Вечернее утро
Шрифт:
– Лева, ты отвлекаешься. Для чего эти тарелочные сложности?
– Но ведь надо же создать условия для того, чтобы переход из одной цивилизации в другую не оказался смертельным от обыкновенного стресса.
– Ну, допустим.
– Вспомни, как мы курили. Почему папиросный дым собирался в шары и почему исчезал? Это была обыкновенная дезинфекция, иначе за время полета мы попросту отравились бы собственными выделениями. Согласись, что подобный принцип дезинфекции в земных условиях неосуществим.
– Разумеется.
– Мы потребовали воды, и нам подали ее в виде шара.
– Не могли налить в стакан?
– Ну, приятель! У них все по-другому. Почему мы должны требовать от них хлеба и колбасы? Может быть, они понятия не имеют, что это такое и предложили дикую смесь белков, жиров и углеводов. Убедившись, что эксперимент не получился - снесли яйцо - синтезировали его точно так же, как это делает курица в своем организме.
И все же, - подсознательно думал Лев Александрович, - вернуться или не вернуться? Спит она или притворяется? И что с ней делать? Может, она вовсе не женщина с этими сосками-пуговками.
– Почему для своих экспериментов они выбрали именно нас с тобой?
– с некоторой обидой спросил Внутренний Голос.
– Для исследователя нет принципиальной разницы, какую из двух одинаковых бактерий поместить под микроскоп первой. А люди на земле физиологически все одинаковы, стало быть, нас захватили случайно.
– И куда забросили?
– На свою планету.
– Но космонавт Джефсон говорил, что длительные космические путешествия нереальны.
– Это с земных позиций нереальны. Они же по-другому устроены.
– И кто такой тот плешивый паникер?
– Гуманоид.
– А кто такая Стирма?
– Тоже инопланетянка.
– А что мне с ней делать? Она такая красивая...
– Она - твоя судьба. Ее любовь погубит тебя.
– Не паясничай. Она, вероятно, не стопроцентная женщина... И если мы на другой планете, то инопланетяне вовсе не обязаны походить на нас, жителей Земли.
– Зато посмотри, какие у них крысы! А этот червяк! Брусника, похожая на яблоню - где ты видел что-нибудь подобное на Земле?
В дверях неожиданно появилась Стирма со свечой, огонек которой она прикрывала ладонью в эластичной варежке телесного цвета. Сквозь варежку просвечивали жилки. На ней был вязаный халатик.
– Лева, с кем ты тут шпрехаешь?
– спросила она, застегиваясь.
– Это тебе приснилось. Я хотел бы умыться.
Стирма поставила на стол самодельную бесформенную свечу.
– Что у тебя с электричеством?
– Лев Александрович порыскал глазами по потолку в поисках лампочки - не было.
– Ты почему бросил меня?
– обиженно спросила она, пропустив мимо ушей вопрос про электричество.
– С тобой невыносимо жарко.
Он поискал краны с горячей и холодной водой. Их не было вовсе, а концы труб ничем не заткнуты. Зато в углу висел рукомойник, то есть, обрубок бамбука с водой внутри. Лев Александрович скинул пиджак, остался голым с волосатой грудью.
– Что это такое?
– спросила она, розовой ластой потрогав браслет его часов. Он машинально взглянул на циферблат, затем уставился на ее прическу. Это была хорошо ухоженная шерсть.
– Идут, как ни странно, - растерянно пробормотал он.
– Идут? Критиковать?!
– Стирма испуганно прилипла к зеленому окну, укоризненно спросила: - Мон шер, кто идет?
– Я про часы. Идут, говорю.
– Куда идут?
– весело спросила она, нежно погладив его по руке, будто лизнула ладонью, похожей на язык. Он невольно отдернул руку.
– Да не "куда", а все туда же - в вечность. Неужели вы все такие недоразвитые?
– Почему недоразвитые? Ты сам какой-то дроллиг.
– Я-то не чудак. Вот один мой знакомый чудак впервые увидел верблюда и воскликнул: "Не может быть"!
– Верблюда? А что это такое?
– Долго объяснять. Дай мне зеркало и ножницы. Она принесла осколок черного стекла вместо зеркала и громадные кованые ножницы, надо полагать, сворованные у садовника.
– Мне бороду стричь!
– Лев Александрович отшвырнул ножницы
– Ке барба со мной?
– спросила она по-русско-испански. В ее вопросе было много недоумения.
– Не "ке барба", а бороду. Не "скучно", а стричь, понимать надо!
– Зачем зеркало? Сними да стриги.
Стирма без тени смущения дернула его за бороду, и Лев Александрович чуть не взвыл от боли.
– Опять!
– разозлился он.
– Давай без рук!
Стирма надулась.
Пока он умывался, а затем искал полотенце и, не найдя, вытерся носовым платком, она разогрела завтрак. Вернувшись, он повесил мокрый платок на трубу газопровода, накинул пиджак, присел к столу. Дымилось мясо, отдельно - салат в фаянсовой тарелке. Вместо хлеба подала пару яиц. Во всяком случае, он так сначала подумал. Но это оказались типичные зерна с бороздками от вершинки к вершинке.
– Что это за штука?
– спросил он, рассматривая мокрое зерно.
– Пшеницу не видел?
– развеселилась Стирма.
– Это - пшеница?
– Конечно.
– Можно подумать, что она растет на деревьях!
– Конечно. Я ведь нашла тебя в пшенице.
– Во, номера! А мне мама шпрехала, будто нашла меня в капусте. Я начинаю подозревать, что родился вторично. Неужели это была пшеница, а не бамбуковая роща?
И вилка, и нож оказались коваными. Он попробовал разрезать зерно. Моченое, оно резалось, как сыр. Стали есть. Мясо оказалось густым горячим студнем, терпким, горьковато-соленым. Она ела, а он смотрел ей в рот, любуясь зубами, не зубами даже, а пластинами, сверху и снизу, обе полукруглые... Это даже красиво...