Вдова Кудер
Шрифт:
— На лице еще осталась кровь?
— Почти нет.
— Что люди подумают!
Проходя мимо рыболова у канала, она ускорила шаги и отвернулась.
Обе коровы наконец перешли мост и тупо остановились перед домом, словно не решаясь войти в кухню, дверь которой осталась открытой.
В конце дороги Жан заметил машину сестры, которая еще не уехала. Билли сидела за рулем. Видимо, ей хотелось знать, что произошло.
Едва они вошли в дом, она включила двигатель, выжала сцепление, со скрежетом переключила передачу и въехала в узкую дорожку.
— Кто-то приходил? — машинально спросила Тати.
В кухне еще сохранился аромат духов Билли.
— Помоги мне лечь. В голове словно колокола гудят. Ты действительно считаешь, что мне не пробили череп?
— Можно вызвать врача.
— А что твой врач может сделать? Подтолкни меня. Кажется, я никогда не поднимусь по этой лестнице. Никогда бы не подумала, что этот идиот Эжен способен…
В ее спальне стоял пресный запах.
— Расстегни мне платье. Побыстрее.
Он раздел ее, будто ободрал кролика. Черный шелк прилип к телу, на котором образовались складки. Она начала тихо плакать:
— Ты славный, Жан. Постой! Я буду спать одна. Кстати, а кто приходил?
— Моя сестра.
— А что она хотела?
Внезапно она поднялась на кровати:
— Ты не собираешься уезжать? Она ведь за тобой приезжала?
— Успокойтесь. Погодите. В доме есть дезинфицирующие средства?
— В шкафу должен быть йод.
Впервые в жизни он ухаживал за больным. С удивлением он ощутил в себе легкость, способность за всем уследить и даже некоторую сноровку.
— Ты куда?
— За кипятком.
— Поклянись, что ты не уедешь.
— Да не уеду.
— Поклянись!
— Клянусь. Оберните голову полотенцем, чтобы не запачкать подушку.
Ему вдруг захотелось, чтобы сестра вернулась, чтобы посмотрела, как он здесь управляется, будто дома, как разводит огонь, набирает воду из колодца, кипятит ее, как открывает шкаф со старыми пахнущими нафталином платьями и ищет маленький коричневый флакончик.
Лежа в постели, Тати прислушивалась ко всем шумам и боялась лишь внезапной тишины.
— А, коровенки! Входите, входите… Да не сюда, дурехи! Сейчас мы вами займемся.
Умел ли он доить? Он видел, как это делал старик, но сам не пробовал.
Когда он поднялся в комнату, Тати одарила его признательным и восхищенным взглядом.
— В чем дело? — спросил он.
— Да нет, ничего. Однако ты занятный. Можно подумать, что ты всю жизнь был санитаром.
Он надел голубой фартук, висевший в кухне около двери.
— А теперь постарайтесь сидеть спокойно. Наверное, я сделаю вам чуть-чуть больно, но это по необходимости.
— Ну что, немного их там теперь?
— Чего?
— Волос. Тебе не противно? Кстати, у тебя вся рубашка в крови.
— Если вы не будете сидеть спокойно, то я…
— Хорошо! Но ты дерешь кожу.
Он сделал ей повязку в виде тюрбана, которая полностью изменила ее внешность.
— Я чувствую такую слабость, будто… А что ты будешь есть, Жан?
— Картошка уже варится.
— Отрежь себе кусок ветчины. Сейчас я постараюсь встать. Будь добр, опусти штору. Свет режет мне глаза.
Она украдкой поцеловала тыльную часть его ладони. Он спустился и взял в шкафу тарелку.
Поев, он замер в проеме двери с сигаретой в зубах, засунув руки в карманы.
Воскресные прохожие заполнили дорожку вдоль канала, где тень от деревьев приобрела фиолетовый оттенок.
«Может, принести ей чашку кофе?» — подумал он.
Он забыл о своих ночных кошмарах. Ему было хорошо.
7
С утра до вечера шел мелкий теплый дождь, и вокруг царило такое спокойствие, такая тишина под мягким, как мебельная обивка, серым небом, что, казалось, было слышно, как растет трава.
Дальние и ближние звуки, создававшие в солнечную погоду впечатление огромного оркестра, теперь в тишине казались разрозненными, так сказать, сольными, будь то кукареканье петуха, или грохот рычага, который шлюзовщик бросал на камни, пропустив очередное судно, или сигнал трубы с баржи.
Жан проснулся раньше обычного и, увидев в свое маленькое окошко темно-серое небо, вполне мог предположить, что ночь еще не кончилась. Мычавшая в хлеву корова напомнила ему, что Кудера в доме нет, и ему пришлось пойти еще раз помучить бедную скотину.
Тишину нарушил неожиданный пронзительный крик, донесшийся из дома:
— Жан!
В крике чувствовалась тревога и отчаяние. Он напомнил ему несчастные случаи на городских магистралях, когда еще секунду назад веселая и шумная улица вдруг превращалась в приемный покой больницы, или потерявших рассудок людей, выбегающих из домов с дикими от ужаса глазами: «Пожар! Там пожар!..»
Жану стало почти страшно. Он даже не понял отчего. Наверное, от ожидания беды. Он ворвался на лестницу и резко открыл дверь в комнату Тати.
— Жан! Посмотри…
Он не сразу ее разглядел, потому что она лежала против света.
— Я, наверное, умру, Жан…
Он был неприятно поражен, разглядев наконец деформированное лицо Тати, ее отекшие, почти закрытые глаза, перекошенные губы. Ему показалось, что ее голова увеличилась примерно вдвое, и, глядя на себя в зеркало, Тати с ужасом пробормотала:
— У меня будто вода в голове. Я знала одного такого же, у которого кровь превратилась в воду, но у него отекали ноги. Что ты думаешь об этом, Жан? Неужели я умру?