Вечерний круг. Час ночи
Шрифт:
У Виталия уже довольно давно появилось в городе два-три надёжных места, где он мог спокойно встретиться с кем угодно, где его знали и он мог быть уверен, что встречи его пройдут незаметно для окружающих и будут обставлены как надо. Одним из таких мест была скромная «Блинная» возле той самой площади.
Оглядев с презрением её скромный фасад, Гошка насмешливо присвистнул:
– Длинный, куда это ты меня приволок? Здесь одни мыши крупу жуют.
– Не суди, Гоша, по виду. За ним иной раз ой-ой чего прячется. Заходи.
Уже
– Ну, ты, Длинный, тоже даёшь. И место же выбрал, ёшь твою корень.
– А что?
– Знаем что, - хитро подмигнул Гошка.
– Не пальцем учены.
– А тебе, Гоша, не приходила мысль поменять работу?
– сочувственным тоном поинтересовался Виталий.
– Не жарко тебе на ней стало, не припекает зад-то?
Вопрос этот Виталий задал, когда Гошка достиг того состояния, когда потребность излить душу становится уже невыносимой.
– Я тебе так, Длинный, скажу. Всё бы ничего, но братан в печёнку залез. Бросай да бросай. Ко мне на завод иди. А мне его завод во как нужен!
– Гошка провёл ребром ладони по горлу.
– Ну а вокруг, конечно, палёным запахло.
– Это как понять?
– А так. Первое, значит, это братан, ёшь твою корень, чего-то, видать, дознался. Тюрягой грозит. Второе, парень один пропал. Хрен его знает, где он.
– У Бороды спроси.
– Да пошёл он на хрен, Борода. Я его, жабу, ещё и не так подставлю. Вот он у меня где.
– Гошка сжал кулак.
– Захочу, так он знаешь куда запылит?
– А Борода-то знает, где он у тебя?
– насмешливо осведомился Виталий.
– Раньше времени ему знать про то незачем. Что сделали у него, это так, начало только, - мстительно ухмыльнулся Гошка.
– Я его всего закопаю. Погоди.
– Ты зря не свисти, - махнул рукой Виталий.
– Про Бороду надо знать только одно, чтобы его закопать: как он «станок» крутит. А это тебе знать не положено.
– Кое-что знаем, - обещающе кивнул Гошка, уплетая блины.
– А сам ты, Гоша, что думаешь делать? Всю жизнь шестёркой не пробегаешь.
– А чего мне думать? За меня вон братан думает. У него думалка знаешь какая!
– Чужим умом жить - всё равно что чужими ногами ходить. Хуже нет.
– Плевать. Мне сейчас во как хорошо, понял?
– А братану за тебя плохо не будет?
– Иди ты на хрен!
– обозлился наконец Гошка.
Виталий покачал головой.
– Эх, Гоша! Я тебе одно предложение хотел сделать. Но тут надо своей головой работать. А у тебя, видать, чурка вместо головы.
– Но, ты! Больно длинный. Я тебя покороче сделаю, - Гошка продолжал пьяно злиться.
– Ишь! Один с одной стороны, другой с другой. А я не желаю, понял?!
– Значит, работкой доволен?
– усмехнулся Виталий.
– И дальше шестерить у Бороды будешь? Ну, валяй, валяй, Горшок. Каждому, конечно, своё.
– Да что ты ко мне прицепился?
– Я-то? Да показалось мне, что ты стоишь чего-то.
– Я, брат ты мой, ого сколько стою, не купишь.
– Это пусть тебя Борода покупает или Горох, а то и сам Вадим Саныч. Сколько они за тебя дадут, как думаешь?
– Сколько запрошу. Свобода им, так и так, дороже.
– Ох, куда занёсся! Здоров ты, Гошка, брехать, я смотрю. А, между прочим, с ними пойдёшь, если что. Разве только поменьше спрос будет. Но я тебе так скажу. И пятнадцать суток, допустим, под замком - и то хреново, сам знаешь. А тут суд светит. Тебе отломится двадцать пять по пятнадцать - зачешешься. Да нет. Ещё больше. Столько ты никогда не сидел. А ведь сам говоришь, дымится вокруг. Тогда чего ты ждёшь, скажи, а?
– Слышь, - помедлив, сказал Гошка, и голубые глаза его стали задумчивыми, он даже есть перестал: - Ты чего предлагаешь?
– Беги, Гоша. Без оглядки беги.
– А куда?
– Не ко мне, так к братану.
– А к тебе куда?
– Ко мне далеко, сам не добежишь.
– Эх, был бы Витька!
– мечтательно произнёс Гошка.
– Это который пропал?
– Ага.
– Ну и что было бы?
– Вдвоём мы куда хошь закатились бы. Во парень!
– Сидит же твой Витька, сам знаешь.
Гошка насторожённо посмотрел на Виталия, и как будто даже меньше хмеля стало в его пустых глазах.
– А ты почём знаешь?
– Ха! Каждая собака в парке про то брешет. Что-то не к добру тебя к Витьке потянуло.
Закусив, Гошка вздохнул:
– Убегу. Ей-богу, убегу. Увидишь. И где-нибудь башку разобью.
– Это ещё зачем?
– А затем, что не пристану я уже ни к какой другой жизни.
– Не зарекайся. Не такие приставали. Битые-перебитые - и то… А ты ещё свеженький, молодой, необстрелянный, тебе просто.
– Не пристану, точно говорю.
– Гошка печально покачал головой.
– Ты, ёшь твою корень, парень, видать, стоящий. Вот я почему-то верю тебе, понял? И не потому, что выпил. Я ведро выпью, а никому не поверю. А тебе вот верю. Потому и говорю: убегу. Пусть они тут сами всё своё дерьмо расхлёбывают.
Злость опять переполнила его.
– Захлебнутся, - усмехнулся Виталий.
– Точно, ёшь их корень. Но у них, зараз, всё повыковыривать надо, голенькими чтоб побегали. У Бороды вот уже поковыряли, - злорадно сказал Гошка.
– Но много чего ещё осталось. Не хошь ковырнуть? Я и тебе адресок дам. У него всё сверху выставлено, как в музее. А вот у Вадим Саныча нет, у него всё у матери, в Воронеже. А у Гороха - Нинка казначей. Во где ничего не найдёшь, у змеи этой.
– А Горох чем у них ведает?