Вечера в древности
Шрифт:
«Да, — ответил мой прадед. — Завтра Ты не простишь мне все то, что сказал этой ночью».
«Я прощу. Тебе следовало бы поверить Мне. Сам Я решил верить тебе, Мой друг».
«Ты уверен в том, что я — Твой друг?» — спросил Мененхетет.
«По крайней мере, ты — враг Моего врага». Птахнемхотеп коротко рассмеялся.
Мой прадед поклонился.
«Я хочу поговорить больше, чем ты можешь себе представить, — сказал Фараон. — Я сильно разгневан на Хемуша. Я желаю покончить с его влиянием на Меня. Я не понимаю его. Этой ночью, когда мы были вдвоем, он говорил дольше, чем когда-либо в Моем присутствии. Я не верил Своим ушам! И это невозмутимый Хемуш. И был ли когда-либо Верховный Жрец, исполненный такого же спокойствия, как Хемуш? Однако этой ночью он был исполнен брюзжания. Он вовсе не так безразличен к Празднеству Свиньи, как пытался показать. В любую другую ночь он может вести себя так, будто держит свои пальцы в меду Маат или как будто только он знает сладость вечного спокойствия. Однако этой ночью Я, вероятно, расшевелил его больше, чем думал. Он действительно вел себя так, как если бы соблюдал требования Ночи Свиньи. — Птахнемхотеп улыбнулся. — Оставшись наедине со Мной, он высказал ряд жалоб. Справедливых замечаний. Я только приветствую это. Царям лгут все, так что для Меня правда — воздух и свежая кровь. Для Меня Ночь Свиньи подобна Ночи Полей Тростника. Я начинаю быстрее понимать то, что у других на уме. И это позволяет Мне править, исходя из справедливости, а не тщеславия. Если же Я правлю по справедливости, то, уважают Они Меня или нет, Богам все равно приходится оказывать Мне поддержку. Так должно быть. Посему Я побуждал Хемуша говорить. К Моему изумлению, он пожаловался, что его обязанности слишком многочисленны, что было самым необычным его заявлением. Я не встречал ни одного другого человека, который брал бы на себя столько обязанностей. Хемуш понимает значение почтения: обязанность приносит власть. Поэтому Я не поверил Своим ушам, когда он сказал, что не может продолжать оставаться Моим Визирем.
Невероятно, когда умер последний Визирь, Хемуш использовал все средства, чтобы быть назначенным на должность исполняющего обязанности Визиря. Он обещал, что будет находиться на ней до тех пор, пока Я не смогу найти действительно достойную замену. Разумеется, он понимал, что при Дворе уже почти не осталось способных людей. Притом что Я не очень люблю его, Я остановил Свой выбор на нем. Он делал свою работу. Теперь он жалуется, что его обязанности слишком тяжелы. Имея в виду, слишком тяжелы, если ему не будет дан и полный титул Визиря. И Я решил подразнить его. „Действительно, — сказал Я ему. — Я полагаю, Тебе пора перестать стараться быть одновременно Верховным Жрецом и Визирем".
И ты знаешь, когда Я сказал это, он просто кивнул. Затем он перечислил свои обязанности, как будто Мне они неизвестны. В продолжение своей речи он только что не хныкал. Мне не нравится то, что он делает. Я не понимаю, насколько он умен. Каждый второй день в году он не позволяет себе произнести слова, если не может произнести его медленно. Он не знает мелких чувств. Он держится так, будто отодвигает тебя в сторону — как бегемот! Если Я даю ему отпор, он просто добавляет его к своему весу — тем лучше для его внушительного вида. Действительно имеешь дело с бегемотом! — Затем Птахнемхотеп остановился и так странно взглянул на моего прадеда, что Я не знал, скривила ли его рот насмешка или страдание, но затем понял, что Он снова говорит, точь-в-точь как Хемуш и с присущими ему движениями голоса, тем самым голосом, что звучит слишком размеренно, чтобы его можно было перебить. — Каждое утро, — начал Он, — после вознесения молитв на рассвете, я должен снять печати с тяжелых дверей Суда, чтобы мог открыться отдел Царских владений. Без меня не может начаться ни один день правления. Посему не бывает ни одного утра, когда бы я не читал каждый отчет, поступающий от представителей Короны в каждом из сорока двух номов. Даже самый мелкий чиновник обязан писать мне трижды в году: в первый день Жатвы, Урожая и Разлива. Поэтому у меня есть возможность обнаружить в их отчетах большое количество вранья, которое позабыли эти самые чиновники, потому что они противоречат сами себе или говорят правду сегодня, тогда как лгали вчера. Благодаря чтению донесений я всегда начеку и вижу в зародыше даже самый легкий намек на неповиновение и могу унюхать измену в малейшем нежелании исполнять приказы. Поэтому ни в одном из номов не может возникнуть и малейшее движение без того, чтобы я о нем не знал. В качестве Военного Министра я каждый день проверяю расположение наших войск в пределах Двух Земель и за их границами. Как Министр по Делам жречества я присматриваю за писцами, учитывающими количество даров, приносимых храмам. Будучи Министром Хозяйственных Дел, я должен знать, когда