Вечерний круг. Час ночи
Шрифт:
– Это уж тебе виднее, - усмехнулся Витька, внешне чрезвычайно небрежно.
– И Гошка, по-твоему, не пропащий?
– От этого одна вонь. Стрелять таких надо.
– Стрелять никого не надо, Витя. Никого. Чтобы другим пример не давать и чтобы себя самого в конце концов не изуродовать. Это тебе не война и не защита Родины.
– А я говорю, стрелять его!
– со злостью повторил Витька.
– Да что ты против него такого имеешь?
– удивился Виталий.
– Неужели только за то, что он удрал, когда тебя взяли?
– Мало, да?
– Мало. Для такой злости, как у тебя. Ты ему лучше спасибо скажи. Может, останься он, и не взяли бы тебя. И разговора у нас с тобой такого не было бы. А главное, не задумался бы ты над своей жизнью и над чужой.
– Ну ты даёшь!
– даже присвистнул Витька.
– Вот выйду, я ему, гаду, спасибо скажу. Увидит тогда.
Теперь уже усмехнулся Виталий.
– Вот тебе, Витя, и ответ на твой вопрос.
– Какой ещё?
– Да насчёт чурки.
– И пусть.
– Нет, не пусть. Я тебе ещё раз повторяю: не чурка ты, но мозги тебе надо непременно проветрить. Хочешь ещё доказательство?
– Ну.
– Помнишь, я тебе сказал, что больше того, что уже раскрыто, за тобой ничего нет? Так вот, больше нет, а меньше есть, Витя. Но это уже других тоже касается, не одного тебя. И я считаю, что во всём должна быть справедливость. Так вот, по справедливости Борода, допустим, должен тоже своё получить. За «станок». Верно?
– Это ты всё откуда же выкопал?
– изумился Витька, на миг теряя свою напускную сдержанность, и даже по-мальчишечьи приоткрыл рот.
– На набережной в парке копал, - улыбнулся Виталий.
– Ох, богатые там залежи, я тебе скажу. Не поверишь даже.
– Это я-то не поверю?
– снисходительно усмехнулся Витька.
– Ты из себя большого деятеля не строй. Ты шавкой был, шестёркой, а они козырные тузы в той игре, что Борода, что Вадим Александрович.
– Ты даёшь!
– удивлённо и растерянно повторил Витька.
– Ошибаюсь?
– Допустим, что нет.
– То-то. За мной, между прочим, тоже от аттракционов пошли, когда я там «зенки пялил». Гошка опять пошёл и этот, толстый. Жора, что ли?
– Жопа.
– Ну, по-человечески Жора. Вот тут мы и познакомились. Вот тут мне Гошка и показал Бороду, Вадима Александровича и ещё третьего, как его?
– Гороха?
– Во-во. Бориса Егоровича. Они за своим столиком в тот вечер сидели.
– Да ни хрена Гошка не знает, - пренебрежительно махнул рукой Витька.
– Что велят, то и делает. И своё получает, ясное дело. В охране он. Контрнаблюдение, как Горох говорит.
– И ты там числился?
– И я. А как «станок» печатает, это мы не знаем.
– А кто же знает?
– Кто придумал.
– Борода?
– Ну.
– А за что ты его сволочью назвал там, на фотографии?
– За дело.
– И все его так?
– Ага.
– И Гошка?
– Этот больше всех.
– Витька недобро усмехнулся.
– Почему?
– У него спроси.
– А всё-таки?
– Гошка всем заливал, что с дочкой Бороды крутит. А Володька-Дачник рассказал, что она его с лестницы спустила, когда полез. И Борода прогнать грозил. Гошка, понятно, хвост поджал, но сам кое-чего задумал.
– Чего же?
– Не знаю. Но при случае продаст он Бороду, точно тебе говорю.
– Так, сам же говоришь, он ничего не знает. Чем же торговать?
– Для такого случая узнает.
– А ты не считаешь, что Борода своё получить должен?
– С меня ему получать нечего…
– Плохо, если так думаешь. Выходит, если он тебе хрусты давал, то уже купил тебя со всеми потрохами, так, что ли?
– А больше он мне ничего не делал.
– А другим? Ведь на каком-то обмане его «станок» работает, верно?
– Кто его знает!
– Кто же знает, кроме тех троих?
– Кто?
– Витька посмотрел на потолок.
– Ты у Майки спроси, кассирши.
– А кто она такая, чтобы знать?
– Майка-то?
– усмехнулся Витька.
– Да ты на неё посмотри сначала.
– И что?
– А то. Борода её недавно Вадику, говорят, отдал. В карты проиграл.
– Да ты что?
– У них так, - широко улыбнулся Витька.
– Феодализм. И потом, - многозначительно добавил он, - через неё все деньги идут. Касса. Понимать надо.
– Понимаю.
– Слушай, - неожиданно спросил Витька.
– А ты все там фотографии у меня разглядел?
– Все.
– И Катьку видел?
– Видел. Чёрной рамке только удивился. Думал, умерла. Но Лялька сказала…
Разговор незаметно ушёл в сторону. И Виталий был даже этому рад. От той опасной темы следовало чуточку передохнуть. И кроме того, Витька вдруг открывался ему новой своей стороной.
– Я почему на ней крест поставил, - говорил он.
– Потому что я во всём верность требую до последней точки. Вот у нас в команде так было, у Василия Павловича. Все, как один, друг за друга. И с девчонками я тоже так. Я тебе скажу, между нами, конечно. Любовь я уважаю. Во!
– Он зацепил ногтем за передние зубы и громко щёлкнул, потом вдруг неожиданно заключил: - А Гошку за это убить мало.
– Скор ты больно насчёт убить. Я вот полагаю, когда дадим Гошке подумать, он тоже кое-что склеить захочет в своей жизни.
– Жди!
– Думаю, дождусь. Что Гошка! И не такие, как он, задумываться иной раз начинали. Вот, к примеру, возьми… Ну, скажем, тот же Горох разве не задумается, когда время придёт, когда подопрёт его?
– Ему Нинка задуматься не даст.
– Это кто такая?
– Жинка его. Он её тоже в кассирши определил. Ну, зверюга, я тебе скажу, - убеждённо тряхнул головой Витька.
– Вообще-то бабы вроде потише мужиков, это факт. Но уж ежели какая из них звереет или бесстыжей становится, то любого мужика перешибёт.