий и заверений в том, что моя ревность беспочвенна. Я встаю и ныряю в бесконечную синеву. Ныряю настолько глубоко, насколько позволяют мои легкие. Здесь довольно большая глубина, поэтому их начинает жечь гораздо раньше, чем я могу достигнуть дна. На последнем дыхании выныриваю, отфыркиваясь от все же попавшей в нос воды. И тут же попадаю в объятия Кира.