отдать приказ начать рубку деревьев и когда — строительство каналов. Как Министр Права я просматриваю решения всех судей во всех судах, и не только выполняю эти обязанности ежедневно, но в каждое время года объезжаю номы и встречаюсь с Твоими чиновниками, чтобы знать, можно ли им доверять. И это всего лишь несколько из множества моих дел в качестве исполняющего обязанности Твоего Визиря. Как Верховный Жрец ко всему прочему я должен каждый день встречаться с Хранителем Храмовой Сокровищницы, Писцом, ведущим учет пожертвований, Смотрителем Собственности Храмов Амона, Писцом, отвечающим за учет Зерна, Смотрителями Лугов, Скота, Складов, Художниками и Ювелирами, не говоря уже о моих более важных обязанностях — ведь какой из самых священных ритуалов в Храме Амона в Кар-наке может быть отправлен без моего присутствия? На рассвете, а потом в середине дня я служу в качестве Твоего доверенного лица, так как сам Ты так редко показываешься в Фивах. Затем мне приходится делать это еще раз вечером. В Храме я вынужден служить и как Верховный Жрец, и как Фараон. Сколько может произойти ошибок, если там не будет меня, чтобы учить жрецов чистоте голоса, правильным жестам, божественному порядку слов и последовательности молитв.
Однако исполняя все эти обязанности, я обнаруживаю, и это причиняет мне настоящую боль, что, наставляя Тебя, я каждый день терплю неудачу, ибо в те редкие дни, когда Ты бываешь в Фивах рядом со мной, вознося свои молитвы, я замечаю, что Ты меня не слушаешь. Тебе также безразлично то, что в Мемфисе Твой день проходит в наслаждении игрой музыкантов или чтении отрывков из дорогих Твоему сердцу поэм о любви, тогда как непреложные обычаи и свершения великих предков остаются без внимания. Как и то, что Ты позволяешь Себе проводить дни за разговорами со Своим поваром, рвать цветы в Своем саду или распивать вино вместе с начальниками Царской Охраны. Или, к большей радости Двух Земель, Ты изредка развлекаешь заезжего Принца. Тебе безразлично, что в Мемфисе о Тебе ходят слухи как о Фараоне, Который не может дождаться ночи, но навещает Свой гарем днем, чтобы посмотреть, как танцуют Его маленькие царицы, и — как я слыхал — это едва ли не все, что Ты там делаешь. Однако ничто из этого не имело бы значения, если бы Ты слушал меня и знал бы мои слова, потому что тогда Ты мог бы править как Властитель Земли — Ты Сам! — и укреплять Египет Волей Твоих предков. Я вижу большую нагрудную пластину на моем Фараоне, и Корону Белой Земли, и Корону Красной, покоящимися на Его голове, однако в этих одеждах сидит не кто иной, как Ты, а Твой голос слаб!»
«Он не сказал этих последних слов!» — воскликнул мой прадед.
В ответ на то, что Его прервали, голос Верховного Жреца оставил горло моего Фараона, и Он заговорил собственным голосом. «Нет, он сказал это. Такого я не ожидал. Его ум был так слаб, его чувства такими напыщенными. Мне было даже жаль его. Вообрази, он посмел сказать „Твой голос слаб!"».
«Как, — спросил мой прадед, — Ты ответил?»
«Я сказал ему, что он — вол, рожденный для тягот, и что судьба Египта более зависит от нежности Моего прикосновения к цветку, чем от отчетов тысяч его писцов. И все же, пока Я говорил, Я не верил Себе. Мои Боги совершенно определенно покинули Меня. Хемуш отчитал Меня, затем оскорбил, но, можно с уверенностью сказать, стены его храма не обрушились.
К Своему ужасу, после этого Я принялся слишком много говорить. Это из-за того прискорбного происшествия между нами, когда мы были мальчиками. Я сказал ему: „Возможно, Я всего лишь одиннадцатый сын Своего Отца, но в Его глазах, Хемуш, Моя мать обладала одним прекрасным достоинством, она была предана Ему на протяжении всех тех ужасных лет в гареме, когда Его маленькие царицы, включая наверняка и твою мать, пытались убить Его. Вот почему Я попал в ряд престолонаследников. Разумеется, само по себе это не слишком приближает Меня к Амону, не правда ли? Однако вот что Я тебе скажу, Хемуш, Я — Фараон, и все твои обязанности существуют всего лишь для того, чтобы позволять Мне ежедневно размышлять о нуждах Двух Земель ровно столько часов, сколько Мне требуется". Однако все то время, что Я выговаривал ему, Меня не покидало чувство, что его упреки обоснованны. Мой голос был слишком слаб! Можешь заявить, хотелось Мне крикнуть ему, что Я плохой Царь. Скажи, что Моя третья нога так же слаба, как мальчик Хор. Осмелься даже сказать, что Я смотрю на Своих маленьких цариц, но редко присоединяюсь к ним. Но не говори Мне, что Мой голос слаб. Ибо Я могу говорить всеми голосами Египта, и уж точно твоим. Затем Я в гневе поднялся и громко сказал ему: „Пусть твои обязанности Визиря перейдут к другому. Служи лишь как Мой Верховный Жрец". Он был очень взволнован тем, что Я сказал, особенно когда Я добавил: „Мененхетет как раз подойдет на пост Моего Визиря". Он был в ужасе, уверяю тебя, и вскоре ушел».
