Вечернее утро
Шрифт:
– Дочь, жена и любимая теща.
– Никогда не видела такой семьи. Дочь здорова?
– Кажись, баба!
– первым догадался Внутренний Голос. Лев Александрович присмотрелся внимательнее - носик, губки...
А ведь и в самом деле - девушка! Она почему-то носила эластичные варежки телесного цвета.
– Девушка, хватит, а?
– взмолился Лев Александрович, так и не решив, на каком языке с ней разговаривать.
– Во лив твоя фрау?
– спросила она по-немецко-англо-русско-французски, однако, сконструировав фразу на славянский манер.
– Ха-ха, - сказал Лев Александрович.
– Моя фрау живет на улице Труда.
– Нет такой стриты, - почему-то обрадовалась девушка. Она впервые улыбнулась. Странные у нее были зубы - две сплошные полукруглые пластины, верхняя и нижняя.
– А вохин, стало быть, эль се диспаре?
– сам себе поражаясь, спросил Лев Александрович по-немецко-русско-франко-молдавски.
– Не паясничай, - проворчал Внутренний Голос.
– Переведи по-человечески.
– Куда она могла деться, эта улица?
– переспросил Лев Александрович.
– Я никогда не слыхала такого названия стриты. А что, босс указал носить столь странную одежду?
– Вот дура, пардон, - буркнул он, сконфузясь: стало неловко за свои мокрые штаны, хотя она спрашивала про одежду вообще.
– При чем тут босс? Что хочу, то и ношу, никто мне не указ.
– Екут, а почему ты все время шпрехаешь неправду?
– Какой я тебе якут?
– упрекнул он и, прихватив коробку с куклой, пошагал между голыми стволами бамбука. Тропинки, однако, не было, и Лев Александрович, замешкавшись, только сейчас понял, что упрекнул зря: "екут" по-французски означает "послушай". Вероятно, она понятия не имеет, что такое национальность, и потому не говорит, а "шпрехает".
– Что это за штука?
– спросила девушка в спину.
– Это не штука, а подарок для тохтер. Вохин идти-то?
– спросил он, несколько стыдясь своего стихийного эсперанто. Но в самом-то деле, по-каковски же с ней разговаривать, если не на ее собственном языке?
– Туле таннэ, - сказала она по-фински - иди сюда. Но вдруг спохватилась, кажется, по-болгарски - чакай!
Он подождал. Стирма догнала уползающую половину червяка, одним ударом средневековой сабли оттяпала приличный кусок и, стараясь не пачкаться самой настоящей кровью, стала упаковывать в лист бамбука.
– Для чего тебе это?
– спросил он, подавляя в горле спазмы омерзения.
– На ужин, - просто сказала она.
– Как на ужин? Собакам, что ли? Она пожала плечами, словно не поняла. В лесу было удивительно мертво, хоть бы кукушка прокуковала, или комар сел на кончик носа.
– Почему я не слышу ни одной птицы?
– озираясь, спросил он.- Ни одной пичужки.
– Про птиц Великий Босс не велит вспоминать.
– Что за босс? Почему не велит вспоминать про птиц?
– После разбоя они исчезли, - сказала она, почему-то испуганно оглянувшись.
– Что-то туманно, - признался Лев Александрович. Он и в самом деле не понял, при чем тут разбой и почему исчезли птицы.
– Да, - согласилась она, по-своему поняв замечание про туман.
– Уже плохо видно.
Лев Александрович кивнул. И в самом деле, начало смеркаться, Роща телеграфных столбов, то бишь бамбука, кончилась, они пришли в роскошный сад, яблони стояли все как на подбор: ветвистые, чуть выше человеческого роста, алые яблоки висели гроздьями, словно виноград. Ему не приходилось видеть, чтобы яблоки висели гроздьями. Спросил:
– Что это за плоды?
– Ягоды най вэзут?
– пожалуй, не спросила, а упрекнула она. Кого везут?
– не понял Внутренний Голос.
– Это - ягоды?
– уточнил он у Стирмы. Ты хочешь сказать что это гибрид?
– Не грибы, а ягоды.
– Ничего себе ягоды! Что это за питомник?
– Пи-том-ник, - повторила Стирма.
– Это вкусно? Он не стал объяснять, что такое питомник, а оторвал гроздь целиком и сразу почувствовал вес килограмма два; отделил одно красно-зеленое яблоко, по виду напоминавшее гипертрофированную ягоду, обтер о мокрые штаны и впился зубами. Какое это оказалось чудо самая настоящая брусника! Он уже в который раз заподозрил невероятную реальность происходящего.
– Я начинаю думать, что угодил в Африку. У меня там живет хороший знакомый.
– А ты откуда? Как тебя зовут?
– Меня зовут Дон Кихот, путешественник.
– Тонкий Ход?
– переспросила она, состроив глазки. Сейчас Стирма напомнила ему Марту - жену космонавта Джефсона, - странное имя.
– Не имя странное, а эсперанто странное, - вмешался внутренний Голос.
– Видно, иняз не закончила, вот и выпендривается.
– Зачем тебе сабля?
– между прочим спросил он. Они шли друг за другом. Плантации не было конца.
– Сабие? ну как... Я мерг сэ вэд капкана.
– Пошла проверять капкан? Ну и что?
– А если бы напала рата?
– Что такое "рата"?
– спросил Внутренний Голос.
– Может быть, рота? Например, рота солдат.
Не резвись. "Рата" - это "крыса" по-испански.
– А где вы взяли таких ра?
– спросил он у Стирмы.
– Сами выросли после разбоя.
Лев Александрович отметил, что она уже во второй раз сослалась на какой-то разбой, поэтому спросил:
При чем тут разбой?
– А разве у вас в Африке не было разбоя?
– Здрасте! У нас в Африке! Неужели я похож на туземца?
– На кого, Тонкий Ход?
– Перкеле!
– выругался он по-фински.
Лев Александрович и в самом деле рассердился: эта глупая Стирма, понимая нормальный русский язык, не понимала, о чем идет речь. Неужели она забыла, кто такой Дон Кихот?
Сад неожиданно кончился. То есть, они и дальше брели между зарослей брусники, но уже без плодов. Синева густела. Началась какая-то деревня, построенная из обломков бетонных блоков. На улице работали девушки, все в одинаковых серых балахонах, словно туберкулезные в диспансере. Они подметали и без того чистую дорогу. Стирма заметно забеспокоилась, пошла быстрее. К небольшому озерку спускалась улочка хибарок, покрытых листьями бамбука. Он почему-то принялся считать их - тридцать восемь. Его удивили окна: то дырка, словно в скворечнике, то треугольник, то нормальное окно, однако, лежащее на боку. Присмотревшись внимательнее, он понял, в чем тут дело: улица застроена готовыми блок-квартирами, из которых собирают высотные дома. Но блоки эти помяты, искривлены, щели кое-как замазаны чем-то похожим на голубую глину. Хижину с окном, лежащем на боку, наверное, не сумели скантовать на основание, так и оставили. Боковые стены превратились в пол и в потолок.