«Ты говорил обо мне как о Своем Визире?» — спросил мой прадед. «Да».
«И Ты был уверен в каждом Своем слове?» «Не знаю. В тот момент сказанное имело для Меня огромное значение».
«Ибо если Ты не имел это в виду, — сказал прадед, — нас всех можно считать покойниками». Он пожал плечами, будто способность легко жить с подобными мыслями составляла основу его гордости.
«Мне кажется, я знаю, о чем ты говоришь. И все же Мне хотелось бы услышать это от тебя».
«Не стану отрицать, — сказал Мененхетет, — я думал о том, чтобы стать Твоим Визирем. Если мудрость, обретенная за четыре жизни, не может служить далеко простирающейся цели, то какой тогда от нее прок? Поэтому я пришел сюда в надежде, что мы сможем поговорить о серьезных делах. Однако я не могу сказать, что чувствовал себя уверенно. На протяжении недель я слышал, что Ты сместишь Хемуша с поста Визиря, заменив его Своим Главным Писцом Нёс-Амоном».
«Ты веришь этим слухам?»
«Он — ливиец, — сказал мой прадед, — однако Нес-Амон был с Тобой на протяжении долгих лет. Ты возвысил его до положения Принца. Он способный человек».
«Я обсуждал с ним это назначение. У ливийца нет твоих знаний».
«И все же, — сказал мой прадед, — Ты можешь положиться на его преданность. Если бы я был Твоим Визирем, не проходило бы и дня, чтобы кто-нибудь не шепнул Тебе, что мне больше нельзя верить».
«Подобные решения я оставляю за Собой. Мои оценки людей — если Мне предоставляется возможность их выслушать — безошибочны. Разумеется, мало кто решается говорить с Фараоном. Ты говоришь. Конечно, я только что решил рассказать тебе правду. До этой ночи Я был готов избрать Нес-Амона Моим следующим Визирем. Он действительно способный человек. Однако в сердце каждого слуги есть ненадежное место. Я должен признаться тебе, что Хемуш, когда он шептал Мне на ухо, говорил не о проведенном вместе детстве, вовсе нет! Он сказал, что до него дошли слухи о том, что Нес-Амон готов двинуться на Дворец. Нес-Амон пользуется большим влиянием у Моих колесничих».
«Когда, сказал Хемуш, это может произойти?»
«Он сказал Мне, что весьма вероятно, что это случится сегодня ночью. Я рассмеялся. „У тебя нет нюха на военные дела, — сказал Я ему. — Ни одно войско не захочет выступить при полной луне, и особенно в Ночь Свиньи — все будет проиграно. — Я убедил его. Я сказал: — Если бы Мой Дворец был открыт для тебя, Хемуш, ты все равно не осмелился бы занять его. Только не в эту ночь. Положись на это. Нес-Амон чувствует себя не более уверенно, чем ты". Думаю, Хемуш согласился. Во всяком случае, его волнение относительно Нес-Амона почти прошло, и тогда он принялся попрекать Меня размерами своих обязанностей. Мне кажется, он пытался напугать Меня, показав размах своего влияния в Двух Землях. Однако Я не знаю, как он осмелился так говорить со Мной в конце. Он страшно рисковал. Он понимает, как Я и без того удручен сложившимся положением. Зачем удваивать опасность потерять свой пост, оскорбляя Меня?»
«Я думаю, Хемуш хочет, чтобы Ты сместил его, — сказал мой прадед. — Многие сейчас преданы ему, однако не настолько, чтобы осмелиться выступить против Тебя. Ты — Фараон. Однако в случае, если Ты лишишь его власти, те, кто верно ему служат, также лишатся всего. Вот тогда-то им придется идти с ним».
«Что бы ты Мне посоветовал?»
«Я бы заверил Нес-Амона в том, что он наверняка заменит Хемуша, и я бы убеждал Хемуша в том, что Ты вскоре сделаешь его полным Визирем. В нужный момент назначь Визиря над ними обоими. Оставь Фивы и Верхний Египет Хемушу, а Мемфис и Нижний Египет — Нес-Амону. Каждый из них мог бы именоваться Ви-зирем-при-Верховном Визире».